Эти данные, к слову сказать, имеют немалое значение для развития спорта. Ими интересуются спортсмены, то и дело пользуются тренеры, их анализируют ученые. Тем более что первый результат в таких списках является нередко и рекордным. Однако рекордсмена не следует путать с чемпионом, хотя порою то и другое соединяются в одном лице. Но если рекорд не принадлежит чемпиону, все равно он чемпион, победитель, и этого не отнимешь у него никакими голосованиями, никакой вкусовщиной, то тут, то там появляющихся «списков года», в которых олимпийского чемпиона тяжелой атлетики противопоставляют мировой рекордсменке конькобежного спорта, боксера — пловчихе, велогонщика — гимнастке, и в конкуренции за некое сомнительное «место наверху» сталкивают полузащитника и форварда из одной команды.

Обо всем этом я имел еще в 1965 году беседу с редактором одного нашего популярного спортивного издания. Он являлся инициатором очередного референдума, в котором я отказался участвовать, в связи с чем изложил ему свои соображения.

— Ну что ж, — пожал он плечами. — Вольному воля. Хотя, конечно, зря вы все это так обостряете. Ну, скажите, разве вы сами не были рады, когда лучшим спортсменом мира 1962 и 1963 годов был признан Брумель?

— Кем признан?

— Спортивными журналистами, — сказал мой собеседник. — Такими же, как и мы с вами.

— Допустим, — сказал я. — А кто устраивал конкурс?

— Этого уж я не помню, — ответил редактор. — Да оно, наверное, и не имеет значения.

— «Спорте иллюстрейтед», — сказал я.

— Вот видите! — обрадовался редактор. — Известный спортивный журнал.

Действительно, сообщения о том, что Валерий Брумель был признан лучшим спортсменом мира 1962 и 1963 годов, обошли все газеты. Интересно, а кто стал преемником Брумеля в 1964 году? Мой собеседник этого не знал. Не знали этого и многие другие наши спортивные журналисты. Давайте, впрочем, проделаем такой опыт. Вначале я сообщу, что с 1964 по 1970 год включительно тем же американским журналом «Спорте иллюстрейтед» лучшими спортсменами мира были признаны последовательно семь человек, а затем вы попробуете назвать имя хотя бы одного из них. Не можете? Но как же так? Неужто титул лучшего спортсмена мира, присуждение которого Брумелю столь бурно приветствовала наша спортивная пресса, потерял затем всякое значение? Или просто уже не интересовал нас, поскольку с 1964 по 1970 год он не присуждался более нашим спортсменам? Но отчего же так? Не явилось ли это результатом чьих-либо козней или же мы сами тут что-то уступили, проиграли? Одним словом, налицо какая-то недоработка, и теперь срочно нужно подтянуться. Но вот загадка: а каким же образом подтянуться? Как можем мы потрафить нескольким зарубежным журналистам, которых привлекает к голосованию редакция журнала «Спорте иллюстрейтед», как можем склонить их на свою сторону?

Тем временем на свет появлялись новые списки лучших спортсменов мира, выявленных то в результате опpoca журналистов, устроенного французской «Экип», то референдумом, организованным «Гадзетта делло спорт», то «конкурсом имен», проведенным иждивением западногерманской газеты «Шпорт-Курир»... А теперь все это, как вы знаете, подхвачено уже и у нас, причем настолько рьяно, что лучшие спортсмены года определяются журналистами и в масштабе краев, областей, городов. Но если цели, которые преследует «Спорте иллюстрейтед», «Экип» и т. д., вполне ясны, если эти цели и конкретны и материальны, то вот у наших спортивных журналистов они, интересно, каковы?

«Спорте иллюстрейтед», «Экип», «Гадзетта делло спорт», «Шпорт-Курир» и т. д. — издания, безусловно, спортивные. Но вряд ли следует забывать, что все они издания еще и буржуазные, а подчас и откровенно бульварного толка, то есть с повышенным интересом к пикантным подробностям из жизни звезд, крикливой сенсационностью и т. п. И все эти «определения» лучших спортсменов мира, лучших футболистов года и т. п. задуманы как предприятие сугубо коммерческое, чисто рекламного характера. Уловление новых подписчиков с помощью шумихи, которая непременно сопровождает каждый «конкурс имен», сулит владельцам буржуазных спортивных изданий денежную прибыль, что, несомненно, представляется им куда более важным, нежели следование принципам и этике спорта.

Нам же все это для чего? Вел я разговоры на эту тему и с редакторами нескольких наших спортивных изданий, и со знакомыми спортивными журналистами, участниками референдумов. Выяснилось, что они тоже просто не задумывались над тем, для чего оно все и, главное, к чему в конце концов может привести. А в некоторых случаях уже приводило к вспышкам зазнайства, эгоцентризма (ответного, естественно, недружелюбия), осложняя в конечном счете обстановку в спортивных коллективах и воспитательную работу.

Вот так. «В таком разрезе», как сказал бы Райкин. Никто, следовательно, ничего не оспаривает и ничего не защищает. А кое-кто испытывает уже и неловкость. Во всяком случае, с каждым годом все большее число спортивных журналистов решительно отказывается от участия в этих предновогодних забавах.

Предвестие отрадных перемен — пусть не очень близких, но, возможно, и не столь уж отдаленных — хочется видеть также и в других событиях, которые происходили в последние годы. Вы знаете, конечно, что чем популярней тот или иной чемпионат, турнир, либо гонка и т. п., тем больше достается спортсменам и командам различных призов — сверх тех, что предусмотрены самим положением о соревнованиях.

Дополнительные призы учреждают спортивные (и не только) организации, а также редакции журналов и газет.

Таковы, например, призы, вручаемые по окончании матчей (либо турниров в целом) «лучшему нападающему», «лучшему защитнику» и т. п., а то и просто «лучшему игроку».

Само же их определение производится обычно заседающим на трибунах общественным жюри, которое состоит либо из спортивных журналистов, либо из специалистов по данному виду спорта.

Призы эти существуют не только в большом спорте, но и в массовом. В нем-то и произошло событие, о котором благодаря футбольному арбитру В. Збандуту в июне 1967 года промелькнуло коротенькое сообщение в спортивной прессе. Московский спортивный клуб «Луч» выступает в футбольном первенстве столицы по третьей группе семью командами. И когда игры проходят на поле этого клуба, специальное жюри определяет лучшего игрока в каждой из семи команд «Луча». Всем им вручаются памятные призы. В июне 1967 года команды клуба «Луч» принимали на своем поле футболистов завода «Красный богатырь», и в мачте первых юношеских команд «Луч» победил со счетом 4:0. Приз лучшего игрока был присужден 16-летнему нападающему Володе Уханову. Но Володя попросил передать его вратарю команды соперников, который, несмотря на поражение с крупным счетом, сыграл в этом матче, по его мнению, лучше всех.

Читая эту заметку, я невольно вспомнил о знаменитом боксере Сергее Щербакове или, вернее, увидел в поступке 16-летнего Володи Уханова сходство с тем, как поступил двадцатью годами ранее, в 1948 году, Сергей Щербаков, выступая на чемпионате страны против Ильи Давыдова. Впрочем, передам слово очевидцу этого поединка публицисту И. Бару (нередко обращающемуся, кстати, к теме спорта):

«Когда они перед гонгом сошлись для рукопожатия на середине ринга, Давыдов, наклонившись, что-то проговорил, Щербаков в ответ улыбнулся. Черт возьми, что все это означало? Уже после боя Сергей рассказывал, что Давыдов произнес всего три весьма тривиальных слова: «Пусть победит сильнейший», и это насторожило: наверно, крепко подготовлен и настроен решительно, а заодно, так сказать, для вящего психологического эффекта, хочет дать это понять и Щербакову...

Первая же стремительная, слишком, пожалуй, стремительная атака Давыдова была встречена ударом справа, вразрез, выбившим его за канаты. Он с трудом поднялся на ноги, выбрался на ринг, и новый удар кинул его в нокдаун. Три нокдауна выдержал Давыдов в первом раунде и еще несколько во втором и третьем. Надо бы, конечно, было судье прекратить бой, или секундантам в знак сдачи выбросить полотенце, но они почему-то этого не сделали, а сделал, в сущности, сам Сергей. Под конец боя он почти не бил, лишь имитировал удары, чуть касаясь перчатками соперника. И Давыдов выстоял. Но не потому лишь, что его миловали, нет. Понимал ли Давыдов, что происходит, я не знаю, но он упрямо искал Щербакова, не находил, промахивался и все же шел вслепую на сближение. «Могучий организм», — сказал я потом Щербакову. «Могучий характер», — поправил он. Это в его устах было наивысшее признание человеческих достоинств».