От мертвых мысли перешли к живым. Катрин грела ладонью сердце. Поломанный моторчик жалобно бился в замерзшие пальцы. Неровные точки и паузы. "Морзянка". Телеграфисткой Катрин была никудышней. Кроме "sos" ничего не помнила. Сердце жаловалось, но хозяйка ничем помочь уже не могла. Боль растекалась все шире…

Не думай, если не можешь помочь.

Спина, шея чувствовали бесплотные прикосновения. Катрин не поворачивала головы. Когда останавливается сердце, иррациональное вовсе перестает волновать. Сидела гостья в окружении мертвых вождей, скупо подсовывала в огонь поленья. По щекам медленно катились слезы. У, как оказывается девчонке жалко себя. Столько не успела. И "Две лапы", и живой веселый лес, и теплое солнце, и Блоод со своим еще не родившимся малышом, и делающая "свечу" над речной водой пятнистая щука… Как жалко все это оставлять. И главное - Ф. Так и не найденная, не узнавшая что ее никогда не смогли забыть, буква-человек. О, боги, позволено ли на том свете так трахаться и так любить?

Сзади надвинулась широкая тень. Девушка почувствовала, как зашевелились волосы на затылке. С трудом повернув шею, сказала в смутное лицо:

- Отстань, вождь. Еще не время.

Индеец смотрел смутными провалами глаз. Под разодранной курткой зияли раны. Прямо на них рваными сухожилиями спускались нити ожерелья. За поясом вождя торчал томагавк с узким и темным клювом-лезвием.

Резко сказанные слова отозвались усилившейся болью. Не дыша, девушка сосредоточила туманящийся взгляд на индейском оружии, похожем на сувенир. Морщась, прошептала одними губами:

- Мне жаль. Вы все были достойны лучшего.

Индеец вглядывался в глаза гостьи, требуя ответа за забытые вековые грехи, совершенные бледнолицыми, чернокожими и желтокожими пришельцами. Отвечать за толпы эмигрантов и завоевателей девушка не могла. Духи, между прочим, бывают глупы. Смотреть снизу вверх было трудно, Катрин опустила голову, пододвинула в огонь головню. Свет костра делал фигуры вокруг костра совсем прозрачными. Костер не грел. Ноги казались ледяными. Хотелось подвинуться еще ближе к огню, но девушка боялась шевельнуться. Сердце вздрагивало и покачивалось в неустойчивом равновесии.

Сначала двинулись тени, потом Катрин и сама почувствовала что пора. Уже без необходимости глянула на часы - 2:30. Час Тьмы, как считают мудрые хаяда. Катрин успела пододвинуть в костер последние поленья. Ощутила спиной прикосновения многих рук. Дернула локтем, рывком встала. Застонала, шатаясь на слабых ногах. Говорить пришлось полусогнутой, придерживая левой рукой бунтующее сердце.

- Вожди, я хочу обратиться к вам, - не говорила, хрипела Катрин. Наставления Ноя Уоти из головы вылетели, остался лишь общий смысл того, что требуется сказать. - Люди с белой кожей вновь нарушили ваш покой. Теперь они сполна наказаны. Народ хаяда, ваши потомки и вожди города белых, и я, сержант и леди, ныне носящая фамилию Бертон, разделяем ваш гнев и безмерно сожалеем о случившемся. В знак примирения примите жертву и простите всех ныне живущих на вашей земле…

Катрин вынула из кармана куртки кожаный мешочек, вытряхнула над огнем. Костер затрещал, взлетели голубые и малиновые искры, пахнуло сухими травами, летним зноем, ягодами и удачной охотой. На миг на душе стало легче, даже сердце удивленно стукнуло.

- Простите нас, Преданные вожди. Воины-хаяда помнят подвиги своих предков. Все осквернители мертвых мертвы. Воины-хаяда смыли позор кровью, - Катрин возилась с пакетом из супермаркета. Плотная упаковка не поддавалась ослабевшим пальцам. Девушка вытащила нож. Содержимое пакета не успело окончательно промерзнуть. Катрин подняла на ладони кусок прохладного мяса. Левый желудочек, правый желудочек, митральный клапан, синусно-предсердный узел… Центральный узел организма, а на вид просто мертвое мясцо весом под 350 грамм. Только хозяин этого мяса умер отнюдь не от некроза сердечной мышцы…

- Оренда 6 свидетель - я не лгу. Ваши дети и соседи ваших детей больше не посмеют нарушить покой Бьер-Та. Жертва принесена, я разделяю ее с вами, и прошу о снисхождении к живым, - Катрин впилась зубами в упругое холодное мясо. Откусить оказалось трудно, но девушка справилась. Кусок с трудом скользнул в горло. Катрин швырнула остаток мертвой плоти в огонь и с силой провела окровавленной ладонью по своему лицу. Необходимо было нанести раскраску на лоб и щеки, но видят боги и духи, сил на подобные изыски уже нет.

Тени метнулись к костру. Девушку повело, закрутило. Прикосновений она не чувствовала, но мир вертелся все быстрее. Множество лиц заглядывало провалами мертвых глаз в лицо живой гостье, беззубые рты вопили, требуя, ненавидя и торжествуя. Боль разрывала грудь.

- А-амбе! - прохрипела Катрин, валясь в снег.

Как холодно. Катрин, дрожа, смотрела в беззвездное небо. Поднять руку, отодвинуть рукав и посмотреть на часы казалось непомерно тяжким трудом. Да и есть ли смысл? В груди боль увядала, дело было не в ней. На смену боли пришло онемение. Сердце отсчитывало удары, но каждый из них мог стать последним. Катрин спокойно приняла этот последний сигнал сдавшегося тела. Хорошее было тело. Конечно, дело вкуса, но самой Катрин нравилось. Не капризничало, и кое-что могло. Представилось, как ее (нет, уже его - тело) будут фотографировать в морге. Наверное, фото тату попадет в какую-нибудь коллекцию. Можно надеяться с плеча кожу с рисунком не срежут. Хотя кто знает эти провинциалов. Родных и близких у умершей нет. Кому достанутся амулеты? Может быть, Уоти о них позаботится, если сам сумеет выкарабкаться из госпиталя?

Рука как мерзлое полено. Катрин нащупала на шее амулеты. Дерево ожерелья чуть заметно грело пальцы. Когда-то хорошей девочке Дики выпала вполне теплая смерть. И короткая. А ты так и будешь морозить задницу? До завтра тебя точно не найдут. И до послезавтра. А если пойдет снег? Через неделю ты будешь выглядеть как тот Отзи из неолита, найденный в Альпах.

Кажется, это и есть самый великий подвиг в твоей жизни. Катрин стояла уже на четвереньках, и поражалась собственному упорству. Костер краснел угасающими углями. Вокруг никого не было. Пусто. Девушка слабо чувствовала взгляды издали. На могилы Бьер-Та возвращалось двухвековое мертвое спокойствие.

Нет, спокойствие еще не мертвое. Согнутый, прижимающий обе руки к груди человечек шаг за шагом удалялся от черно-багрового пятна кострища.

Улитка на снежном холме. Как нелепо. Тебе не дойти и за год. Нет у тебя ни года, ни дня. Снегоступы цепляют, пашут снег. Срезать бы ремни, да нож остался у костра. Костер умер, а ты еще нет. О, еще один великий подвиг. Здесь все умирают не победив. Цель - просто пережить кого-то. Например, несколько поленьев.

Хочу домой. Хочу увидеть закат с башни, хочу сесть в свой старый челнок. Хочу грести по течению и слушать всплески в камышах. Хочу хоть раз заглянуть в вишневые глаза.

Не в этой жизни. Сердце гаснет как костер. Рассыпаются, пощелкивая последние угли.

Шагай. Война - это движение. Умри в бою.

Движение ради движения. Существо, покачиваясь, топталось почти на месте. Ноги бессильно подгибались. Чувств уже не осталась. Только упрямство. Месить снег под ногами. Не думать. Идти по своим следам. Значит, ты уже умирала? Раз возвращаешься к своей смерти?

Катрин обнаружила рядом с собой дерево. Ага, можно упереться лбом. Стоять легче. Еще легче упасть. Но снег омерзительно холодный. Осторожное дыхание с тихим свистом выходило из легких. Сердце не билось, лишь неровно и мелко вздрагивало. Напоследок и ему, родненькому, стало жалко хозяйку. Все-таки старые знакомые. Сквозь холод в ноздри пробился запах смолы с соснового ствола. Придет сюда лето, будет щедро пахнуть хвоей и грибами, будут жужжать насекомые и светить настоящее солнце. Но тебе в другую сторону…

Снег цепляет за ноги. Покачиваются темные деревья вокруг. О, боги, сколько же сил нужно человеку чтобы просто удержаться на ногах? Никогда об этом не думала. По спине ползет холодный ручеек пота. Очень холодный, холоднее снега. Когда ты упадешь?