Злость как огонь охватывает батальон. Злость на командира Спартака и комиссара Нину. Где они? Неужели решились без них?.. Нет, об этом лучше не думать. Такое предательство просто недопустимо.

Над вышкой кругом ходит голубь. Первым его замечает дежурный и кричит вниз:

— Голубь командира Спартака!

Начальник штаба Игорь с проворством черепахи карабкается вверх, на смотровую площадку вышки. Вот и она. А вот и голубеграмма, которую, заманив голубя в западню, успел снять дежурный. Начальник штаба Игорь читает и, негодуя, спешит вниз. Командир Спартак один — нет, не один, а с «этой противной девчонкой», что больше всего злит Игоря, — отправился по следам Мазая. Интересно, как воспримет его голубеграмму батальон? Начальник штаба Игорь спускается и читает: «Приказ № 12. г. Наташин. Обнаружен след «Суда Мазая». Принимаю решение вместе с комиссаром Ниной идти по следу. Временное командование батальоном возлагаю на начальника штаба Игоря Мотяшова. Командир батальона С. Журавлев».

Батальон, как бомба, взрывается от негодования. В глазах у юнармейцев гнев и возмущение. Вот тебе и командир Спартак! Они ему так верили, а он взял и присвоил себе то, что принадлежало всем, — приключение, один отправился туда, куда должен был повести всех, — по следам «Суда Мазая».

— Долой! — заорали юнармейцы. — Не хотим Спартака командиром, хотим Игоря.

Игорь зарделся, польщенный доверием.

Командующий Орел поднял руку, призывая к спокойствию.

— Подождем старшую вожатую и посредника, — сказал он, — соберем штаб и решим.

И пока батальон «бунтовал», послал за нами.

Когда мы сошлись все вместе — я, Орел и Зоя Алексеева, — «бунт» был в разгаре. Дежурный и часовые, побросав посты, «бунтовали» вместе со всеми.

— До-лой!.. До-лой!.. До-лой!.. — орали юнармейцы, кто сидя, кто лежа, кто чуть не стоя на голове.

Наше появление только усилило их гнев. Крики стали громче.

Зоя Алексеева, длинная и тощая, подняла руку. Ноль внимания. Старшая вожатая усмехнулась и, глядя прямо в орущие рты ребят, стала быстро-быстро о чем-то рассказывать. Гримасы радости у нее на лице, как узоры в калейдоскопе, сменялись гримасами боли. Испуг уступал место ликованию. А она все говорила, говорила, говорила… И в конце концов гнев, владевший юнармейцами, уступил место любопытству. Всем вдруг захотелось услышать, о чем таком говорит старшая вожатая, чему то радуется, то печалится? Шум стих так внезапно, что Зоя Алексеева не сумела вовремя остановиться, и до слуха всех отчетливо донеслось:

Как ныне сбирается вещий Олег Отмстить неразумным хазарам…

Ну да, она читала Пушкина. Поняв это, батальон какое-то время ошалело молчал, а потом разразился хохотом.

Одураченные редко сердятся на тех, кто их одурачил. Чаще всего смеются сами над собой.

— Внимание! — Зоя Алексеева махнула рукой и будто подкосила смех. — Кто за то, чтобы долой Спартака? — спросила она в наступившей тишине и первой подняла руку.

Легкая, без борьбы победа никогда не радует победителей. Юнармейцы думали, старшая вожатая будет их уговаривать, спорить с ними, переубеждать, а тут вдруг — на тебе — не хотите командиром Спартака? — не надо. Я тоже не хочу и голосую вместе с вами.

— Ну что же вы? — нетерпеливо крикнула Зоя Алексеева. — Долой так долой…

Она точно рассчитала. Быстрая, без борьбы победа не будет принята «журавлями». И умышленно вызвала «огонь на себя», с легкостью согласившись на отставку командира. Знала, именно эта легкость — мол, не хотите, не надо — обидит «журавлей» и заставит их задуматься. Да, они против командира Спартака, да, они за то, чтобы «долой» его из командиров, но, в конце концов, не так уж он им и безразличен, зачем же ей, старшей вожатой, так легко соглашаться с ними? Ишь ты: «долой так долой», какая быстрая. Подумать не даст. Нет уж, не подумав, они не станут голосовать. Не подумав и не поговорив с самим командиром Спартаком. Вот поговорят, тогда и решат, что делать.

— Та-ак, — протянула старшая вожатая, видя, что ни одна рука не поднимается. — Выходит, одна я против?.. Сами «долой» кричали, а как до дела дошло…

— В сторону, — перебил ее командующий Орел и, шутливо погрозив юнармейцам, добавил: — Как в той истории с Петей. Ну Снежка, приток Десны, сами слышали, курице по колено. Может, и так, не знаю. Никогда не видел, чтобы куры речку мерили. Они ведь воды как огня боятся. А надо вам знать, что Петя, хотя и не курица, тоже воды боялся. Ребята в воду, а он нет — сидит на берегу и песочком забавляется. А солнце печет, аж листья на деревьях лопаются. Ну и пусть печет, думает Петя, он не лист, не лопнет. Жалко ребятам Петю. И чего не купается? Зовут из речки: «Петя, иди сюда». А Петя в ответ: «Не могу, мамка сказала: если утонешь, домой не приходи». Сам в сторону, а на мать сваливает.

Смех вспыхнул, как порох, и тут же погас, потому что все мы, как-то вдруг сразу, увидели бегущего к вышке Чернякова внука. Тарас бежал, помогая ноге костылем, и кричал. Не разобрать, что кричал, но, судя по тону, что-то очень тревожное. Юнармейцы, вскочив, насторожились, как птицы. Еще миг — и они, сорвавшись с места, понесутся навстречу товарищу.

— Батальон! — крикнул Орел командирским голосом и как пришил всех к земле. — Слушай мою команду… Поротно стройся!..

Тарас на какое-то время был забыт. Лава юнармейцев забурлила, растекаясь по своим местам, и, когда Тарас приблизился, застыла в аккуратных квадратах рот. Сто двадцать юнармейских глаз устремились на летописца батальона. Таким расстроенным они еще никогда не видели злюку Тараса.

— Товарищ командующий, — голос летописца прерывался от волнения, — разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — командирским голосом разрешил Орел.

— Я не могу вслух, — потупившись, чуть слышно проговорил Тарас.

Орел наклонил голову. Я и Зоя Алексеева сделали то же самое.

— Что-нибудь случилось? — Голос у Орла сразу стал другим — теплым и добрым.

— Да, — чуть слышно ответил Тарас. — Дед узнал о Мазае…

— Узнал о Мазае? — сразу насторожившись, переспросил Орел.

— Да, — вздохнул Тарас, — от меня. А я — от командира Спартака.

Батальон тревожно гудел, заинтригованный происходящим. Не следовало долго испытывать его терпения. Понимая это, Орел ускорил допрос.

— Ну узнал, ну и что? — нетерпеливо спросил он. — Дед что?

— Взял ружье и убежал в Зарецкий лес, — ответил Тарас.

— Почему в Зарецкий? — тут же уцепился Орел.

— Не знаю, — Тарас пожал плечами. — Я рассказал про бумагу, что в книге нашли, а он как застонет… Потом спросил, у кого бумага. Я сказал, у командира Спартака. Он сперва к нему сбегал. А мать сказала, что командир Спартак в лес ушел. Дед вернулся, взял ружье и снова убежал.

— В Зарецкий лес? — спросил Орел.

— Да, — ответил Тарас.

— Но почему в Зарецкий? — спросил Орел. — Он разве сказал?

— А?! — спохватился Тарас. — Когда ружье брал, бубнил: «Ведьмин брод… Ведьмин брод…» Он всегда вслух, о чем думает, говорит.

Орел задумался. Стоял и думал, положив руку на плечо Тараса. И никто — ни я, ни Зоя Алексеева, ни Тарас, ни шесть десятков юнармейцев, замкнутых железной дисциплиной в квадраты рот, — не решился, пока он думал, побеспокоить командующего. Понимали, что были свидетелями той особой командирской минуты, когда командир сам, не советуясь ни с кем, на свой собственный страх и риск, на личную свою ответственность должен принять решение.

— Юнармейцы! — Голос у командующего дрогнул. — Наши товарищи, командир Спартак и комиссар Нина, попали в беду. По полученным сведениям, — он кивнул на Тараса, — им грозит опасность. Кто хочет отправиться на выручку товарищей в Зарецкий лес, три шага…

Какой там три! Не три, а все десять шагов вперед сделали роты, прежде чем Орел командирским голосом успел крикнуть:

— Отставить!!!

Роты нехотя вернулись на исходные позиции.

— Это не игра, — грустно сказал Орел. — Это опасно. Кто не понимает, не должен выходить из строя. Три шага вперед, марш!