Голос его оборвался.

— Вождь, меня оклеветали! Я прошу тебя об одном: отпусти меня в Рим!

— Сейчас не время. Предстоят бои с нумидийцами! — запальчиво крикнул Метелл. — Не раздражай меня, уйди!..

Время шло.

За двенадцать дней до консульских выборов, когда Марий в припадке бешенства заявил Метеллу, что тот не отпускает его, боясь соперничества, полководец, побледнел: он не мог перенести, что этот «homo novus»,[10] как он величал Мария, осмелился думать, что он, Метелл, аристократ, опасается плебея.

— Можешь ехать! — крикнул он. — Пусть не скажет никто, что Квинт Цецилий Метелл задержал тебя из страха или зависти!

Популяры представили Мария народному собранию, и Меммий сказал, указывая на него:

— Вот плебей, готовый закончить Югуртинскую войну!

Марий выступил и стал обвинять Метелла, восхваляя себя. Он называл его аристократом, человеком честолюбивым, врагом плебса и, прося для себя консульства, обещал убить Югурту или взять его в плен.

— Я победоносно окончу войну! — заявил он.

 Я знаю, что оптиматы будут против, потому что они называют меня человеком грубым, необразованным. Но разве я виноват, что не умею устраивать пиршеств, и предпочитаю земледельца повару и гистриону? Отец внушал мне, что изящество прилично женщинам, мужчинам же — труд и военное дело. Прося у вас консульства, я не могу выставить перед вами изображений своих предков, перечислить их триумфы, но у меня есть копья, множество военных наград и рубцы от ран на теле.

Распахнув тогу, он разорвал тунику, и желтая волосатая грудь, исполосованная мечами, вся в рубцах, мелькнула перед глазами толпы. Он собирался запахнуть тогу, но Сатурнин толкнул его в бок.

— Подожди, — шепнул он и возвысил голос: — Вот раны плебея, сражавшегося за отечество! Видите, квириты? Помните: только консул из плебейского рода может быть честным! Нобили запятнали себя подкупами…

Рев толпы прервал его речь.

— Да здравствует Марий!

— Хотим Мария!

— Мария! Мария!

Торжественно избранный консулом, Марий стал набирать войско. Глашатаи призывали на рынках, площадях и на улицах бедняков и рабов. Это было неслыханным делом, и безработные пролетарии валили к нему, мечтая о грабежах и добыче, чтобы после войны вернуться к ларам состоятельными людьми.

А сенат негодовал, и Марк Эмилий Скавр злобно говорил в храме Беллоны:

— Комиции нарушили закон Гая Гракха о предоставлении сенату права устанавливать место деятельности каждого консула. Они отменили решение сената, оставлявшее Метелла в Нумидии для продолжения войны. Разве это законно? А этот дерзкий плебей смотрит на нас с презрительной гордостью и, обвиняя Метелла, в то же время как бы сочувствует ему и льет притворные слезы. Но оставить в его власти плебеев и рабов равносильно нашей слабости и подчинению толпе оборванцев. Слышите, отцы государства? И хотя я уже не princeps senatus, но должен обратить ваше внимание на угрозу общественному спокойствию в республике…

Сенаторы не успели ответить. Вбежал гонец с радостным криком:

— Вести из Нумидии!

Озабоченные лица нобилей повеселели.

— Читай, читай! — послышались возбужденные голоса.

Скавр взял из рук гонца эпистолу, сорвал печать и принялся читать донесение Квинта Цецилия Метелла.

По мере того, как одно за другим развивались описания сражений, отступлений и наступлений римских легионов, чтение прерывалось восторженными восклицаниями. Скавр подождал, когда уляжется радость слушателей, и, возвысив голос, продолжал:

— «Узнав, что Югурта с детьми, сокровищами и отборными войсками укрылся в Фале, неприступной крепости, я пустился, с соизволения бессмертных, в погоню за царем. Трудный путь лежал предо мною: легионы шли по пустыне, везя за собой воду в кожаных мешках. Зной и жажда убивали людей: воду я велел выдавать маленькими долями. Достигнув Фалы, я овладел ею после кратковременной осады. Римские перебежчики, запершись в здании совещаний, сожгли себя вместе с добычей, на которую мы рассчитывали. Югурта же с детьми бежал, захватив казну. Теперь вся почти Нумидия завоевана силой римского оружия, только волнуются еще племена гетулов да мавританский царь Бокх, по слухам, будет действовать заодно со своим зятем Югуртою. Но главное сделано, и честь патрициев, запятнанная несколькими негодяями (голос Скавра дрогнул, лицо побагровело; сенаторы переглянулись и опустили глаза), мною восстановлена».

— Хвала Метеллу!

— Он закончил бы войну, если б не этот Марий!

— Подлый плебей чернит Метелла на всех перекрестках! Популяры требуют сместить полководца и передать начальствование над легионами Марию…

— Но это подло! Марий воспользуется чужими победами!

Чувствуя свое бессилие, сенаторы досадовали, что своевременно не приняли мер. Со дня убийства Гая Гракха прошло четырнадцать лет, и популяры, разгромленные Люцием Опимием, незаметно собрались с силами и подняли голову.

— Горе Марию, если он посягнет на целостность республики! — сказал Скавр.

— Мы тебя не понимаем, — послышались удивленные голоса.

— Не понимаете? Разве вам неизвестно, что Марий набирает в войска озлобленных пролетариев, а рабам показал уже пилеи?

Наступило тягостное молчание.

Завидуя Метеллу, Марий не хотел делиться с ним победой и, хотя война была уже почти кончена, громко кричал, что до окончания ее еще далеко.

— Квириты! Война лишь начинается! — говорил он на форуме. — Победы Метелла могут окончиться огромным поражением, если нумидийский царь не будет взят в плен! Разве не пишет Метелл, что Бокх будет помогать Югурте? А у Бокха, поверьте мне, много наездников, и если он соединится с нумидийской конницей и двинется к Цирте — неизвестно, кто победит!

В словах Мария была доля истины: Югурта объявил священную войну против чужеземцев, и хотя вся Нумидия была в руках Метелла, можно было ожидать внезапных восстаний в завоеванных местностях.

…Марий сидел в базилике рядом со скрибом, который вносил в списки имена всадников и нобилей, желающих отправиться на войну.

Увидев на форуме Люция Корнелия Суллу (он направлялся к нему с улыбкой на губах), Марий испугался и подумал, что этот развратный юноша (он продолжал считать Суллу юношей, несмотря на то, что тот давно уже вышел из этого возраста) пришел посмеяться над ним, поставить его в неловкое положение перед плебеями.

Консул поднялся навстречу ему и спросил:

— Кого ищешь, Корнелий Сулла? Если знакомых или друзей своих, то не встретишь, а если товарищей предстоящих битв, то смотри: вот они!

Сулла улыбнулся, пожал ему руку и ответил, окинув рабов и плебеев быстрым взглядом:

— Я ищу вождя волунтариев!

— Зачем?

— Я хотел бы записаться, чтобы поехать с тобою. Марий недоверчиво взглянул на него.

Но на лице Суллы не было обычной насмешки — он говорил спокойным голосом:

— Я много слыхал о твоих замечательных подвигах не только при Сципионе Эмилиане и во время твоего про- преторства в Испании, но и в Ну мидии, когда ты совсем недавно побеждал в конном строю варваров. Слухи о твоем величии, храбрости и умении выиграть битву об летели уже многие города Италии. Слава небожителям! В Риме не иссякла еще доблесть!

Речь Суллы понравилась Марию. Он полуобнял его и сказал:

— Благодарю тебя. Но ты чересчур… превозносишь меня… Я только старый, опытный воин. Скажи, действительно ли Марс надоумил тебя ехать в Африку?

— Неужели сомневаешься в моих способностях?

Марий молча погладил черную бороду.

— Меня смущает, что ты не участвовал еще в боях…

— Не беспокойся, консул! Я буду у тебя незаменимым квестором.

— Квестором?

— Что удивляешься? Я справлюсь с любым назначением.