Надо ли говорить, с каким восторгом посмотрела командир Юлька на Марка Ивановича. Учитель, помогающий ученику бежать в Испанию! Ей бы такого! Правда, услышав продолжение, Юлька несколько разочаровалась в Марке Ивановиче. Он, оказывается, если и помогал Андрею, то делал это, увы, «бессознательно». Андрей пришел и сказал, у них игра: «Рейс бронепоезда «Юный коммунар» в Испанию», и попросил разработать маршрут. Ну, Марк Иванович — старый и верный друг отряда, разве мог отказать? За честь счел. И разработал: «Наташин — Брянск — Москва — Минск — Варшава — Берлин — Париж — Мадрид». Он же его, бронепоезд этот «Наташин — Мадрид», и «боеприпасами» снабдил. Тоже сам того не подозревая. Андрей сказал — для фейерверка и получил два ракетных заряда. Один для проводов «Юного коммунара», второй — для встречи после возвращения с победой над фашистами.

Увы, проводы были тихими. «Бронепоезд» даже сигнала не подал, прощаясь с родным Наташином. Зато возвращение наделало немало шума. «Бронепоезд», которому так и не удалось достичь земли басков, был задержан в Брянске, «обезоружен» и в сопровождении двух милиционеров отправлен обратно в Наташин, где в образе пионера Андрея Князева и предстал перед членами педагогического совета, а затем перед лицом своих товарищей по отряду. Там и тут Андрею не поздоровилось. Но если учителя, объявив ему выговор, были единодушны в своем решении, то товарищи по отряду скорей двоедушны, так как одной рукой голосовали за строгое порицание пионеру Князеву, а другой… другой пожимали руку тому же Князеву в знак уважения. С тех пор — со дня возвращения в Наташин после побега в Испанию — к Андрею Князеву, с легкой руки учителя, и прилипло на все школьные годы прозвище Испанец.

Рассказ окончен. Синий вечер за окном стал черным. Часы в коридоре бьют девять. Ого! Ночь на носу, пора расходиться.

Мы начинаем собираться, но Марк Иванович задерживает нас.

Вид у него смущенный, а в руках все та же фотография Андрея Князева.

— Вот смотрите, — говорит он, и мы, склонив головы, читаем на обороте: «Ориентир № 1. Азимут 43°. 2 км 43 м». — Что бы это значило, а?

Агроном вдруг оживляется:

— Ориентир номер один? Ну как же, Марк Иванович, помните: «Ориентир номер один — парашютная вышка»?..

И агроном, при всеобщем внимании, вспоминает… В пионерские годы — его и Андрея — у них тоже были военные игры. И они тоже учились ходить по азимуту. А учил Марк Иванович, бывший разведчик Красной Армии. И когда учил, то ориентиром для азимута всегда брал почему-то парашютную вышку.

— Ведь так, Марк Иванович? — спросил приезжий.

— Так, — ответил Марк Иванович. — Верно, была у меня такая привычка, но позвольте, в свою очередь, спросить, для чего мой бывший ученик сообщил мне, своему бывшему учителю, этот азимут?

— Тут какая-то тайна, — сказал приезжий.

— А если тайна, то как он мог мне довериться? Я ведь у немцев служил…

— Все знают, как вы «служили», — усмехнулся Орел и, обращаясь ко мне, Юльке и приезжему, объяснил: — Марк Иванович в немецкой управе писарем был. Жителей учитывал по годам и по здоровью. И списки составлял, кому в русском голодном «аду» оставаться, кому в сытый немецкий «рай» ехать. Да, видно, адреса перепутал. Пошли фрицы по домам кандидатов в «рай» отбирать, а в списках — одни старики да младенцы. Хватились писаря… Удивляюсь, — Орел посмотрел на Марка Ивановича, — как вы тогда уцелели?

Марк Иванович усмехнулся:

— Ну как? В подполье ушел. Вот и уцелел.

— В какое подполье? — насторожился Орел. — Чье?

— Буквально в подполье, — сказал Марк Иванович. — Отсиделся у своих до прихода наших… Ну так что же нам с этим азимутом делать?

Командир Юлька удивилась.

— Как что? Что все, то и мы, — сказала она.

— А что все? — спросил Марк Иванович.

— Ходят по азимуту, если у них есть азимут, — ответила Юлька.

— Верно, — поддержал Орел. — И мы по нему пойдем.

— Хоть сейчас! — вскочила Юлька, посмотрела за окно и поправилась: — Хоть завтра!

— Ни завтра, ни послезавтра, — остудил ее Орел, — а на четвертый день каникул.

Третий день летних каникул был полон сюрпризов. Он и начался с сюрприза.

Утром по дороге в школу ко мне зашел командир Спартак с устным донесением: вчера в полдень на главной улице Наташина — Садовой — был выброшен «бумажный десант» «журавлей». Собрано пятьдесят килограммов макулатуры. Отличился, как ни странно, Аника-воин. Зашел по рассеянности туда, куда пионеров, собирающих макулатуру, никогда не пускали, — в архив горисполкома — и припер целый мешок. Оказалось, бывший заведующий Иван Иванович Бессмертнов, старый и угрюмый, что трясся, бывало, над каждым клочком бумаги столетней давности и прозванный за это Кащеем Ивановичем Бессмертным, ушел наконец на пенсию, а новый, молодой и жизнерадостный, став заведующим, в тот же день приказал очистить «авгиевы конюшни» от ненужного хлама. Набралась куча, и пока сотрудники ломали головы над тем, как от нее избавиться, подоспел десантник Аникеев… Спартак сам, не поверив, что Анике-воину так глупо повезло, взвесил мешок и, любопытства ради, пошарил в его содержимом. Любопытство обернулось находкой. Да еще какой! Вот два немецких оригинала, а вот два перевода. В первом письме-копии, отправленном из Наташина в Берлин, сообщается о конфискации «редких рукописных книг, литературных памятников славянской культуры» в музее-монастыре Наташина и об отправке их в Музей восточных культур немецкой столицы, а во втором, присланном из Берлина в Наташин и датированном четырьмя месяцами позже, о том, что «редкие рукописные книги, литературные памятники славянской культуры Музеем восточных культур до сих пор не получены».

— Интересно, да? — спросил командир Спартак, видя, с каким увлечением я — не читаю, нет, — пожираю глазами переводы с немецкого на русский, сделанные, как он уже успел мне сообщить, учительницей немецкого языка.

— Потрясающе! — воскликнул я, нисколько не преувеличивая силы охватившего меня чувства. Да иначе и быть не могло. Не далее, как вчера, проявив и отпечатав пленку, я прочитал о них в одном из приговоров «Суда Мазая». В приговоре говорилось: «Слушали. О похищении древних рукописей из монастыря-музея г. Наташина. Постановили: похищенное конфисковать. Организатора похищения обер-лейтенанта Фогеля приговорить к смертной казни». Далее, в скобках, сообщалось: «22 января 1942 г. приговор приведен в исполнение».

Спартак, узнав о приговоре, весь так и засветился завистью. О чем он думал, догадаться было нетрудно: ему бы туда, в прошлое, вот там бы он отличился — за все и за всех отомстил бы фашистам.

Мой голос вернул его в настоящее.

— Узнать бы, где они теперь? — задумчиво проговорил я.

— Судьи Мазая? — оживился Спартак.

— Судьи? Нет. Были бы живы — сами объявились бы, — вздохнул я. — Книги, которые они конфисковали.

— А разве можно? — загорелся Спартак.

— Почему же… — сказал я. — Мазай судил в Наташине и Стародубе. Здесь где-нибудь и конфискованное спрятал. Поищем и… — Спартак, не дослушав, кинулся к двери. — Ты куда?

— За картой и в штаб, — донеслось с улицы. — Поищем и найдем!

Командир Спартак никогда не откладывал на завтра то, что мог сделать сегодня.

Я тоже заторопился, собираясь к Орлу, как вдруг в дверь постучали и два голоса, слившиеся в один, возгласили:

— Мы к вам! Полевая почта!

Я догадался: дежурные связисты «журавлей» помогают разносить письма и телеграммы. Открыл дверь. Так и есть. «Журавлики» пятиклассницы Маша и Наташа в юнармейской форме с эмблемой воинской специальности на груди.

— Вам телеграмма.

Я расписался в получении, и они ушли.

Нет, не зря я назвал третий день каникул днем сюрпризов. Телеграмма, полученная мной, была самым удивительным из них.

Еще не распечатав ее, я уже волновался. Как всякий человек, получающий телеграмму. Что в ней, боль или радость? Телеграммы по пустякам не отбивают. Поэтому их всегда читают с конца. Чтобы сразу узнать о самом главном.