Дорогой друг!

Неправда, что все взрослые люди только тем и занимаются, что воспитывают тебя с утра до вечера. Ты тоже их воспитываешь, хотя редко замечаешь это.

Мама несправедливо накричала, ты промолчал и пошел в магазин за хлебом, как ни в чем не бывало. Она сама поймет, что была не права, и постарается побыстрее исправиться, и в следующий раз не станет кричать напрасно не только на тебя, но и на соседку.

Учительница заподозрила тебя в нехороших действиях, в то время как ты был занят хорошим делом, готовил сюрприз для всего класса. Ты не обиделся, не подал вида, что заметил недоверие. Она сама обнаружит свою ошибку и благодаря твоей доброте станет внимательнее и добрее не только к тебе, но и ко всем людям.

Ты тоже воспитатель, вот что удивительно. Ты отвечаешь за воспитание своих родителей так же, как они отвечают за тебя. Ты отвечаешь и за маленького брата и за маленькую сестренку. Ты отвечаешь и за будущее соседского мальчишки, которого взял с собой на рыбалку. Мы все являемся воспитателями друг друга, даже если нас самих еще нужно воспитывать. В этом весь секрет.

В нашей семье появился новый человек – маленькая девочка.

– Население земного шара увеличилось еще на одного человека, – сказал я.

– Шутишь, а по-настоящему не понимаешь, что произошло, – заметила жена. – Ты стал дядей.

– Я и был дядей. Слава богу, за тридцать перевалило.

– Ты был дядей сам по себе, «дядей, эй, достань воробушка», а теперь ты Аллочкин дядя. Улавливаешь разницу? Это как если бы ты был обыкновенный человек, а потом тебе неожиданно присвоили ученое звание.

– А ты, выходит, тетя?

– Да, – с гордостью ответила жена, – а мне присвоено звание тети Оли.

Это было удивительно. Маленькая девочка лежала в кроватке, морщила бессмысленно нос, беспорядочно двигала руками и ногами, даже плакать как следует еще не умела, а в мире уже произошли такие изменения. Увеличилось население земного шара, моя жена Ольга стала тетей Олей, я – дядей, моя мама, Валентина Михайловна, – бабушкой, а бабушка Наташа – прабабушкой. Это было в самом деле похоже на присвоение каждому из нас очередного человеческого звания.

Виновница всей перестановки моя сестра Рита, ставшая мамой Ритой, снисходительно слушала наши разговоры и то и дело скрывалась в соседней комнате, чтобы посмотреть на дочь. Нам так часто туда заходить не разрешалось.

Был еще один человек, которому с появлением Аллочки присваивалось звание отца. Но он не знал об этом. Сам виноват. Уехал в неизвестном направлении и адреса нам не оставил.

Пятьдесят лет – подходящий возраст для юбилея. Но когда человек только что начинает жить, и пятьдесят дней – круглая дата. Мы с Ольгой еще накануне отправились в магазин «Буратино» за подарками. Я купил набор погремушек, а она выбрала три резиновые и три гуттаперчевые куколки. Продавщица уложила погремушки и пупсиков в две разные коробки, и мы, довольные своей щедростью, отправились на юбилей к Аллочке.

В дверях нас встретила усталая, невыспавшаяся мама Рита.

– Что это такое? – спросила она, глядя на коробки. – У меня погремушки, у нее – пупсики. Мы с ней решили отдельно дарить, – сказал я.

– Где наша маленькая юбилярша? – заглянула нетерпеливо в комнату моя жена.

– Минуточку, минуточку, – остановила ее мама Рита, – что это вы вздумали?

– Доводим до твоего сведения, – начал я, – что у твоей дочери сегодня юбилей. Пятьдесят дней. Первая круглая дата. Подарки – юбиляру, шампанское – на стол! Тебе тоже можно немного выпить. Я консультировался с врачами.

– Минуточку, минуточку, – повторила еще раз Рита.

Она отобрала коробку, достала первую попавшуюся погремушку и сказала:

– Можешь подарить эту одну, а Ольга пусть подарит одну куколку, но не больше, не коробками.

– Рита, я тебя не понимаю, – удивилась моя жена. – Разве мы не имеем права подарить на два рубля игрушек?

– Вы имеете, – вдруг крикнула она с болью, – да я не имею права баловать свою дочь. Чтобы не наступило потом горькое разочарование.

– Какое разочарование? О чем ты говоришь? – взмахнул я руками.

– О том, что у нее нет отца и ее потом некому будет баловать. Пусть привыкает к суровой жизни.

– Рита, ты моя сестра, я твой брат. Никакой суровой жизни для своей племянницы я не допущу. Ты пойми… Сегодня не обычный день, а юбилей.

– Вот как? – без улыбки, с каким-то мрачным ожесточением спросила она. – Никаких юбилеев. Сейчас даже в учреждениях отменены юбилеи.

– Рита, по-моему, ты поступаешь неправильно, – переменила тактику моя жена. – То, что куплено, должно быть вручено.

– Я сказала – так и будет.

На лбу у нее собрались морщинки, и она стояла перед нами незнакомая, чужая.

– Много игрушек не так уж плохо. Кашу маслом не испортишь, – вмешалась осторожно бабушка Валя.

– Ты так думаешь? – повернула к ней свое нахмуренное лицо Рита. – А я думаю иначе. Я никому не позволю портить мне воспитание дочери.

– Мне кажется, ты не права, я согласна с Ольгой.

– Я сказала…

– Ну, тогда я тоже скажу, – рассердилась Ольга. – Мне тут больше нечего делать.

– Подожди, куда ты? – Я побежал за своей женой к двери, потом вниз по лестнице. – Ольга, ну подожди.

– Ноги моей здесь не будет. Твоя сестра слишком много себе позволяет. Пусть сначала как следует прочтет Песталоцци, Ушинского, Гогебашвили, а потом воспитывает.

– Песталоцци тут ни при чем, – уныло возразил я. – Это же ее дочь, и она как захочет, так и будет ее воспитывать.

– Нет уж, извините! Может, она захочет, как компрачикосы, воспитывать ее в кувшине с узким горлом, а мы ей позволим? Ты заметил, как она наморщила свой маленький лобик?

– Лобик у нее не маленький.

– Неважно, но ты заметил, как она его наморщила?

– Да, я заметил. Она строгая. Она с детства была такой серьезной.

– А ты знаешь, что это преступление – входить с таким наморщенным лобиком в комнату к маленькой девочке? Ей улыбка сейчас нужна больше, чем витамины, а когда ты видел у своей милой сестрички улыбку последний раз?

– Позавчера видел, – вяло сказал я.

– Не смеши меня.

Мы были так расстроены сорвавшимся юбилеем, что забыли сесть на трамвай и шли уже третью остановку пешком.

Бабушка Валя, Рита и Алла жили в центре города на Никитинской улице, а мы с Ольгой и прабабушка Наташа – на самой окраине, в Березовой роще. Мы так долго шли, что прабабушка Наташа стала волноваться. И Квадрат разволновался, стал бегать по комнате, вспрыгнул на подоконник и смотрел в окно, пока не увидел нас.

Квадратом звали нашу болонку. Эту кличку придумала, конечно, моя жена. Она предпочитает все оригинальное, такое, чтоб ни у кого не было. Купила как-то кожаное пальто, и, как нарочно, наша соседка купила себе такое же, и сотрудница пришла на работу в таком же. Тогда, не долго думая, моя жена взяла ножницы и отрезала у пальто рукава. Получился очень оригинальный осенний сарафан. И главное, ни у кого такого не было. Она и замуж за меня вышла, потому что оригинально быть женой человека по прозвищу «Дядя, эй, достань воробушка». Мое предложение назвать болонку Шариком, Бобиком, Тузиком только рассмешило Ольгу. «Это уже было», сказала она, и стал наш пес Квадратом.

Прабабушка Наташа и пес встретили нас, как всегда, вместе. Квадрат подпрыгнул, сдернул с руки Ольги варежку и забегал по комнате, размахивая хвостом и весело косясь одним глазом из-под нависших косм. А прабабушка сразу же спросила:

– Ну, как там Аллочка? Что-то вы долго были.

– Плохо, – буркнула Ольга.

– Что случилось? Заболела?

– Да ничего не случилось, бабушк, – попытался я сгладить ответ жены, – просто у нашей Риты плохое настроение и она не разрешила отдать девочке игрушки