Впереди показался купол храма Юпитера в смуглом золоте орнаментов. Вокруг храма, как возле деда, толпились внуки — мраморные здания в белых одеждах. В стороне виднелся Табулярий (в нём находились архив и государственная сокровищница); дальше на склонах Капитолия[32] — крепость с храмом Юноны и дом авгуров[33], откуда жрецы следили за полётом птиц и наблюдали небесные знамения.

Тит, всплеснув руками, с восторгом смотрел на эту сверкающую громаду.

— О боги! — вскричал он. — Как это хорошо!

Но Маний равнодушно пожал плечами:

— Некогда любоваться красотами нам, беднякам!

Пройдя несколько шагов, он обратился к Тиберию:

— Шагая с центурией, я был удивлён, господин, твоим проворством. Ты делаешь успехи! И тебя не минует слава, тем более что ты родственник консула…

— Родство не имеет значения! — оборвал его Тиберий. — Ты знаешь Мария, он строг, а Сципион Эмилиан ещё строже его. Он не посмотрит на родство и, если надо, поразит, как Геркулес своей палицей!

Так беседуя, они дошли до квартала плебеев. Тит и Маний свернули в узкую грязную улицу и оглянулись. Тиберий остановился в нерешительности.

— Не побрезгаешь, господин, зайти к беднякам? — спросил Маний, и насмешливые глаза его встретились с глазами Тиберия.

— Конечно, нет! — воскликнул Тиберий. — Но как меня примут плебеи?

— Ты с нами, ты наш товарищ и гость, — отрывисто сказал Тит, — и никто тебя не обидит.

— Разве я боюсь? — нахмурился Тиберий.

— Не бойся, консул не узнает, что ты был у нас, — уколол его Маний.

— Какое дело Сципиону Эмилиану до моих поступков? — вспыхнул Тиберий и решительно последовал за новыми друзьями.

— Я познакомлю тебя с дедом Афранием, — предложил Тит. — Это наш земляк, родственник Мария. У него мы живём, у него же кормимся за небольшую плату. Он расскажет тебе о таких вещах, каких не знает даже Марий.

Домик, в который они вошли, был стар, половицы скрипели под ногами.

Небольшой атриум, очаг, на котором что-то варится, у очага белобородый старик и быстрая в движениях женщина.

Всё это сразу бросилось в глаза Тиберию.

— Вот и мы! — обратился к старикам Тит, освобождаясь от воинского снаряжения. — Хотим пить, проголодались. Марий не жалел наших ног и рук, а Мация наградил виноградом.

— Ха-ха-ха! — донёсся хриплый смех, его сменил кашель, и дед Афраний опять залился весёлым смехом; лицо его сморщилось, белая борода тряслась, он держался обеими руками за живот. — Виноградом… наградил?.. — сквозь смех повторял старик. — Ох, этот Марий!..

Тиберий с любопытством смотрел на старика: «Где я его видел? Ах, да! Это же клиент Катона Цензора!»

— Мы привели с собой гостя, — продолжал Тит и обернулся к старухе, которая, подбоченившись, исподлобья поглядывала на Тиберия. — Дай, мать, поесть чего-нибудь…

— Обедать подождём Мария, — сказал старик и пригласил гостя сесть. Он поманил к себе Мания: — Ну, расскажи, каков виноград на вкус? — и опять засмеялся.

— Тебе всё шутки, отец! — с неудовольствием отозвался Маний, но глаза его смеялись, выдавая весёлое настроение. — А знаешь, отец, на войну, видно, и тебе придётся идти! Тогда и ты попробуешь винограда.

— Война? — удивился Афраний. — Я думал, что боги не захотят больше крови — довольно её лилось и здесь, в Италии, и в чужих землях. Ну, а меня, старика, не тронут! Слаб, хил, нет прежнего проворства в ногах и руках, зрение слабеет — кому я нужен? Я не такой крепкий, каким был мой отец в этом возрасте. Пятнадцать лет воевал он с Ганнибалом, был под Каннами, но уцелел. А ведь какая была резня, какое бегство!.. — И, вздохнув, обратился к Тиберию: — Поверишь ли, сын мой, он видел самого Ганнибала, этого второго Марса…

— Замолчи, Афраний! — вскричала старуха. — Ты оскорбляешь богов!

— Я говорю, Марция, не о богах, а о боге. А ведь Марс сам виноват: римляне умоляли его о помощи, молились Минерве[34] и Юпитеру, а Ганнибал ударил, как кузнец по наковальне!.. О, Канны, Канны!.. Сами боги содрогнулись на Олимпе!..

— Расскажи, дедушка, где он видел Ганнибала, — попросил Тиберий.

— Ганнибала?! Ох, сын мой! В чёрных тучах бурей летел он за римлянами — рубил, жёг, уничтожал. Циклоп[35] с огненным глазом, на огромном коне!..

— Отец, отец! Что мелешь языком? — засмеялся Тит. — Этой грозой или бурей был не он, а пуны, разбившие римлян.

— Видел отец и Сципиона Африканского. Я всё же скажу одно, — продолжал Афраний: — исход битвы взвешен Юпитером на весах. А Ганнибал и Сципион — это небо и земля.

— Но земля победила небо! — сказал Тиберий.

— Или Сципиону помог Марс? — спросил Маний.

— Марс? — вскричал Тиберий. — Нет! Под Замой одержал победу не Сципион, а народ…

Маний довольно улыбнулся, переглянувшись с Титом.

— А как ты думаешь, господин, что делали бы консулы без войска?

— Господин… Какой господин? — удивился Афраний, но в это время распахнулась дверь, и на пороге появился Марий.

Все вскочили, кроме старика. Взглянув на легионеров, Марий отступил на шаг.

— И ты к нам, господин? — обратился он с изумлением к Гракху.

— Господин… господин… Какой господин? — бормотал Афраний, и, когда Марий объяснил, что пришедший гость — Гракх, старик дружелюбно заговорил: — Кто не знает, что Гракхи происходят из плебейского рода? Это не гордые и жадные оптиматы…[36] А за то, что ты не брезгаешь бедняками, — честь тебе и слава!

— Я такой же легионер, как они, — кивнул Тиберий в сторону Тита и Мания.

— Нет, не такой, — возразил Тит. — Ты нобиль, а мы…

— В походах и битвах мы равны: болезни и смерть не щадят и нобилей…

— А плебеев, сверх того, не щадят голод, непосильный труд.

— Замолчи, Тит! — грозно крикнул Марий и повернулся к Тиберию: — Тит и Маний наслушались старого Афрания и твердят: богачи, богачи! А ведь это зависть. Она мучает бедняка, вызывает в нём ненависть к богачу… Что молчишь, старый?

— Я думаю. Ты говоришь о зависти бедняка к богачу? Но прав ли ты? Это надо обдумать…

Когда Тиберий ушёл, Тит сказал:

— Этот нобиль мне нравится. Он не горд… и, кажется, справедлив.

— Да, — согласился Маний, — он умён. Так ли, отец?

Но старик не слышал его. Задумавшись, он решал важный вопрос: завидует ли он, бедняк, богачу? А если завидует, то не зависть ли является причиной вражды плебеев и нобилей?

Между тем Марий, сняв с себя снаряжение и оставшись в одной тунике, сел за стол:

— Давай, Марция, обедать.

— Всё готово, мы ждали только тебя, — захлопотала старуха, ставя на стол большую миску с дымящейся гороховой похлёбкой. — Садись, Афраний! Садитесь и вы, Тит и Маний!

Афраний взял большой круглый хлеб и, разрезав его на части, подал всем по большому ломтю. Пока все делали себе из мякиша чашки или ложки[37], Марция говорила:

— Хорошо, что этот нобиль отказался обедать. Плебейская похлёбка — вода да горох — застряла бы у него в глотке. Вот все вы хвалите его, а я знаю: богач бедняку не товарищ.

— Он плебей, — сказал Маний, — значит, родной нам по крови. Ясно?

— Нет, — возразила старуха, — кровь у него стала иной…

— Какой же?

— Не знаю, но это не плебейская кровь.

— Ты думаешь, Марция, что если мать Тиберия — дочь Сципиона Африканского, а сам Тиберий в родстве с консулом, то это наш враг? А ты забыла, что сами плебеи избрали Сципиона Эмилиана консулом, вопреки воле сената?

— Слыхала, но…

Марий с гневом стукнул кулаком по столу:

— Замолчи, женщина! Ты суёшь нос в мужское дело. Твоё дело — горшки да похлёбка. А консула не смей оскорблять: лучшего мужа нет во всей Италии! В своих виллах он кормит сотни бедняков, помогает клиентам и всякому, кто обратится к нему за помощью. И плебс прав был, избрав его консулом. Притом Сципион наш военачальник, и я никому не позволю оскорблять его!