Скоро он увидел, как отец вынес из палатки его вещи, почти неиспользованные: рюкзак, в котором были шерстяные носки, джемпер, две смены трусов и маек и маленькие резиновые сапоги — их специально купила мать перед его отъездом. Потом Димка увидел, как путь отцу перерезал Жук, маленький и толстенький, с круглой головой и крошечными, медвежьими глазками, Жук, который так все время приставал к нему, надоедал с этой нерпичьей ключицей и как ее… голомянкой. Ну, наверно, начнет сейчас крыть Димку и за камень, спущенный с вершины сопки, и за все другое… Ох, вредина!

Димка с ненавистью посмотрел на Жука. Между тем Жук действительно остановил начальника.

— Ты это напрасно, однако, Савельич, — тихо сказал он.

— Что — напрасно?

— Отправляешь его… В изгнание, можно сказать.

— Он заслужил это, — жестко сказал отец и посмотрел мимо Жука.

— Да, но сейчас ты делаешь не то.

— Нет, то, — сказал отец бледнея.

— Всю жизнь ты не обращал на него внимания, — вдруг быстро заговорил Жук, и краска ударила ему в лицо, — любовался, но был равнодушен к нему, а сейчас ты жесток. Жестокость и безволие — они уживаются рядом.

— Прошу мне не указывать, — повысил голос начальник.

— Ты… ты плохой отец, — неожиданно мягко и грустно произнес Жук.

— Благодарю, — глухо ответил Иван Савельевич, переходя на официальный тон. — Станьте хоть таким, а потом беритесь рассуждать.

И, сказав это, он твердыми шагами пошел к берегу, неся Димкины вещи.

Мальчишка находился далеко. Он не разобрал разговора и по-прежнему с неприязнью смотрел на Жука, который так и стоял там, где его оставил отец. Но почти все остальные слышали этот разговор и только делали вид, что ничего не слышали. Начальник с мотористом пошли к берегу и спустились по тропе вниз; за ними медленно побрел Димка.

Когда двое мужчин стаскивали в воду лодку, Димка стоял в стороне: он и пальцем не хотел прикоснуться к лодке, которая через несколько минут увезет его в изгнание. Ему вдруг чего-то стало жалко, непоправимо жалко на этом таежном глухом берегу, и он отвернулся.

Он на мгновение представил: вот он вернулся в Иркутск, шагает к дому с рюкзаком за плечами и чемоданчиком в руках. Его окружают мальчишки: «Димка приехал!», «Ребята, бросайте мяч, Димка прикатил!» Как они завидовали ему, когда он собирался в свое первое путешествие, сколько давали советов. Один просил привезти живого бурундучка, второй — сфотографировать нерпу, греющуюся на валуне, третий — побывать в знаменитых пещерах в Малой Кадильной пади, где когда-то жил древний человек…

А что он скажет им? Нигде он не был, ничего не видел… Сколько раз ни приезжал он домой — всегда одно и то же.

И вот он снова очутится в своей квартире, в царстве вышитых подушечек, крошечных слоников, собачек и прочих зверюшек на полках, в царстве зеркального паркета, огромного абажура с хрустальными висюльками, уютных ковров, в том царстве, из которого он то и дело старался вырваться на стадион, во двор…

А здесь, у Байкала, здесь все не так. Здесь другие люди, другие законы, и как это случилось, что он, Димка, оказался недостоин жить в этих неуютных брезентовых палатках, есть за грубым дощатым столом под открытым небом, ходить в далекие дикие сопки? И это он недостоин, он, абсолютный чемпион двора по футболу, штанге, по прыжкам и метанию ножа…

Когда лодка наконец закачалась на воде, отец провел рукой по лбу. Он стоял на гальке, высокий, сутулый, в обтрепанном синем костюме, в грубых, облепленных грязью сапожищах. И весь он был какой-то холодный и чужой. Он держал за нос лодку и отчего-то медлил — видно, хотел что-то сказать и проститься с сыном, но сын нарочно стоял подальше от него.

— Полезай, — сказал отец.

Димка быстро вскочил в лодку и, не дожидаясь, что отец скажет дальше, сунул одну ногу в воду, сильным толчком оттолкнул лодку от берега и злобно заорал мотористу:

— Греби!

Потом ненавидящим взглядом посмотрел на отца, словно тот был во всем виноват, повернулся к нему спиной, и лодка понеслась к шаланде. Небольшая волна шла навстречу, шипела и вскидывала нос, ветер швырял в лицо брызги. Взобравшись на борт шаланды, Димка в последний раз мельком окинул взглядом берег. У воды в той же позе неподвижно стоял отец, а сверху, за его спиной, на высоком буром обрыве стоял Жук и махал ему рукой.

Димка нырнул в рубку. Взревел мотор. И теперь, не боясь, что кто-нибудь может услышать его, Димка прислонился к стенке каюты и в голос заревел. Он весь трясся, он скрежетал зубами и отчаянно бил кулаками в стенку рубки, точно хотел разломать ее и вырваться.

Шаланда развернулась и быстро растаяла в туманной дали Байкала.