Моя очередь улыбаться наступила в понедельник. Ольга осталась дома, от неприятностей на работе у нее разболелась голова, и вообще у нее было плохое настроение. Прабабушка Наташа тоже осталась дома. После трехдневного отсутствия она вернулась в Березовую рощу усталая, но довольная собой. В понедельник я должен был заменить и бабушку и Ольгу. Честно говоря, мне тоже хотелось остаться дома, полежать с книжкой на диване после трудного дня, но я не дал себе расслабиться. Сунул тетрадку со стихами в карман и поехал на Никитинскую.

Риту я застал в слезах. Увидев меня, она закрылась телефонным справочником и зарыдала еще сильней. Бабушка Валя стояла поодаль, прислонившись к косяку двери, скорбная, с темными кругами под глазами.

– Почему у вас опять идет дождь? – спросил я.

– Пусть поплачет, – устало проговорила баба Валя.

– Почему пусть?

Рита бросила телефонный справочник на стол, выбежала в коридор и закрылась в ванной комнате Мы услышали, как она включила воду.

– Что все-таки произошло?

– Разговаривала с ним по междугородному телефону. Галка ей где-то раздобыла адрес и телефон. Дозвонилась, а он положил трубку, не стал разговаривать.

– Что она ему все навязывается? – Я ужасно разозлился. – Это даже неприлично. Сама навязывается и навязывает ему прекрасную дочь.

– Ты ничего не понимаешь. У девочки будет прочерк в графе «отец».

Вода в ванной комнате шумела ровно и сильно, и мы не знали, умывается Рита или открыла кран, чтобы заглушить рыдания.

– Я ничего не понимаю, – согласился я. – Я бы вместо такого папы два прочерка поставил и забыл бы о нем навсегда. Радоваться надо, что у нее дочь, а она рыдает. Глупость все это.

Я махнул рукой и прошел в комнату к девочке. Аллочка лежала распеленатая. Она тянулась ручонками к погремушкам, привязанным над головой, но движения ее были неуверенные, и она все время промахивалась. Не помогали и растопыренные пальцы. Мне очень понравилось, как Ольга разговаривала с ней в воскресенье, и я тоже сказал:

– Здравствуйте, хорошие люди! Пришедшие в гости приветствуют вас. Как говорили древние латиняне: Ave Caesar, morituri te salutant. Впрочем, это не совсем к месту, но ты ведь маленькая хорошая балда и ничего не понимаешь.

Я достал тетрадку со стихами и помахал ею в воздухе. Алла оставила погремушки и заинтересовалась моей тетрадкой. Польщенный ее вниманием, я начал читать.

Читая стихи, я гримасничал, играя и роль зайца и роль волка. Войдя в азарт, я стал даже подпрыгивать. Если Аллочка не понимала слов, то она должна была понимать жесты, движения. Я так бурно радовался, что заяц не поддался на волчью хитрость, что чуть не опрокинул горшок. Сев на пол после всех заячьих и волчьих прыжков, я увидел, что в дверях стоит Рита и как-то странно на меня смотрит.

– Ты что делаешь? Что с вами со всеми происходит? Вы с ума сошли или я схожу с ума?

Глаза у нее были красные, но она взяла себя в руки и была почти спокойна, даже собрала, как всегда, на лбу гармошкой морщины.

– Ничего не происходит, – обиделся я. – Просто один хороший человек читает стихи другому хорошему человеку, специально для этого сочиненные.

– Стихи?

Морщины сбежали со лба и выстроились вокруг глаз, губы дрогнули. Я думал, она опять заплачет, но Рита вдруг рассмеялась. Смех получился у нее не очень уверенный, как у человека, который смеется первый раз в жизни. И тут произошла другая неожиданность. Алла взмахнула руками, азартно взвизгнула, и мы услышали, как она смеется, хохочет, растягивая во всю ширину свой беззубый рот и помогая себе руками и ногами. Ничего прекраснее этого детского неумелого повизгивания я никогда не слышал. Девочка отвечала на улыбку матери, и Рита, подхватив ее на руки и прижав к себе, опять заплакала, но по-другому, светло и радостно. Это был дождик при солнце, дождик с радугой. Так и хотелось крикнуть: «Дождик, дождик, посильней, чтобы травка зеленей». Но я не крикнул, боясь спугнуть улыбку на лице сестры. Я только выразительно посмотрел на бабушку Валю, а она мне подмигнула и сказала:

– Закурить по этому поводу.

На следующий день Ольга не смогла зайти на Никитинскую и поулыбаться там, как мы договаривались. Я пришел вместо нее. Бабушка Наташа собиралась поехать и пожить недельку около Аллочки, но приболела и осталась дома. Я пошел и вместо бабушки. Недели через две я выяснил, что хожу и улыбаюсь один. Бабушка Валя тоже забыла о нашем уговоре, и я часто заставал ее озабоченной и сердитой. Но я ходил и улыбался, ходил и улыбался и с каждым днем все больше и больше привязывался к маленькой девочке. И однажды я сделал открытие, что хожу уже давно не для того, чтобы воспитывать Аллочку, не для того, чтобы облучать ее своей улыбкой, а чтобы самому облучаться. Мы поменялись с ней ролями. Я слышал, как один раз Рита назвала Аллочку «Солнышко мое». Это солнышко светило и для меня.

Обращение Ольги «Здравствуйте, хорошие люди» прижилось в нашей семье. Его стала употреблять и бабушка Валя, и Рита, и наши соседи. Маленькая девочка отвечала на него радостной улыбкой. Это обращение предвещало веселую игру с тетей, дядей или бабушкой. И однажды, когда мы с Ольгой пришли в гости и только собрались поприветствовать Аллочку, как вдруг она подпрыгнула в кровати и не сказала, а выкрикнула нетерпеливо:

– Здравствуй! Те! Люди!

Это была едва ли не первая логически построенная фраза после того, как она научилась говорить «мама», «баба» и «тетя». Люди замерли от неожиданности, а наша девочка запрыгала еще сильнее в кровати и выкрикнула еще увереннее:

– Здравствуй! Те! Люди!

Какой тут начался переполох! Ольга подхватила Аллу на руки, я отнял ее у своей жены и начал подбрасывать под самый потолок, бабушка Валя испуганно кричала:

– Что вы делаете, сумасшедшие? Вы ее сломаете.

А наша девочка счастливо смеялась и повторяла:

– Здравствуй! Те! Люди!

В этот день кончилась безъязыкая эпоха мимики и жестов. В мир пришел не только улыбающийся, но и говорящий человек. Едва научившись произносить первые слова, Алла всех переименовала по-своему. Тетя Оля стала тетей Лелей, бабушка Валя – бабой Валей, прабабушка Наташа – бабой Натой. Но больше всего повезло мне. Я превратился в дядю Эй. Леля иногда говорила про меня: «А вот пришел еще один хороший человек – «Дядя, эй, достань воробушка». Так я ей и запомнился и стал дядей Эй. Мама Рита некоторое время протестовала против такого, как она считала, неуважительного обращения к дяде писателю.

– Дядя Сережа, а не дядя Эй.

– Дядя Эй, – настаивала девочка.

– Скажи, – учила мама Рита, – дядя Се-ре-жа. Ты же умеешь.

– Дядя Эй!!! – сердито выкрикивала дочь.

– Ты еще научи ее называть меня дядя Сергей Петрович, – съязвил я.

– Ну, если тебе нравится, чтобы тебя подзывали, как мальчишку, то пожалуйста, – обиделась она.