Вот так мы с ней и отправились.

На небе, как назло, ни единого завалящего облачка, зной — хоть кусками режь. Кусты вдоль дороги пыльные, полинявшие. Вдалеке над полем марево подрагивает, колышется.

Потом кусты кончились, и открылся отлогий берег — место для пикников. Какая-то городская компашка там уже угнездилась — пледы на траве расстелили, выкладывают еду из корзин. Господа пиджаки посбрасывали, дамы веерами обмахиваются, шушукаются и любуются башнями, которые на той стороне реки.

Лиза вполголоса признаётся:

— Мне эти зрители надоели уже хуже горькой редьки. Как ни выгляну в окно — кто-нибудь тут обязательно заседает, если дождя нет. Чувствую себя иногда как в цирке, честное слово.

— Да, — говорю с серьёзной миной, — тяжёлая твоя доля.

— Прекрати издеваться. Расскажи лучше о себе, а то нечестно выходит: ты про меня уже столько всего узнал, а я про тебя — почти ничего.

Ну, рассказал ей про семью и про пчёл, а там, слово за слово, и про шайку, которая нас прижала, и про свои кошмары. Даже про письмецо навозное выложил — но без нытья, что, дескать, вот как меня обидели, а с шутками-прибаутками. Лиза похихикала вволю, а потом говорит:

— Значит, стынь-капля тебе нужна, чтобы отвадить этих мошенников?

— Да. Без неё не справимся.

— Я могу попытаться с дядей поговорить, когда вернёмся, только, боюсь, он даже слушать не станет — тем более что разозлится из-за моей отлучки. Остаётся надеяться, что река нам в помощи не откажет.

Я промолчал, потому что спорить тут не о чем. Лиза продолжает:

— Давай теперь подытожим. Вчера тебе показалось, что река замёрзла, а вместе с ней — твоя память. Так?

— Угу.

— А до этого — что тебя превратили в камень?

— Ну. И какая тут, по-твоему, связь?

— Пока не знаю, но согласись — сходство есть. И лёд, и камень — это нечто застывшее, неподвижное. Или возьми, к примеру, ту же стынь-каплю — это ведь камешек, минерал, но в народе её прозвали ледышкой. Есть о чём поразмыслить.

Тут нас обогнал богатый экипаж на рессорах — кучер нахлёстывает лошадей со всей дури, копыта по дороге колотят, пыль из-под них столбом. На сиденье развалился купчина, причём не из тех, что под аристократов подделываются, а из иной породы, посконной и разухабистой. Красная рубаха на нём, рожа ей под цвет и бородища до пуза. Мазнул по нам взглядом и отвернулся, индюк.

Я от пыли отплевался и говорю:

— В «Обрыв», наверно, поехал — время к обеду.

— Вот поэтому, — усмехается Лиза, — я и люблю гулять на вашем берегу. Колорит тут своеобразный, и не так скучно.

Уже и сам «Обрыв» показался — модная ресторация у реки, двухэтажная и с верандой. Туда и купцы охотно наведываются, и мануфактурщики, и дворяне их тех, которые при деньгах. Сейчас, правда, время раннее, посетителей мало, а вот вечером гульба будет — только держись. Иногда даже, как мне Андрей рассказывал, с той стороны реки на корабликах приплывают — тоже, видать, по «колориту» соскучились.

Лизавета всё веселится:

— Если наши планы сработают, то на обратном пути можем тут отпраздновать.

— Ага, моих капиталов как раз на пару ватрушек хватит по ихним ценам. Или у тебя в твоём мешочке — червонцы россыпью?

— Ладно, ладно, уел. Наличных денег у меня почти нет — два рубля с копейками. Я на иждивении у дяди.

— Без ресторации-то мы обойдёмся, а вот где бы поколдовать? Лишних глаз тут всё ещё многовато.

— Надеюсь, дальше будет спокойнее.

Шагаем, приглядываемся. Дорога вместе с рекой сворачивает к востоку, но не резко, а постепенно, плавно. Полуденное солнце теперь не прямо за спиной, а чуть сбоку. И жарища усилилась, хотя, казалось бы, куда больше?

— Митя, может, передохнём? А то я, честно говоря, подустала.

— Я тоже запарился.

Ближе к берегу — заросли бузины. Мы сначала к воде подошли, умылись, а потом под этими кустами расселись, так что нас с дороги не видно. Лиза шляпу свою сняла, обмахивается и рассуждает:

— Заодно и с твоей ледышкой можем попробовать. Поблизости никого.

— Попробуем, конечно, куда ж мы денемся. Через пару минут.

Сидим, отдыхаем. Плёс перед нами широкий, волны спокойные. Замок уже далеко, в нескольких верстах ниже по течению, выглядит как игрушечный. Над рекой парит птица, раскинув крылья. Лиза пригляделась и спрашивает:

— Это орёл? Красавец!

— Для орла слишком светлый. Кречет, по-моему.

Пернатый будто почувствовал, что мы его обсуждаем. Спустился ниже, сделал пару кругов, а потом и вовсе на землю сел — саженях в пяти от нас. Здоровенный, крылья в размахе — аршина два. Голову чуть склонил и смотрит чернильным глазом.

Лиза спрашивает с опаской:

— Он на нас не набросится?

«Хрен его знает», — думаю, а вслух говорю:

— Не должен. Крупноваты мы для него.

А ещё мне вдруг вспомнилось: Кречет — кликуха того молодого гада, что к нам вчера приходил. Его подельник потом мне говорил возле дуба: «Похоже, ошибся Кречет на этот раз. Не знаю даже, что он там в тебе разглядел».

Вот и эта птичка тоже меня разглядывает, причём как-то очень уж пристально.

Не люблю я такие совпадения, хоть убейте.

Дальше мне будто подсказал кто-то, или озарение пришло. Сунул я руку в котомку, вытащил оттуда ледышку и сквозь неё посмотрел на наглого летуна.

Тот аж дёрнулся, крыльями встрепыхнул. Перья встопорщил, клюв приоткрыл (мне почудилось — матюгнулся) и отступил на пару шагов назад. Мне тоже не по себе, в висках застучало, но взгляда не отвожу. Бормочу:

— Стоять, тварюга пернатая…

Он крылья расправил, взлететь попытался, но не сумел — вроде как сил ему не хватает. Движения стали корявые, неуклюжие, медленные. Я про себя злорадствую — нет, не смоешься…

Пернатый тоже сообразил, что по воздуху не уйти, но, зараза, оказался не из пугливых. Раззявил клюв, завопил во всю глотку и заковылял прямо к нам — сейчас, мол, мозги вам выклюю. Лиза взвизгнула, юркнула мне за спину. Я сам чуть в штаны не наложил, но ледышку, к счастью, из рук не выпустил.

И вот тогда-то случилось самое странное.

Не знаю, откуда мне это на язык навернулось, но я выпалил:

— Покажи свою суть!

Он замер на полушаге — крылья в стороны растопырились, клюв так и не закрылся, взгляд остекленел. При этом в перьях что-то поблёскивает. Я присмотрелся и чувствую — у меня едет крыша.

Потому что кречет весь изо льда.

ГЛАВА 6

Попытайтесь такое вообразить — солнце жжёт как остервенелое, даже мухам невмоготу, а перед вами стоит ледяная статуя и не тает. Трава вокруг неё побелела, покрылась инеем. Как бы вы себя повели? Вот и я сижу истуканом, мысли в голове раскрошились, а Лиза, в меня вцепившись, из-за плеча выглядывает. Но, надо отдать ей должное, опомнилась первая:

— Митя, признавайся сейчас же — как ты это сделал?!

— Спроси что попроще. Как-то оно само собой получилось.

— Что значит — само собой?

— То и значит. Не знаю я! Просто понял вдруг, что надо ему сказать…

— Действовал по наитию? Так, погоди…

Тут до меня дошло, что мы с ней почему-то говорим шёпотом, будто боимся, что кречет от наших голосов разморозится. Я сразу представил, как мы сейчас со стороны выглядим все втроём, не удержался и хрюкнул. Лиза мне:

— Ты чего?

— Да так, не обращай внимания.

Она поднялась, подошла к летуну поближе, хотя трогать остереглась. Рассмотрела его так и эдак, потом спрашивает:

— Есть у тебя догадки, почему он вообще напал?

— Да вот прикидываю — не вчерашний ли это вражина в пернатого превратился? Кличка у него — Кречет.

— Не говори глупостей, таких чар в природе не существует. А вот подчинить птицу, чтобы направить её полёт и посмотреть её глазами, вполне возможно, хотя и трудно… Ну да, если птица под контролем, то нападение вполне объяснимо — просто мне сразу в голову не пришло… Видимо, у твоего «вражины» есть соответствующие таланты. Может, из-за них и получил своё прозвище.