— Мама, мамочка! Что же ты плачешь?! Я же нашелся! Вот я! — говорил Славка, обнимая Нину Васильевну. А потом тихо так попросил: — Пить.

А мы-то и забыли, что он третий день был без воды и без пищи.

Нина Васильевна со Славиком шли теперь чуть впереди. Мы, то есть Яков Павлович, проводник и я, не сговариваясь, чуть приотстали, чтобы оставить их вдвоем. Хотя никаких разговоров, которым мы могли бы помешать, не было. Они шли обнявшись: Нина Васильевна держала Славкины руки в своих, а потом вдруг нагибалась, брала его за щеки и целовала. И они все время шли держась за руки, словно боясь, что снова могут потерять друг друга.

А проводник говорил Якову Павловичу и мне негромким своим голосом:

— Да, валдайцы подарили нам отличного пса. И вот, в Валдае же, он получит самую дорогую запись на своем личном счету.

— На счету? — удивился я.

— Ну да. У нас, в розыске, каждая собака имеет свое личное дело, и там же записывается, на какую сумму она нашла. Ну, скажем, магазин ограбили, а собака все отыскала. И вот уже у нее на счету найденные десять тысяч, то есть я хочу сказать — стоимость найденного товара. Есть у нас собаки-миллионеры, такие они крупные дела раскрывают и возвращают украденные ценности. Цифра к цифре, и, глядишь, — миллион.

— Ну, — сказал я, — сегодня Серому никаких денежных сумм не прибавилось, хотя поработал он отлично.

Проводник потрепал Серого по загривку:

— Это уж работа у нас такая, что душа должна быть при деле. А что денежный счет у Серого не вырос — не беда. Есть кое-что и подороже денег, ценнее любых миллионов.

Мы вышли на полянку, где совсем недавно встретили двух молодых доярок — учениц Архипкиной. Только сейчас я заметил, как здесь красиво. Молодые березки казались шелковистыми, стволы их чуть разрумянились от предзакатных лучей, словно раскраснелись от радости, что Слава спасен.

Мне осталось досказать немногое. Как выяснилось из Славиного рассказа, попав в лес, он очень скоро сбился с тропинки, которая, как ему сказали, вела на мельницу. Хлеб и сахар были съедены в первые же часы блуждания по лесу. Потом, только однажды, ему попался малинник. Но этим нельзя было утолить голод. А есть хотелось все сильнее и сильнее. Особенно сосало в желудке в то время, когда Слава привык обедать. Потом чуть отлегло. Но желудок, как будильник, напоминал о себе точно-точно, теперь уже в час ужина.

— А ты не смотрел на солнце? — спрашивал я потом Славу.

— Смотрел. Только потом в глазах темно было. И потом я не знал, где солнце и где Валдай. Надо было заметить, когда вышел из города, а я не заметил.

Славка шел и шел по лесу, пока было светло. Иногда ноги его заплетались в траве, он спотыкался, падал. Но поднимался и снова шел вперед. Только беда была в том, что он не знал, вперед ли идет, к Валдаю, а может быть, кружит по одним и тем же местам или идет в глубь леса, удаляясь от города.

Как только стемнело, Славка улегся под большим деревом на мягкую подстилку из опавших листьев и хвойных игл и крепко уснул.

На второй день он снова пошел разыскивать дорогу, но, видимо, уходил все дальше и дальше от города, и потому ягод попадалось побольше. Это и было теперь его завтраком, обедом и ужином.

А как только начало темнеть, он снова забился в целый ворох сухих листьев и хвои, не думая о том, что невольно замаскировался так, что стал почти что невидимкой.

— Ну, и очень страшно было? — спросил я Славку.

— Очень. Только я не плакал. А что толку плакать, когда все равно никто и не увидел бы. Так тихо-тихо было. Жуть! Только два раза страшно гудел самолет. Он летел низко-низко, ну прямо над деревьями. А деревья густые. Прошумел со страшной силой, и от него тень пошла.

— А ты испугался?

— Ага.

— Так он же, самолет этот, тебя искал.

— Ну?! — удивился Славик. — Меня — самолет? Нет, вы шутите…

Да, лесной путешественник быстро оправился. Когда его нашли, сначала ему дали из термоса теплый сладкий чай с сухарем. А спустя полчаса мы встретили Маргариту Павловну, и тут пригодился шоколад из ее чемоданчика. Лекарства же, шприц и всякие врачебные принадлежности так и не понадобились.

Славка просил:

— Дайте поесть побольше.

Но много поесть ему сразу не давали.

В тот же день полетели телеграммы и телефонные сообщения — в Аэрофлот, в лесхозы и по всему городу Валдаю:

«Мальчик нашелся!»

Назавтра мы втроем — Слава, его мама и я — уезжали из Валдая. Нас провожали Кира Матвеевна, Галочка и Юра Федотов. Кира Матвеевна принесла нам в дорогу пакет, который с одной стороны чуть лоснился промасленной бумагой.

— Что там? — спросил Славик. — Зачем?

— Ой, Славик, какой же ты, — с укором сказала Галочка. — Вечно не слушаешься. Бери! В дороге обязательно проголодаешься. Ты же три дня совсем не ел.

— Да он сегодня завтракал за троих, — вставила Нина Васильевна.

Тут неожиданно вмешалась в разговор Кира Матвеевна:

— Бери, Славик. Там есть пирожок с луком и картошкой. Ты такого вкусного, наверное, и не ел никогда. Это жена мельника прислала. Я была у нее вчера, когда тебя искали.

— Жена мельника? — Славка задумался. — А Мишка…

— Ну что — Мишка? Жив-здоров твой буян. С Машкой по сараю бегает, кувыркается. А рычит теперь так, что за километр слышно.

— Кира Матвеевна, а ему хорошо там, на мельнице? Его не обижают?

— Кто же его обидит! Лишь бы он сам кого-нибудь не обидел. Теперь с ним шутки плохи. Медведь. Можно сказать — взрослый. Ну, чего насупился? Ты же мальчик, мужчина.

— Ой, какой же ты, Славик, — сказала Галочка. — Думаешь, я по Машке не скучаю. Еще как!

— Да, скучаешь! — Слава говорил теперь запинаясь, будто прихлебывая горячий чай. — Вы все тут остаетесь, совсем близко от мельницы, а я в Москву уезжаю.

— Ну и что, что тут, — вставил Юра. — А все равно мы их навещать не будем. Нельзя уже с ними играть. Понял?

— Поехали! — Слава взял пакет с пирогами и быстро зашагал к воротам.

Вот машина поднялась на гору, урча, точно медвежонок. Теперь перед нами был широкий и прямой путь на Москву.

Мы проезжали райком. В доме на горе все окна были раскрыты. В одном из окон я увидел Якова Павловича, который разговаривал со стариком, тем, что приносил ему бракованные грабли.

Мне захотелось на прощанье погудеть Федотову. Но я не сделал этого. Час назад мы попрощались с ним дома.

Вот уже и каменный медведь остался позади. Пролетают мимо сосны, ели, километровые столбики и телеграфные столбы. Дорога стремительно бежит под колеса.

А все-таки Слава добился своего — увиделся напоследок с Мишкой. Вышло все это, казалось бы, случайно, но я думаю, что, не подвернись случай, Слава так или иначе все равно не отстал бы и повидался бы со своим любимцем.

А началось все с колеса. Едем, и чувствую — заносит машину. Затормозил, вышел — смотрю, заднее колесо чуть приспущено. Достал насос, начал качать. Ну и Слава тут же — возле вертится:

— Дайте я помогу. Дайте разок качнуть. Ну разочек, только один разок.

— Отстань, — говорит Нина Васильевна. — Ты же мешаешь работать. Пойди вон цветов нарви.

— А, — махнул рукой Слава. Он, видимо, не был любителем цветов.

В это время резко скрипнули тормоза, рядом с нами остановилась грузовая машина, и я услышал:

— Засели, значит. Загораете!

Это был Тихон Ильич. Он высунулся из кабины и протянул руку к Славе:

— Этот?

— Тот самый, — сказал я.

— Так, значит, и не повидался с приятелем? — спросил Тихон Ильич.

Слава молчал. Он насупился и смотрел себе под ноги так, будто его обидели.

Но это была не обида. Я уже второй день стал замечать, что Слава стыдится своего побега к Мишке и казнит себя за то, что за этим последовало. И каждое напоминание об этой истории больно ранит его.