Потом завиднелись пригороды и наконец, одинокая громада на холме, воздвигнутая по более строгому устроению, чем все прочие здания, и в куда лучшей сохранности. Она была низкой и темной и являла собой каре с башней на каждом углу и мощеным двором в середине и сплошь была испещрена странными, круглыми и маленькими оконцами. Воздвигнута она была, по всей вероятности, из базальта, хотя водоросли повивали большую ее часть; и так уединенно и внушительно располагалась она на том дальнем холме, что была, наверное, святилищем или святой обителью. Свечение каких-то рыбок внутри ее придавало круглым оконцам такой вид, будто в них брезжит огонь, и Картеру стало понятно, что страхи мореходцев вполне простительны. Потом в жидком лунном свете он различил непонятный высокий монолит посреди того внутреннего двора и увидел, что к нему нечто привязано. И когда, раздобыв из капитанской каюты зрительную трубу, он разглядел в том, что было привязано, мореходца в шелковом одеянии Ориаба, подвешенного вниз головой и с пустыми яминами в голове вместо глаз, он возликовал, что поднявшийся ветер быстро увлекает корабль вперед, в более чистые воды.

На следующий день они обменялись сигналами с кораблем под лиловым ветрилом, правящим курс на Зар, что в краю позабытых дрем, с грузом луковиц невиданно окрашенных лилий. Под вечер одиннадцатого дня их глазам открылся остров Ориаб и поднимающаяся из дальней дали в иззубринах и в снежном венце гора Нгранек. Остров Ориаб весьма огромен, и порт Бахарна изрядно могучий город. Набережные в Бахарне порфировые, и город уходит от них пространными каменными уступами, с улицами, преломляющимися в ступени, и часто наведенными над ними арками домов и дугами мостов между домами. Есть там канал, что протекает подо всем городом в туннеле с гранитными воротами и приводит к лежащему в сердце острова озеру Яат, на дальнем берегу которого простираются кирпичные развалины первобытного города, чье название незапамятно. Когда под вечер галиот входил в гавань, двойной сигнальный огонь Тон и Тал приветливо вспыхнул в знак, что дорога открыта, и из всего несметного множества окон на уступах Бахарны по очереди и тихо выглянули теплые огоньки, по мере того как в сумерках над головой выглядывали звезды, пока весь этот забирающий в кручу приморский город не сделался мерцающим созвездием, витающим между звездами в небе и отражением этих звезд в зеркале гавани.

Сойдя на берег, галиотчик привел Картера гостем в свой собственный маленький домик на берегах озера Яат, где город к нему спускается тыльной своей стороной; и жена его с домочадцами подавала путешественнику на отраду чужеземную лакомую снедь. Дни напролет охотился Картер за слухами и преданиями о горе Нгранек во всех тавернах и людных местах, где сходятся собиратели лавы и резчики подобий, но не встретил ни одного, кто добирался бы до верхних склонов или видел изваянный лик. Нгранек — гора суровая, дальше нее нет ничего, кроме окаянной долины, и к тому же никак нельзя с уверенностью полагаться на то, что костоглодные черничи такая уж полная выдумка.

Когда галиотчик ушел в обратное плавание в Дилат-Леен, Картер расположился в старинной таверне, которая выходила на улочку, выложенную ступеньками, в первозданной части города, выстроенную из кирпича и напоминающую развалины на дальнем берегу озера Яат. Здесь он вынашивал свои планы о восхождении на Нгранек и увязывал воедино то, что узнавал от собирателей лавы о подступах к ней. Хозяин таверны дожил до глубокой старости и слышал столько преданий, что мог оказать изрядную помощь. Он даже сводил Картера на высокий чердак этого древнего дома и показал ему неумелый рисунок, нацарапанный каким-то скитальцем на обмазанной глиной стене в стародавние времена, когда люди были смелее и не так неохочи до подъема на верхние склоны Нгранека. Прадед старого содержателя таверны слыхал от своего прадеда, что скиталец, нацарапавший тот рисунок, поднялся на Нгранек и узрел изваянный лик и, чтобы увидели и другие, набросал его здесь; но Картера изрядно разбирало сомнение, поскольку крупный и грубый абрис на стене был сделан наспех и как попало и целиком затмевался толчеей мелких сопутствующих личин невозможно дурного вкуса, с рогами и крыльями, и когтями, и завитушками хвостов.

Наконец, разжившись всеми сведениями, какими вероятно было разжиться в тавернах и людных местах Бахарны, Картер взял внаем верховую зебру и однажды утром пустился в дорогу вдоль берега озера Яат в глубь острова, где высится утесистая Нгранек. По правую его руку волнистой грядой лежали холмы, приветливые сады и аккуратные каменные сельские домики, изрядно напоминая ему плодородные нивы, расстилающиеся по обе стороны реки Скай. Под вечер он оказался неподалеку от безымянных древних развалин на дальнем берегу озера Яат, и хотя старые собиратели лавы остерегали его располагаться там лагерем на ночь, он, стреножив свою зебру, привязал ее к странного вида колонне перед обветшалой стеной и расстелил свое одеяло в укромном углу, под некими резными узорами, смысл которых ускользал от разгадки. В другое одеяло он завернулся, ибо на острове Ориаб ночи студеные; когда же один раз проснулся, ему почудилось, что какое-то насекомое крыльями задевает его по лицу; он укрылся с головой и спокойно спал, пока дра-птахи в далеких ликвидамбровых рощах не пробудили его.

Солнце только еще всходило над огромным склоном, по которому вниз на мили к берегу озера Яат мрачно растянулись первобытные кирпичные основания, обветшалые стены и случайные, покрытые трещинами колонны и постаменты, и Картер огляделся в поисках своей стреноженной зебры. К пребольшому отчаянию, он увидел это кроткое животное без сил лежащим под колонной, к которой оно было привязано, и еще больше раздосадовался открытием, что его верховая зебра мертвым-мертва, а вся кровь у нее высосана через единственную ранку на горле. Его вьюк был распотрошен, из него выпало несколько блестящих безделиц, и повсюду в пыли виднелись следы, схожие с отпечатками громадных перепончатых лап — следы, которым он не находил объяснения. На ум ему пришли рассказы и предостережения собирателей лавы, и тут он стал думать, чем же задевало его ночью по лицу. Потом он закинул за плечи свой вьюк и зашагал к горе Нгранек, не без дрожи увидев поблизости от себя, когда дорога проходила через развалины, огромную низкую арку, зияющую в стене старого капища, и ступени, уводящие во тьму дальше, чем проницал его взгляд.

Путь его теперь лежал в гору среди более диких и местами лесистых окрестностей, где он видел лишь хижины углежогов и стоянки тех, кто собирал ликвидамбру в рощах. Воздух был напоен бальзамическими ароматами, и дра-птахи рассыпали беспечные трели, сверкая на солнце всеми семью цветами радуги. Перед заходом солнца он снова набрел на стоянку собирателей лавы, возвращавшихся с тяжелыми мешками с нижних угорий Нгранека, и здесь же разбил свой лагерь, и слушал песни и рассказы этих людей, в том числе и перешептывания об их пропавшем товарище. Тот взобрался повыше, чтобы добраться до скопления хорошей лавы, и с наступлением темноты не вернулся к своим собратьям. Когда на другой день они стали искать пропавшего, то нашли лишь его тюрбан и никаких следов на утесах внизу, куда он мог бы упасть. И они прекратили поиски, потому что среди них был старик, сказавший, что толку не будет. Никто еще не нашел того, что взяли костоглодные черничи, хотя сами эти бестии были настолько сомнительны, что казались почти баснословными. Картер стал спрашивать, пьют ли костоглодные черничи кровь и любят ли то, что блестит, и оставляют ли отпечатки перепончатых лап, но все качали отрицательно головами, хотя было заметно, что их пугают такие вопросы. Увидев, сколь они сделались несловоохотливы, он больше не стал расспрашивать и, завернувшись в одеяло, уснул.

На следующий день он поднялся вместе с собирателями лавы и распрощался с ними, поскольку они направляли свой путь на запад, он же, на купленной у них зебре, направил путь на восток. Старшие среди них обратились к нему с добрым напутствием и предостережением, советуя ему не взбираться слишком высоко на Нгранек, но, хотя он и поблагодарил их от всего сердца, его было ни в какую не отговорить. Ибо он, как и прежде, чувствовал, что должен найти богов на неведомом Кадате и выпытать у них дорогу в тот ставший наваждением чудный город в лучах заката.