— Нет, я не лгу.

— Я не сомневаюсь в правдивости этой ситуации. В чем я сомневаюсь, так это в том, что ты переехала сюда из-за него. Знаешь, я не понимаю, почему тебе так хочется знать все обо мне, но о себе ты рассказывать отказываешься, — произнес он, постукивая пальцами по плитке столешницы. — Давай разберемся, — он посмотрел мне прямо в глаза, вспоминая наш первый раз вместе, — есть вещи, которые преследуют тебя, но ты не хочешь рассказывать мне о них. Разве это справедливо, Саттон?

— Не похоже, что ты собираешься рассказать мне о своем прошлом!

Его глаза сузились в такие тонкие щелки, что я была удивлена, как он по-прежнему видел меня.

— Только потому, что ты погуглила меня. Что-то подсказывает мне, поисковик не даст никаких результатов о тебе.

— Ты прав, — пробормотала я себе под нос.

— Ты можешь рассказать мне все, Саттон. Я хочу, чтобы ты знала, — сказал он, его голос и поза стали мягче, — я никому не расскажу. Все, что ты поведаешь мне, я унесу с собой в могилу.

Я закрыла глаза, мое дыхание стало прерывистым, глаза щипало от слез.

— Это очень больно, — призналась я.

— Я знаю. Поверь мне, я понимаю.

И я чувствовала, что он и правда понимал. Если бы я не узнала о его прошлом из интернета, мне кажется, он сам никогда не рассказал бы мне. С другой стороны, наблюдая за тем, как он смотрел на меня сейчас, может быть, он бы изменил бы свое решение.

— Если… — мой голос слегка задрожал, — если я расскажу тебе все, — я сделала акцент на этом слове, — ты должен будешь сделать то же самое.

Он напрягся и стиснул зубы. Я видела, как миллион мыслей промелькнул у него в голове.

— Разве ты уже не знаешь все? — парировал он.

— Вряд ли, — ответила я спокойным тоном. Схватив его рубашку, уперлась лбом в его грудь. — Я никогда не открывала себя никому, не полностью, по крайней мере. Если я сделаю это, мне будет нужно, чтобы между нами не осталось никаких секретов. Я думаю, нам обоим нужен кто-то, кто будет знать всю правду и не осудит нас. — Подняв голову, я посмотрела прямо ему в глаза, и стон сорвался с моих губ. — Я думаю, ты станешь именно таким человеком для меня, и очень надеюсь, что и ты сможешь поверить, что я способна стать таким человеком для тебя. — Судорожный вдох сорвался с его губ.

— Не знаю, смогу ли я, — он погладил меня по щеке, — но для тебя я постараюсь.

— Так-то лучше… лучше, чем ничего, — выдохнула я.

Мы оба были двумя абсолютно чокнутыми людьми, которые видели все с плохой стороны. И если мы не научимся доверять друг другу свои грехи, то они останутся внутри нас как в бутылках, до тех пор, пока в один прекрасный день мы не взорвемся.

Одно время я стремилась исправить тот ущерб, что был нанесен мне, но не добилась никаких результатов.

Я собиралась рискнуть и довериться Кэлину. Открыть мою тайну равносильно сожжению, но он имел право знать, с чем имел дело.

Он отодвинул прядь волос с моего плеча, его пальцы задержались на моей обнаженной коже дольше, чем это было необходимо. Мои глаза закрылись, и годы боли и ненависти к самой себе затопили меня.

— Эй, — он прошелся большим пальцем по моим губам, и я заставила себя взглянуть на него, — все в порядке. Не торопись. Это трудно и для меня, знаешь?

— Правда?

Он кивнул.

— Интенсивность моих чувств к тебе пугает, — признался он, заставляя слова слетать с его губ. — Беззаботность стала для меня образом жизни. Я старался удерживать всех на расстоянии, — он быстро попытался выровнять дыхание, прежде чем выпустить свой гнев. — Ты успешно сломала все стены, которые я построил вокруг себя. — Его руки обосновались на моем затылке, большой палец медленно вырисовывал круги. — Ты заставляешь меня хотеть то, чего парень вроде меня не достоин.

Он замолчал, слезы замерцали в его глазах. Увидев, как близко Кэлин оказался к саморазрушению, мне стало не по себе. Мне очень хотелось утешить его, но я понимала, лучше молчать и дать ему возможность выговориться.

— Знаю, что для нас может не быть будущего, я имею в виду… — он слабо усмехнулся, — наши жизни похожи на сплошной бардак, но сейчас этого достаточно.

Он прислонился лбом к моему и легонько поцеловал меня в нос. Мои руки дрожали, когда я схватилась за воротник его рубашки.

— Если когда-нибудь я смогу кому-то довериться, то только тебе.

— Мы сможем, — заверил он меня. Его голос звучал мягко, прямая противоположность той резкости, к которой я успела привыкнуть. — Нам всем нужен кто-то, кому можно доверить самые темные тайны. На самом деле я не верил в это, пока не встретил тебя. Я ведь даже не рассказал тебе о своих родителях, и, ну… — он слегка пожал плечами, — мне уже не скрыть мою борьбу с наркоманией. Хотя, ты никогда не осуждала меня. Никогда. Все еще смотришь на меня, как будто я... чуть подпорченный. Предполагаю, что я, — он издал мягкий смешок, — то, как люди смотрят на меня... от этого я чувствую себя... — он замялся, подыскивая нужное слово, — грязным и бесполезным. Как будто я плохой, хотя пристрастился к наркотикам, чтобы избавиться от своих проблем. Люди видят во мне только наркомана, они не видят человека, у которого разрушена жизнь. Наркоман не просто так стал наркоманом, черт возьми, — прошептал он, его глаза наполнились болью, — у всех нас есть история!

Снова это слово. История. Сначала Дафна, затем Мемфис и теперь Кэлин использовал его, чтобы описать жизнь. И лишь сейчас я поняла, что именно оно означает.

Люди склонны видеть только то, что лежит на поверхности, а не то, что скрыто внутри. Смотря на болельщицу, они видят лишь ее внешность. Счастливая, бодрая и улыбчивая. Люди не видят глубже, не замечают синяки от прикосновений пальцев на ее руке. Если они увидят, как ребенок что-то украл, он сразу становится бандитом. Но они даже не допускают мысли, что ребенок мог украсть эту вещь для того, чтобы о ком-то позаботиться.

Мы слишком быстро думаем, считаем, что нам известно достаточно для принятия решения, однако не имеем на это права. Люди эгоистичны в отношении того, что им нравится. Мы самоуверенно считаем, что знаем все, когда на самом деле нам ничего не известно. Это наш фатальный недостаток, который станет началом нашего полного краха.

Я медленно встала, дрожа всем телом.

Я заблокировала мысли о возможных последствиях. Ведь если слишком долго рассуждать над отказом, ничего не получится. И еще я почувствовала, что этот момент может стать переломным, если я позволю страшным словам о призраках моего прошлого слететь с губ.

Исцеление сложная штука. На самом деле, чертовски трудная. Иногда оно невозможно. Но мы в силах не позволить этому произойти. Худшие шрамы, которые мы носим в себе, появились от нас самих и нашей собственной неуверенности. Мы сами худшие критики и создатели многих проблем.

Мы будем терзаться о поступках, которые даже не мы совершили. Это хреново. Я винила себя в том, что случилось со мной, будто сама все это сделала. Это естественная реакция человека. Вот если бы я поступила так или этак, тогда все было бы иначе. Но это не правда. Никто не просит людей причинять боль. И меня ранили одним из самых бесчеловечных способов.

Я отошла туда, где всегда чувствовала себя в безопасности, к окну. Глядя на мир за окном, легко было притворяться, что произошедшее со мной было ничем иным, как далеким кошмаром.

Положила ладонь на стекло.

В тот день, когда я уехала из дома, тоже был ливень. Дождь бился о стекло, небо стало темно-серым, и порывистый ветер швырял листья в разные стороны.

Кэлин не произнес ни звука, но я почувствовала, как он замер позади меня. Он мог причинить мне боль в прошлом, но сейчас рядом с ним я чувствовала себя безопаснее чем с другими. Его присутствие успокоило меня и придало мне уверенности и силы, чтобы говорить.

— Знаешь, я была приемной, — прошептала я, горло будто сдавило тисками. — Я всегда знала, что была приемной. Это было довольно очевидно, — пожала плечами. — Я не похожа на своих приемных родители. Они хорошие люди и любили меня так, словно я действительно была их дочерью. Я всегда чувствовала, что они действительно хотели заботиться обо мне. Были времена, когда я даже забывала о днях рождения моих настоящих родителей и потом удивлялась, как сложилась бы моя жизнь, будь они живы... — Я облизнула внезапно пересохшие губы. — И чем старше становилась, тем больше думала об этом.