Об этом-то и толковал со всего света собравшийся люд в Дилат-Леене, пока Картер терпеливо дожидался корабля из Бахарны, который мог бы доставить его на остров, где высятся склоны Нгранека с выбитым изваянием, выспренние и бесплодные. Картер не преминул между тем проведать все излюбленные пристанища дальних странственников, думая, не услышит ли там рассказов о Кадате в холодном пустолюдии или о чудном городе с мраморными стенами и серебряными фонтанами, что виден с высоких террас на закате. Однако об этих вещах он не узнал ничего, хотя раз ему показалось, что некий раскосый старик купец напустил на себя необычайно знающий вид, когда разговор коснулся холодного пустолюдия. Об этом человеке носилась молва, что он ведет торговлю с ужасными каменными деревнями в ледяной пустыне на плато Ленг, куда не заглядывают добрые люди и чьи злые огоньки видны далеко в ночи. Ходили даже слухи, будто он водит дела с тем иерархом, о котором лучше не распространяться, кто скрывает лицо под маской желтого шелка, в совершенном одиночестве обитая в доисторическом каменном монастыре. Можно было не сомневаться, что подобная личность вполне способна на сомнительные сделки с теми, кто, надо думать, обитает в холодной пустыне, но очень скоро Картер обнаружил, что расспрашивать его бесполезно.

И вот наконец черная галера проскользнула в гавань мимо базальтового мола и высокого маяка, молчаливая и нездешняя, вся в странных миазмах, которыми южный ветер пахнул на город. Смятение всколыхнуло все припортовые таверны, и некоторое время спустя чернявые, с распяленными ртами купцы в намотанных двумя буграми тюрбанах, постукивая корносыми башмаками, воровато сошли на берег, направляясь в золотые ряды. Картер пристально наблюдал за ними, и чем дольше смотрел, тем больше проникался к ним неприязнью. Потом он увидел, как они загоняют по сходням на ту особенную галеру упитанных чернокожих из Парга, потеющих и пыхтящих, и задал себе вопрос, в какой же стране Земли — да и Земли ли? — обречены эти плачевные толстяки на служение.

И на третий вечер стоянки один из этих негоциантов, от которых с души воротит, заговорил с ним, гнусно склабясь и околичностями давая понять, что наслышан об исканиях Картера. Он имел вид того, кто располагает знаниями слишком секретными, чтобы говорить об этом на людях; и хотя звук его голоса был гадок невыносимо, Картеру показалось, что знаниями путешественника из такой дальней дали пренебрегать нельзя. Он пригласил купца составить ему компанию наверху за закрытыми дверями и извлек остававшееся лунное вино зугов, чтобы у того развязался язык. Купец-чужанин пил как губка, но все так же склабился, не меняясь в лице от количества возлияний. Потом он выставил удивительную бутылку своего собственного вина, и Картер увидел, что эта бутыль — целый полый рубин, прихотливо покрытый резными фигурами, слишком фантастическими, чтобы ум мог о них рассуждать. Картер лишь пригубил глоток, как его обуяло головокружением космического пространства и обдало жаром немыслимых джунглей. Гость тем временем улыбался все шире и шире, и последнее, что увидел Картер, проваливаясь в черноту, была гнусная темная образина, корчившаяся от злобного смеха, а там, где в трясучке припадочного веселья распустился один из накрученных надо лбом бугров оранжевого тюрбана, нечто такое, что отказывается выговорить язык…

Сознание возвратилось к Картеру в гуще ужаснейшего смрада на палубе корабля, мимо же с неестественной скоростью проплывали чудные берега Южного моря. На него не наложили цепей, но трое темнолицых купцов язвительно улыбались поблизости, и вид тех шишек у них на тюрбанах вызвал у него почти такую же дурноту, как и смрад, сочившийся из-под крышек зловещих люков. Мимо на его глазах проплывали осиянные земли и города, о которых в былые дни часто повествовал сопутник его на стезях сновидений, хранитель маяка в древнем Кингспорте; и он узнавал уступчатые святилища Зака, обиталище позабытых грез; шпили злославного Талариона, того демонского города тысяч чудес, где царствует кумир Лати; кладбищенские сады Зуры, края непостигнутых наслаждений; и сходящуюся в выси сверкающей аркой двойную хрустальную оконечность Сона-Найл, охраняющей гавань этой блаженной земли фантазии.

Мимо всех этих роскошных земель окаянски летел злосмрадный корабль, подгоняемый нечеловеческими ударами незримых гребцов. И день еще не угас, когда Картер увидел, что кормчий правит корабль не иначе как к Базальтовым Столпам на западе, за которыми — как твердит простонародная молва, лежит великолепная Катурия, но которые, как известно искушенным сновидцам, суть устье, откуда моря-океаны земной страны дрем чудовищным водопадом низвергаются в бездонное ничто и в пустоте несутся к иным мирам и иным светилам и к тем жутким пустотным провалам за пределами устроенного мироздания, где в сердце хаоса неутолимо гложет себя демон-султан Азафот под барабанный стук и флейтовый вой и адовы пляски Иных Богов, незрячих, немотствующих, сумеречных и несмысленных, чьим духом-вестоносцем служит Ньарлафотеп.

Между тем язвительно улыбающаяся тройка купцов ничем не выдавала своих намерений, хотя Картер отлично знал, что они должны быть в сговоре с теми, кто чинил препоны в его исканиях. В дремном краю считается, что немало посланников Иных Богов ходит среди людей; и все эти посланники, люди они в полном смысле или несколько недолюди, с усердием исполняют волю этих незрящих и несмысленных сил в обмен на милость их мерзейшего духа-вестоносца, ползучего хаоса Ньарлафотепа. Так и Картер догадывался, что купцы в тюрбанах с двумя шишками, прослышав о его дерзостном искании Вящих в их твердыне Кадата, решили его умыкнуть и доставить Ньарлафотепу, какая бы неназываемая награда ни причиталась за подобную добычу. Из каких пределов пришли эти купцы, из нашей знакомой вселенной или из жутких потусторонних пространств, Картер не мог вообразить, не мог он и представить того адова сходбища, где они встретятся с ползучим хаосом и выдадут его, и потребуют себе награду. Однако он знал, что никакая тварь, подобная человеку столь близким подобием, не посмеет приблизиться к абсолютной черноте престола князя демонского Азафота в безвидном средоточии пустоты.

На закате солнца купцы алчуще засверкали глазами, облизывая свои непомерно растянутые губы, и один из них, сойдя вниз, возвратился из какой-то потайной и мерзкой каморки с горшком и корзиной тарелок. Потом, усевшись под навесом в тесный кружок и передавая горшок друг другу, они принялись поедать дымящееся мясо. Но когда они дали кусок и Картеру, он заметил нечто совершенно ужасное в его размере и форме; так что, побледнев в лице больше прежнего, он выбросил свой кусок в море, как только от него отвели глаза. И он снова подумал о тех незримых гребцах и о том подозрительном пропитании, что давало им непомерную механическую силу.

Мрак стоял, когда галера прошла между Базальтовыми Столпами запада, и зловеще нарастал впереди гул, там, где гремучий поток падал с края земли. И брызги этого водопада, взлетая, затмевали звезды, и палуба сделалась влажной, и судно кренил бешеный бурун бездны. Потом с причудливым свистом корабль одним махом прянул, и Картер пережил все ужасы кошмара, когда земля провалилась куда-то и громадная ладья беззвучно и кометоподобно ринулась в межпланетное пространство. Картер знать не знал, какие бесформенные черные сонмища гнездятся, кишат и корчатся в мировом эфире, ломаясь и кривляясь в лицо мимохожим странственникам, а иногда осклизлыми лапами ошариваясь вокруг, если их любопытство возбуждал какой-то движущийся предмет. Это был безымянный помет Иных Богов, подобно им, незрящий и несмысленный, и одержимый их алчбой и жаждой.

Но сквернящая галера держала свой курс не так далеко, как было убоялся Картер, ибо вскоре он увидал, что кормчий правит кормило прямиком на луну. Горящий серп луны все увеличивался по мере того, как они приближались, и наводил беспокойство, являя свои кратеры и горные острия. Корабль двинулся к краю луны, и вскоре сделалось ясно, что он ищет пристанища на той ее таинственной и прикровенной стороне, которая всегда отвращена от Земли и на которую никто из в полном смысле слова людей — может быть, за изъятием духовидца Снирет-Ко — никогда не взирал. Вид луны с близкого расстояния внушал изрядное смятение; Картеру не пришлись по душе ни размеры, ни очертанья руин, рассыпавшихся во прах тут и там. Расположение мертвых капищ на горах говорило не во славу богов потребных и праведных, и в симметриях разбитых колонн чудился некий темный и прикровенный смысл, которому не хотелось искать разгадку. О строении же и росте былых поклоняющихся Картер упорно не хотел строить догадок.