Но в день выхода газеты работать, помнится, я уже не мог. Вначале мне позвонил тренер хозяев поля. Он без обиняков заявил, что озадачен моей заметкой, поскольку его игрокам, выходит, придется теперь нести такую же ответственность перед спортивно-технической комиссией федерации футбола, что и «этим приезжим хулиганам». Затем я услышал в трубке басок пробавляющегося иногда статейками на спортивные темы знакомого писателя, который мягко пожурил меня за то, что зря, мол, я симпатизирую приезжей команде, поскольку, что бы я там ни писал, именно она была зачинщиком вчерашнего безобразия, потому что, коли б защитник гостей не ударил первым форварда хозяев, тот, разумеется, никогда бы не дал ему сдачи и т. д. и т. п. Вслед за этим некий пожелавший остаться неизвестным доброжелатель прочитал мне хорошо поставленным голосом и с должным выражением заметку моего коллеги из другой газеты, в которой ясно указывалось, что хулиганить начали гости. Смертельно был обижен и судья матча. Наконец, на улице, едва только я вышел из дому, меня схватил за пуговицу приятель школьных лет. Он со всей прежней пылкостью и товарищеской откровенностью удивлялся, как это я смог развести в газете такую философию! Правда, сам он на матче не был, но ведь в телевизоре, как и кто затеял драку, видно еще лучше, чем с трибун.

Да, это был нелегкий денек еще и потому, что я без особой, правда, надежды на успех старался все же кое-кому объяснить, что лишь для оценки уличной драки имеет значение, кто ее начал, то есть кто напал и кто подвергся нападению (в связи с чем законом и предусмотрено право на необходимую оборону), тогда как в спорте нарушители правил ответственны вне всякой связи с причинностью и последовательностью событий. Вы намеренно ударили соперника — ногой по ноге, рукой по лицу? Ударили? Значит, тем самым и поставили себя вне футбольной игры, вне спорта. А вы, в свою очередь, не сдержались и ответили ударом на удар? Да? Значит, тоже совершили антиспортивный поступок точно такого же сорта и ранга. Потому что у спорта нет другой философии, другой морали, кроме его правил.

Судейская практика, к сожалению, слишком часто затемняет это очень важное свойство спорта. «Как вы не можете понять, — раздраженно кричал в трубку судья, звонивший мне из другого города, — что трое-то были уже выдворены с поля! Удалить еще четверых — значило сорвать матч!» Он говорил об этом так, словно футбольный матч — это самоцель, и его необходимо во что бы то ни стало продолжать, даже если он не имеет уже никакого отношения к спорту.

Между прочим, с того самого матча в тяжелом состоянии увезли в больницу известного форварда Бубукина, который сам правил не нарушал никогда. Интересно, что чувствовал он, когда упал, сраженный сзади злым ударом по опорной ноге? О чем думал, размышлял он в те несколько минут, на протяжении которых лежал в сторонке, за чертой поля, в ожидании врача? Каким мыслям предавался, когда Носилки втолкнули в машину, В кабину вскочил санитар.

А знаем ли мы, что думал в такие же минуты Г. Федотов? Нет, увы, никто из нас не может сказать об этом в точности ничего. Но разве в восклицании, которое вырвалось у моего собеседника во время его рассказа о Симоняне, разве в этом вырвавшемся в сердцах: «Эх, одного лишь себе простить не могу!» не послышалось, что нынче, по зрелому уже размышлению, он готов был бы претерпеть, пережить все, что вытерпел и перенес Симонян, ради такой, как у Симоняна, нравственной спортивной репутации! Тем более что нынче, по прошествии четырнадцати-пятнадцати лет с тех пор, как они играли с Симоняном вместе и в «Спартаке», и в сборной СССР и пользовались, в сущности, одинаковой любовью и уважением у любителей футбола, нынче из-за тех двух несчастных годков, когда нервы у него стали «рвать повода», он отодвигается в памяти тех же любителей футбола все дальше и дальше, тогда как Симонян, напротив, с каждым годом (как и Федотов, П. Дементьев, Пайчадзе, Бесков, Месхи, Метревели, Лобановский) все прочнее и прочнее утверждается в истории советского футбола, в славной когорте его легендарных рыцарей.

Да, смелость игрока — это вовсе не ответный удар по ногам.

Должен покаяться: в течение трех или четырех лет я видел в лице одного молодого форварда (и нынче выступающего в высшей лиге, а иногда и за сборную СССР) истинного преемника наших рыцарей футбола. Видел бы его в этом качестве, наверное, и поныне, если бы не случайный разговор с одним из тренеров, в котором я обратил внимание своего собеседника на то, что игрок этот при сравнительно малом росте нередко красиво забивает мячи головой, выпрыгивая подчас на мяч гораздо выше иных высокорослых защитников. И когда я сказал, что игрок этот умеет исключительно точно выбирать место перед воротами, а кроме того, обладает удивительной для его роста прыгучестью, мой собеседник усмехнулся, а потом спросил, не приходилось ли мне в эти моменты наблюдать за происходящим в бинокль.

— В бинокль? — переспросил я. — Зачем же?

— О, вы пропускаете довольно интересный, я бы даже сказал, весьма характерный для современного футбола момент, — ответствовал тренер. — Ибо хоть игрок этот действительно не отвечает ударом на удар и безропотно поднимается с земли, даже не взглянув на своего обидчика, — все это не более чем камуфляж, предназначенный для судей. Словом, понаблюдайте как-нибудь за его действиями в штрафной площади соперника в бинокль, и, ручаюсь, вы увидите нечто новое и любопытное.

И правда, я это увидел: пользуясь полным доверием арбитров, мой «рыцарь» перед собственным прыжком очень ловко придерживал руками стоявшего рядом защитника, придерживал его за мгновение до того, как тот собирался выпрыгнуть на мяч и тем самым получал еще отменную опору для собственного взлета. Так однажды на моих глазах он «перепрыгнул» самого Шестернева, славящегося, как известно, прекрасным выбором позиции, высоким и точным прыжком, отличной игрой головою! Но все это происходило настолько быстро и незаметно, что фоторепортер, которого я попросил как-то заснять этот момент и который в течение нескольких месяцев пытался его уловить, лишь однажды сумел сделать снимок, на котором нарушение правил запечатлелось более или менее рельефно. Да толку что? Свои незаконные прыжки наш «рыцарь» продолжает делать и по сей день.

Словом, похоже, что в футболе сложилась обстановка, чем-то напоминающая положение в другой игре — в водном поло, где спортсмен, не умеющий нарушать под водой правила — просто не игрок! Несмотря на то, что всесоюзная коллегия судей из года в год уверяет нас, что уровень судейства повышается[14], я думаю, что процесс этот развивается как раз наоборот — негативно. Пожалуй, даже само понятие о правилах футбола настолько затемнено, что мало кто знает уже, что этими самыми правилами разрешено и что категорически возбраняется. Убежден, что поветрие это — грубость, грубость и еще раз грубость! — занесено в наш футбол извне, из практики официальных международных турниров, где «сеча» подчас идет, как говорится, на самом высоком уровне.

Мне кажется, что если бы бразильцы и не завоевали в 1970 году в третий раз кубка Жюля Риме, а заняли второе, третье или четвертое места, а то и вовсе не попали, как в 1966 году, в четвертьфинал, все равно, увидев и одно-единственное их выступление, допустим, против сборной Англии или сборной Чехословакии, многие из вас непременно сказали бы, что лучшей игры, чем сборная Бразилии, не показал на мексиканском чемпионате мира никто.

Собственно, лучшей игры, чем бразильцы, не показал никто и в 1966 году, на лондонском чемпионате, — если только под футбольной игрой мы будем понимать артистизм и творческое ведение борьбы в соответствии с правилами, а не желание победить любым путем. Однако, направляясь в 1966 году в Лондон, бразильцы не знали еще, что иные из их конкурентов, проанализировав опыт чилийского чемпионата 1962 года, пришли к выводу, что Пеле там был выведен из строя чересчур поздно, а Гарринче слишком часто позволяли принимать мяч без каких бы то ни было болевых ощущений. В результате этого «анализа» Пеле был «ликвидирован» на лондонском чемпионате уже в ходе второго матча, а Гарринчу, как выражаются в футбольных кругах, «косили всю дорогу». Причем «косили» по преимуществу профилактически, превентивно, то есть несколько ранее того момента, когда к нему должен был прибыть мяч.