Мне хорошо видно, как из будки под аркой — караульного помещения юнармейцев — выходит разводящий. Он в пилотке, зеленых шароварах, заправленных в башмаки, и в защитного цвета курточке с погонами. В руках у него алый флажок. За разводящим медленно и важно, по-гусиному печатая шаг, движутся два мальчика в такой же, как у разводящего, форме, но с автоматами, прижатыми к груди.

За мальчиками — затылок в затылок, шаг в шаг — идут две девочки в защитного цвета юбочках.

Близ памятника разводящий уступает караулу дорогу, и я вижу, как две пары старых часовых церемонно уступают свои места двум парам новых. Минута, и строгие часовые — мальчики по обе стороны танка, девочки справа и слева от мальчиков — замирают возле памятника.

Командир Спартак, как и я, тоже смотрит на часовых. Но в отличие от меня видит их лучше, потому что смотрит «вооруженным» глазом. Вдруг лицо его вспыхивает, и он поспешно отводит стереотрубу в сторону. Я усмехаюсь: отводит потому, что встретился глазами с Ниной Гончаренко, хотя та, конечно, из-за дальности расстояния и не догадывается об этом. Из-за дальности лица ребят различить трудно, но Нину как не узнать? Разве кто-нибудь другой может, стоя в карауле, так гордо вскинуть головку, так изящно, по-балетному, вытянуться и замереть в неподвижности? На Нину, когда она на часах, ходят посмотреть со всего города.

И еще есть примета, по которой ее можно узнать издали: алая шелковая роза, которую она носит на пилотке слева от звездочки. Роза на пилотке, конечно, «не по уставу», но все дело в том, какая роза! Та, что на пилотке у Нины, — приз. Она заслужила его, первой среди девочек сдав нормы комплекса ГТО, а главное, отличившись в стрельбе: Нина выбила столько очков, сколько не снилось даже мальчишкам! Да и приз не простой. Шелковая розочка — подарок «внуков Парижской коммуны» — французских пионеров. Клуб интернациональной дружбы наташинской средней школы получил его с просьбой вручить «лючей юний ленинець». «Лючей», по общему мнению, оказалась Нина Гончаренко, и алая розочка была вручена ей.

Я знаю, почему Спартак покраснел, встретившись глазами с Ниной. Эту тайну мне открыло одно алгебраическое уравнение, начертанное чьей-то коварной рукой на школьном заборе: «С + Н = Л».

Весь шестой «Б» — это было год назад — помнил, как она появилась в классе. Ее, прямо из учительской, приняв с рук на руки от родной мамочки, привела Надежда Егоровна, классный руководитель. Сердито краснея и почему-то не глядя на девочку, Надежда Егоровна сказала:

— Знакомьтесь, ребята, это наша новая ученица.

— «Сердитость» учительницы сразу объяснилась, едва класс воззрился на новенькую. Одежда и обувь на Нине находились в обратно пропорциональной зависимости. Юбочка была укороченная, а каблуки на туфлях, наоборот, удлиненные. Мужская и женская половины класса реагировали на это по-разному: мужская — восхищенным свистом, женская — стыдливо утопленными в парты взорами.

После звонка на перемену, задержав Нину в классе, Надежда Егоровна сказала:

— Тебе придется подчиниться общим правилам, сменить одежду и обувь.

И в знак беспрекословности приговора Надежда Егоровна побарабанила указательным пальцем по столу.

Нина снисходительно усмехнулась.

— В противном случае… В противном случае… — рассердившись, учительница хотела и не смела сказать самое страшное. Наконец осмелилась: — тебе не надо больше ходить в школу!

Чей-то любопытный башмачок, помешавший двери плотно закрыться, позволил ребятам, прильнувшим к щели, досмотреть и дослушать сцену. Нина присела в реверансе и с обескураживающей улыбкой сказала:

— Вот в этом я и хочу убедить свою мамочку.

Вскоре стала известна причина, по которой Нина и ее мама, доктор Полина Никитична, осчастливили Наташин своим присутствием. Оказывается, мама увезла дочь из Москвы для того, чтобы всегда держать ее на глазах, так как там, в Москве, стоило дочери исчезнуть с маминых глаз, как она в ту же минуту исчезала и из Дома. И тогда мама кидалась на один из московских вокзалов, чтобы затем объехать все остальные, а ближайшие родственники — на аэродромы. След беглянки обнаруживался обычно в вагоне готовящегося к отправлению поезда дальнего следования, а то и на борту не успевшего взлететь лайнера.

Поняв, что бороться с «бесом дальних странствий», обуявшим Нину, она не в силах, Полина Никитична увезла дочь на родину, в Наташин, к бабке. Перемена мест в иных случаях лучшее лекарство. Но, увы, даже это «лекарство» не подействовало. Нина меньше всего думала об ученье и больше всего о путешествиях. Тогда повлиять на Гончаренко, отвлечь ее от пустых затей и приобщить к активным пионерским делам совет отряда шестого класса «Б» поручил самому авторитетному из своих членов — председателю совета отряда и командиру батальона юнармейцев Спартаку Журавлеву.

И вот раз после уроков командир Спартак начал осаду. Тоном, не допускающим возражений, но не глядя почему-то на девочку, он попросил Нину Гончаренко «задержаться для одного разговора». «Журавли» с напряженным вниманием следили за начавшимся поединком своего командира со строптивой ученицей.

— Ах, рыцарь, — томно вздохнула Нина Гончаренко, — одними баснями сыт не будешь.

Командир Спартак не полез в карман за словом. Он полез в портфель. И не за словом, а за бутербродом. Достал и предложил Нине.

Глаза у «журавлей» злорадно загорелись: «Что, съела?» Но Нина не смутилась. Поблагодарила командира Спартака за находчивость, но от бутерброда отказалась.

— Чего же ты хочешь? — спросил Спартак.

— Чтобы вы, рыцарь, проводили меня домой, — сказала Нина, мило улыбаясь. — И по дороге изложили свою точку зрения на мое поведение.

Командир Спартак вспыхнул.

«Журавли» онемели.

— Пожалуйста, — после мгновенного замешательства сказал Спартак, подмигнув «журавлям», и в знак того, что будет бороться до победы, незаметно для Нины сжал кулак.

Впрочем, Нина и не смотрела. Она рассеянно запихивала в портфель тетради и книги. Потом, в дверях уже, сунула его опешившему Спартаку и, гибкая, как лозинка, пошла впереди, поправляя на ходу шапочку. Мальчики возмутились, девочки понимающе переглянулись и вздохнули: командир Спартак у всех у них пользовался авторитетом.

В тот день в Наташине лег первый снег, и разумеется, «и человек, и зверь, и птица» поспешили оставить на нем свои следы-автографы.

Самыми любопытными были следы, что тянулись от школы к дому Нины Гончаренко. Сперва они тянулись двумя парами параллельных цепочек. Потом пары разошлись, снова сблизились, и вдруг из двух пар их стало полторы! Как будто кто-то из идущих ради забавы стал прыгать на одной ножке.

Увы, не ради забавы. И не «кто-то», а командир Спартак. Это его следы то сходились со следами Нины Гончаренко, то тянулись параллельно с ними. И вдруг Нина Гончаренко попросила командира Спартака взять ее под руку. Потом, когда командир Спартак размышлял о случившемся, его всегда охватывал жгучий стыд: под ручку с девчонкой! Но в тот миг, когда Нина Гончаренко велела ему сделать это, он до того растерялся, что… поступил так, как она велела. И тут же, равняя свой шаг с Нининым, угодил ногой в лужу, предательски припорошенную снегом. Дальше до самого Нининого дома он, подгоняемый смехом своей спутницы, скакал на одной ножке, скакал, вторя Нининому смеху, хотя в душе и проклинал себя за неловкость. На крылечке он наскоро переобулся, выжал носок и убежал, отказавшись войти в дом.

На следующий день утром Нина Гончаренко первой пришла в школу. Не только не опоздала, как обычно, а пришла первой, раньше всех! Но и это было лишь начало последовавших затем удивительных событий.

Урок математики Надежда Егоровна, классный руководитель, начала с того, что попросила поднять руки тех, кто не выполнил домашнего задания. Этим педагогическим приемом она убивала сразу двух зайцев: во-первых, воспитывала честность — «не сделал — сознайся», во-вторых, прилежание. Не у всякого хватит нахальства встать и во всеуслышание заявить, что он лодырь! Поэтому лучше уж выполнить задание, чем потом казниться признанием в лености. У Нины Гончаренко этого «нахальства» хватало. И стоило, бывало, Надежде Егоровне рот открыть, чтобы задать классу коварный вопрос, как Гончаренко тут же вытягивала руку… Но на этот раз она даже не шелохнулась.