Лето 1918 года. Один из труднейших периодов в жизни молодой Советской республики.

Пылает в огне боев Урал. Победной поступью прошла революция по городам и селам сурового необъятного края. Но, оправившись от первых поражений, враг повсюду собирает силы. В Оренбургских степях рыскают сотни казачьего атамана Дутова. Снежным комом, пущенным с гор, катятся по железнодорожным магистралям эшелоны восставших чехов. От Симбирска и дальше на восток движутся хорошо вооруженные части врага. Навалились на Самару, выбили оттуда еще не окрепшие отряды Красной Армии. Прыжок через реку Белую — и чехи занимают Уфу.

5 июля 1918 года вооруженные силы красных оставили город, отступили на пароходах вниз по рекам Белой и Каме.

Перед эвакуацией города губисполком, руководящий обороной, вызвал Александра Чеверева. Командир отряда, успешно действовавший против белоказаков, получил новое боевое задание. Он назначался в арьергард отступающих сил и должен был охранять Бельско-Камский бассейн от внезапных налетов врага.

Чеверев посадил свой отряд на маленький пароходик «Зюйд» и добрался до Дюртюлей, торгового села на левом берегу реки Белой.

Юрко бегает «Зюйд» по реке, с мостика зорко смотрит капитан: не дымят ли пароходы противника? И по берегу в сторону Уфы командир ежедневно высылает разведку. Нужно вовремя предупредить штаб красных, обосновавшийся в Николо-Березовке, о подходе врага.

Встретили чеверевцев в Дюртюлях настороженно. Что за люди, не будут ли грабить, не сядут ли нахлебниками на шеи крестьян?

Но вскоре недоверие исчезло.

В первые же дни Чеверев сурово наказал одного бойца, обидевшего девушку-татарку. В другой раз выпустил на свободу несправедливо обвиненного во враждебных действиях против Красной Армии местного муллу. Ничего особенного, конечно, в этом не было, просто поступил Чеверев так, как и должен поступать коммунист. Но весть о справедливом командире далеко разнеслась по округе. Потянулись к Чевереву крестьяне со своими жалобами и думами. Присмотревшись к чеверевцам, просили принять их в отряд.

На первых порах всего около ста человек было в чеверевском отряде. Тут сошлись люди решительные, крепкие духом, преданные революции. Не было той силы, которая заставила бы их свернуть с избранного пути.

Они-то и составили ядро, вокруг которого рос отряд.

Прошло некоторое время, и чеверевцы уже насчитывали в своих рядах до полутора тысяч человек.

Все ближе к Уфе подходила теперь разведка чеверевцев, все большую ярость врага вызывал отряд, засевший в его тылу.

Именно тогда и родилась в отряде слава Данилы Чиркова. Впрочем, никто не называл его здесь Данилой. В глаза и за глаза все ласково его звали Данилкой.

Стройный, гибкий, с густой шевелюрой над выпуклым чистым лбом, Данилка выглядел совсем юным. А между тем и по годам, и по жизненному опыту он был уже человеком зрелым, многое повидавшим и испытавшим.

Если предстоял опасный и трудный поход в тыл врага, командир всегда посылал Данилку. Он не раз побывал в Уфе и Бирске, исколесил всю округу. И не было случая, чтобы вернулся Данилка, как говорится, с пустыми руками. Сведения, принесенные им, помогали чеверевцам бить врага.

Случалось, что Чирков исчезал надолго, и чеверевцы уже не надеялись увидеть его в живых. Но, побывав в лапах врага, не раз заглянув в глаза смерти, Данилка вырывался на свободу, возвращался в отряд, как всегда, подобранный, полный энергии, готовый снова отправиться в поход.

В такие дни вокруг него толпились бойцы, жадно выспрашивая обо всем, что довелось ему пережить во вражеском тылу.

Данилку полюбили за отчаянную смелость, за удачливость. Казалось, для него не существует препятствий. Он вселял в бойцов веру в победу. Рассказы о замечательном разведчике передавались от одного к другому. Слава Данилки Чиркова росла.

Командующим 2-й армией Блохиным поставлена перед чеверевским отрядом задача — очистить Нижне-Бельский район от мелких кулацких банд, рыскающих по деревням, чинящих расправу над коммунистами, убивающих красноармейцев. Тактика у бандитов обычная: налетят с шумом-гамом на беззащитную деревню, разграбят, а то и подожгут крестьянские дома, убьют местных активистов и исчезнут при малейшем признаке опасности. Укроются в глухом лесу или разбредутся по домам — ищи потом ветра в поле.

Чтобы покончить с бандитами, нужны силы немалые. Полуторатысячного чеверевского отряда, плохо вооруженного и наспех обученного, недостаточно. Но и отвлекать регулярные части, с фронта нельзя. Получив приказ Блохина, Чеверев призадумался: где взять подкрепление? Есть в Мензелинске отряд интернационалистов — бывших военнопленных мадьяр_г чехов, сербов, перешедших на сторону Советской власти. Хорошо бы получить от них помощь, договориться о совместных действиях.

Телефонной связи с Мензелинском нет. Путь туда лежит по местам, где бандиты пока еще чувствуют себя привольно. Нужно к интернационалистам послать человека надежного, решительного, смелого, знающего местные условия и к тому же ловкого. К счастью, такой человек в отряде есть.

— Ты у меня вроде министра внешних сношений, — пошутил Чеверев, давая Данилке задание.

— Ну что ж, — согласился Данилка, — министр так министр.

Дело на первый взгляд простое — не то что разведка в белый тыл. Мензелинск недалеко, ехать придется по отвоеванным у белых местам. А бандиты все же не вражеская контрразведка. Для опытного разведчика противник не слишком опасный.

— Ты смотри не зарывайся, не к теще на блины едешь, — предупредил Данилку Чеверев, почувствовав излишне легкомысленное настроение разведчика.

— Есть, не зарываться, — вытянулся перед командиром Чирков.

Данилка проверил оружие, надел чистую рубаху и новый пиджак. Подумав, сменил и фуражку: достал из фанерного чемоданчика, где хранились разные вещи, необходимые для походов в тыл врага, неношеную, а старую спрятал. В дороге лучше всего иметь вид исправного молодого хозяина, едущего за покупками в город, — в случае встречи с кулаками легче будет прикинуться своим.

Полученный от Чеверева документ, предлагающий Советам по пути в Мензелинск «оказывать содействие тов. Чиркову», Данилка спрятал в боковой карман пиджака. Попрощался с Чеверевым, сел на телегу, поудобнее устроился на свежем сене. Пожилой крестьянин-возница, взявшийся отвезти Чиркова в Мензелинск, перекрестился, негромко сказал:

— Ну, с богом. — И телега тронулась вдоль освещенной солнцем улицы села.

Веселое настроение, с которым собирался Данилка в Мензелинск, не покидало его и в пути. Все нравилось ему: и резко пахнущее свежее сено, на котором он лежал, и мягкое покачивание телеги, и мерный стук лошадиных копыт, и степенный возница, беззлобно понукающий лошадь: «Но, но, богова скотинка!»

Миром веяло от раскинувшихся по обе стороны дороги полей. И не хотелось верить, что где-то недалеко идут бои и льется кровь.

Тарахтящая телега спугивала с придорожных кустов стаи разноцветных бабочек. Они поднимались в воздух, петляли, летели рядом, затем снова исчезали в кустах. Кажется, легкая, беззаботная, безопасная жизнь — порхай себе и порхай. Но вот изо ржи вылетела серенькая птичка, на лету ловко схватила бабочку и потом, как бы празднуя победу, толчками стала подниматься ввысь.

«Жаворонок… Как ловко бабочку-то сожрал. Вот тебе и безмятежная жизнь! Нет ее, везде борьба», — сквозь дрему думал Данилка. В телеге укачивало, как в люльке. Он и не заметил, как уснул.

Он, еще вихрастый мальчишка, сгребает солому, увязывает в снопы, вилами подает на телегу. Работа ему не под силу: дрожат руки, напряглись, вот-вот выпустят вилы. Но за ним наблюдает со стороны хозяин. Стоит ему заметить, что Данилка не справляется с делом, и сейчас же получай расчет. Кажется, разламывается спина. «Упаду… Упаду», — думает Данилка и просыпается от резкого толчка.