Индикт — в византийской традиции пятнадцатилетний временной цикл — оборачивается в предсказании мистической единицей времени, неопределенным отрезком пути, которым шествует человечество. Истолковать сказанное можно примерно так: сначала Царство Измаила, или царство мусульманское, победит род Палеологов, то есть христиан. Затем начнутся войны, в результате которых будет побежден Измаил. Но не окончательно. На новую битву с Измаилом пойдут все земные народы во главе с «русским народом», одержат над мусульманами победу и освободят Константинополь («седмихолмие»). В греческом подлиннике сказано было «род русых» — в России мутноватые «русые» без лишних затей превратились в «русских». В тексте содержалось и указание на то, что возглавить последнюю правую битву суждено «мужу знаменитому, чудному и мужественному» из «десных», то есть православных стран. Роль чудомужа, друга Бога и проводника Его воли на земле, вполне могла достаться Константину Павловичу.
В своем знаменитом письме императору Иосифу (от 10 сентября 1782 года) Екатерина сформулировала суть «греческого проекта» с предельной ясностью. «Неограниченное доверие, которое я питаю к вашему императорскому величеству, — заверяла императрица своего адресата, — дает мне твердую уверенность, что в случае, если бы успехи наши в предстоящей войне дали нам возможность освободить Европу от врага Христова племени, выгнав его из Константинополя, ваше императорское величество не откажете мне в вашем содействии для восстановления древней Греческой империи на развалинах ныне господствующего на прежнем месте онаго варварского владычества, конечно, при непременном с моей стороны условии поставить это новое греческое государство в полную независимость от моей собственной державы, возведя на ея престол младшего из моих внуков, князя Константина, который в таком случае обязался бы отречься навсегда от всяких притязаний на русский престол, так как эти два государства никогда не могут и не должны слиться под державою одного государя»{35}.
В том же письме Екатерина предлагала параллельно создать небольшое буферное государство Дакию (так называлась когда-то римская провинция), чтобы ни Австрия, ни Россия не имели с Оттоманской Портой общих границ. Дакия должна была оставаться государством независимым и от Австрии, и от России и управляться христианским государем — возможно Потемкиным, возможно Константином.
Границы Дакии тянулись бы по Днестру и Черному морю со стороны России, по Дунаю со стороны Турции и по реке Алуте до ее впадения в Дунай со стороны Австрии — всё это примерно там, где сейчас находятся восточная часть Румынии и Молдавия. В итоге с австрийским императором договориться так и не удалось — соблюсти территориальные интересы и Австрии, и России оказалось невозможно. Однако от идеи образовать Дакию императрица не отказалась. 21 апреля (2 мая) 1788 года, судя по записи Храповицкого, она вновь упоминала о Дакии, а в 1794 году между Австрией и Россией был заключен договор, предполагавший создание независимого государства из Молдавии и Валахии.
В апреле 1783 года в результате сложной дипломатической игры Крым, прежде подчинявшийся Османской империи, был присоединен к России. Выход в Черное море освободился, и Россия приблизилась к Константинополю еще на шаг. Потемкин с мнимым простодушием спрашивал в письме русскому посланнику в Турции Я.И. Булгакову, не заехать ли ему в древнюю столицу на судне из Крыма, — Булгаков не без ужаса отвечал, что это было бы затруднительно{36}. Светлейший князь поездку отложил и начал обустраивать свою карманную Грецию и Византию — осваивать Крымский полуостров. Отныне Крым стал Тавридой, а его владыка и повелитель Григорий Александрович Потемкин — князем Таврическим.
17 (28) августа 1787 года статс-секретарь Екатерины А.В. Храповицкий записывает в своем «Дневнике», что обнаружил среди старых бумаг «в сундуке» секретный проект Потемкина, который предполагал занять Баку, Дербент и, присоединив к ним Гелань, образовать новое государство — Албанию. Корона албанского государя также предназначалась Константину. Похоже, что план родился у Потемкина еще в период присоединения Крыма — реализации его помешала очередная война с Турцией.
В 1787 году началось знаменитое путешествие императрицы по покоренным крымским землям. Дорогу ее — буквально — устилали васильки и ромашки. Встречавшему кортеж населению позволено было посыпать улицы травой и полевыми цветами, по Херсону Екатерина ехала дорогой, покрытой зеленым сукном, на пути ее воздвигались дворцы, триумфальные арки, мосты, строились опрятные деревеньки, ветхие здания сносились, дурно пахнущие переносились, императрицу встречали приветственными речами, хлебом-солью, барабанным боем и ружейной пальбой. Князь Таврический не только развлекал государыню, но и себя выручал — недоброжелатели давно уже пытались убедить императрицу в том, что громадные средства, выделенные Потемкину на освоение Крымского края, распыляются в никуда.
Екатерине очень хотелось взять любимых внуков с собой в таврическое путешествие, не с тем одним, чтобы развлечь и познакомить их с новыми российскими владениями, но и для ограждения от вредного родительского влияния. Слишком надолго она оставляла мальчиков одних — путешествие должно было продлиться полгода. Но тут разыгралась небольшая семейная драма.
О сборах внуков в дальнюю дорогу узнали родители. Узнали последними. Написали императрице взволнованное, с предчувствием неизбежного поражения, письмо-мольбу. Невыносимая тягость долгой разлуки, нежный возраст детей, перемена климата, несомненная опасность, вред, который путешествие может причинить здоровью, остановка в успехах воспитания — что еще не было вспомянуто? Императрица осталась непреклонна. «Дети ваши принадлежат вам, но в то же время они принадлежат и мне, принадлежат и государству». Путешествие только укрепит их здоровье, климат в Крыму мягкий, учителя поедут с ними, и успехи воспитания не пострадают; императрице без семейства тоже будет невесело, к тому же троих из пятерых она оставит дома — Мария Федоровна к тому времени родила еще трех дочерей.
Павел и Мария Федоровна совершают последний отчаянный шаг и предлагают взять их с собой. Екатерине этого совсем не нужно: «Новое ваше предложение есть такого рода, что оно причинило бы во всем величайшее расстройство, не упоминая и о том, что меньшия ваши дети оставались бы безо всякого призрения; одни они брошены»{37}. Павлу и Марии оставалось покориться. Вынужденная родительская кротость внезапно оказалась вознаграждена — накануне путешествия великий князь Константин заболел ветрянкой. Откладывать отъезд Екатерина уже не могла, Александр пока оставался здоров, но болезнь известна была своей заразительностью. Мальчики никуда не поехали.
Бабушка писала им трогательные письма. Александру описывала архитектуру Херсона, удобство причалов в Севастопольской гавани. Константину как бы невзначай предлагались картины совсем иные — «из моих окошек вижу направо крепость: противу окошек адмиралтейские магазины: а налево — три военные корабля: из которых один осьмидесяти пушечный в субботу спущен будет»{38}. Это о Херсоне, среди прочего украшенном триумфальной аркой с надписью: «Путь в Константинополь». И хотя в этом письме надпись на арке императрица не цитирует, в следующем послании, посвященном Севастополю, она уже не в состоянии сдержаться: «Ваши именины Бог привел праздновать в Бахчисарае; на другой день поехали в Севастополь, где нашли пятнадцать кораблей и фрегатов военных на море; тут вспомнили мы, что до Петербурга было верст тысячи полторы, а до Царяграда сутки две морем»{39}.
По письму рассыпаны были прозрачные намеки: бабушка помнит о твоих именинах, не забывай и ты, чье имя от рождения носишь; бабушка любуется севастопольскими кораблями и фрегатами, полюбуйся и ты — придет время, доплывешь на этих корабликах до Царяграда за два дня… Восьмилетнему мальчику, возможно, уловить всё это было не под силу, но главное понимал и он — стоит протянуть руку, и сказочный, белокаменный город сам прыгнет на ладошку.