Покачав головой, он прикусил губу, обдумывая формулировку.

— Бабушка и дедушка не знали, как справиться со мной. Дед выбрал путь крепкой любви, а бабушка... думаю, она боялась меня. Кайл, мой друг детства, никогда не сдавался и не оставлял меня, хотя мог. Он несколько раз пытался заставить меня лечь на реабилитацию. В последний раз несколько недель назад, когда ты нашла меня, уничтожающим свою квартиру. Я безумно злился, что он не мог понять, как мне нужны наркотики и алкоголь. Без них боль становится слишком реальной, она поглощает меня целиком. — Кэлин провел рукой по моей спине, а другой рукой погладил свою щеку. — Мне бы очень хотелось все забыть, но тогда я забуду и свою семью. А хочу ли я забыть их? Нет, — ответил он на собственный вопрос. — Итак, я застрял в этом бесконечном водовороте боли, страданий и ненависти, и это все, что у меня получается.

— Это неправда, — прошептала я.

— Правда, — парировал он. — Я позволил боли управлять каждым аспектом моей жизни, мне постоянно приходится менять планы, потому что я так и не смог смириться. Я слабое и бесполезное подобие человека.

— Ты ошибаешься, Кэлин. Неправильно так думать. Ты не такой. Есть вещи, которые ты делаешь плохо? Да, это так. Но ущерб обратим, если ты сам исправишь себя.

Его ресницы опустились на высокие скулы.

— Я боюсь принять решение и получить помощь. Это все, что я осознал. Не думаю, что когда-нибудь смогу жить как нормальный человек. Я уже забыл, каково это, не испытывать необходимости постоянно быть под кайфом или пьяным, чтобы притупить боль и не злиться. — Его руки сжались в кулаки. — Столько гнева кипит во мне, Саттон, — продолжал он, — что я не могу чувствовать ничего другого. Он постоянно струится по моим венам. Я злюсь на человека, который их убил. Злюсь на предков за то, что покинули меня, когда я нуждался в них. Я зол на Кайла за излишнюю заботу обо мне. Злюсь на себя, потому что позволил себе зайти так далеко. И еще я злюсь на тебя, потому что ты заставляешь меня испытывать чувства, — его голос надломился. — И, что хуже всего, — слезы заструились из его глаз, — я злюсь на них, оставивших меня. Это же неправильно? Они не просили о смерти, но я все равно злюсь на них за это.

— Думаю, это вполне нормальная реакция, — заметила я.

— Ты на самом деле так думаешь? — Выгнув бровь, он посмотрел на меня. — Похоже, мне пи*дец.

Я пожала плечами.

— Да, многие пугаются гнева, но не думаю, что с тобой что-то не так. Я злюсь на своих родителей, потому что они оказались слишком слепы и не увидели, что происходило со мной тогда, когда я была ребёнком. Но их ли это вина? Нет. Они слепо верили в образ сына, который создали, а я могла бы рассказать им раньше... возможно, если бы я сделала это будучи еще ребенком, они бы отреагировали по-другому. Теперь уже никогда не узнаю об этом наверняка.

Кэлин выдохнул.

— Я бы отдал все на свете, чтобы провести с ними еще один день. Всего один, чтобы сказать, как люблю их и сожалею, что был не самым лучшим сыном и братом. У меня накопилось так много сожалений, но не существует волшебной кнопки, которая могла бы исполнить мое желание, так что я застрял с ними.

С легким смешком он добавил:

— Знаешь, говорят, что нужно ценить мелочи в жизни. Это так чертовски верно! Я скучаю по каждой мелочи из своей старой жизни: по звукам голоса мамы и папиному смеху, когда они вместе готовили завтрак, по Кейле и ее пению в душе. По нашим обязательным семейным ужинам, где каждый из нас должен был сказать две правды и одну ложь о прошедшем дне. Я ненавидел все это тогда, а сейчас цепляюсь за эти воспоминания.

Посмотрев на меня, Кэлин резко выдохнул:

— Я не пью и не принимаю наркотики, чтобы забыть о них. Я делаю это, чтобы заглушить боль от воспоминаний, потому что не хочу притворяться, будто моя семья не существовала. Если я не буду помнить, кто тогда будет?

— Ох, Кэлин. — Я всхлипнула и наконец-то поддалась соблазну обнять его. Он крепко прижал меня к себе, запустив пальцы в волосы, а я уткнулась лицом в изгиб его шеи. Я прижалась к нему максимально близко, желая пробраться ему под кожу и прогнать тьму, мучившую его. Я не хотела, чтобы ему было больно, и он страдал. После нашего разговора я поняла, что боль, которую он чувствовал, была намного хуже моей. Я знала, как легко было зациклиться на том, чего не изменить, и это съедает тебя живьем. Это ужасно, и Кэлин заслуживал лучшего.

— Ты хотела узнать, куда я ходил сегодня? — прошептал он, его грудь вибрировала у меня под ухом, пока он говорил.

Я кивнула, когда он не продолжил сразу.

— Я хожу на кладбище. Мне нравится навещать их, — признался он. — Я не хочу оставаться один и я... — он умолк.

— Что ты? — подсказала я.

— Это не важно. — Он вздохнул, так сильно сжимая пальцами мои волосы, что было почти больно.

Я не стала расспрашивать, не желая заходить слишком далеко. Ведь он дал мне больше информации, чем я рассчитывала. Я знала, когда отступить, и сейчас был один из этих моментов.

Мы долгое время лежали на полу. Думаю, открывшись друг другу, мы оба испытывали чувство душевного спокойствия. Никакой лжи и никаких секретов, сейчас мы разделили друг с другом все. Мы стали просто двумя людьми, цепляющимися и опирающимися друг на друга. У меня никогда не было рядом никого похожего на Кэлина, настолько близкого мне и такого самоотверженного. Он стал лучиком света в моей унылой жизни. Я знала, что он не видит себя таким, но таким он стал для меня.

Я не могла помочь ему, но считала, что небесные силы столкнули нас вместе, убедившись, что наши пути пересеклись. Сначала я думала, что приехала сюда без причины, но теперь верю, что оказалась здесь из-за него. Нам суждено было встретиться и исцелить друг друга. Я была уверена в этом.

Его пальцы лениво прошлись вверх-вниз по моей руке. Легкий звук его дыхания успокаивал мое сердце. Спустя некоторое время, Кэлин коснулся губами моей щеки и шеи, где остались следы от его щетины.

— Мой холст, — его хриплый шепот раздался напротив моего уха.

Его руки нашли лямки моего лифчика, и он сжал их пальцами перед тем, как стянуть с моих плеч. Затем он покрыл поцелуями мою шею. Я выгнула спину, и тихий стон сорвался с моих губ.

— Ч-что? — мой голос дрожал, я наслаждалась прикосновением его языка к моей коже.

— Позволь мне нарисовать тебя. — Он продолжил покрывать поцелуями мою шею.

— Ты хочешь нарисовать меня? — спросила я, откидывая голову назад, чтобы открыть ему лучший доступ. — Разве ты еще не сделал этого?

— Нет, не тебя. Я хочу нарисовать твое тело.

Мое сердце забилось сильнее от его слов.

Он поцеловал мою набухающую грудь, и я потеряла ход мыслей. Кэлин точно знал, что делал со мной, самодовольный ублюдок. Однако я вынуждена была признать, что в замысле Кэла было что-то восхитительно эротичное.

Картина моего обнаженного тела…

Ощущение кисти… его пальцев вдоль ореолов… Может быть, даже его рта и языка.

Я задрожала от мысли об этом.

— Да, — выдохнула я, затаив дыхание, и ухватившись пальцами за волосы на его затылке. Затем притянула его рот к своему. Его губы заклеймили меня, сжигая.

Он прикусил мой подбородок, и пробормотал:

— М-м-м… будет весело.

Кэлин поднялся, протянул руку и притянул меня в свои объятия. Мгновение он держал меня в своих теплых руках, носом скользя вдоль плеча и шеи, затем прикоснулся ко мне языком.

— Ты всегда прекрасно пахнешь и замечательна на вкус.

Его пальцы коснулись нижней части моей майки, и он снял ее. Все его движения были спокойными и размеренными. Ничего похожего на безумие, к которому я привыкла, когда мы обычно сталкивались.

— Ты такая красивая, — выдохнул он, его дыхание щекотало мою кожу.

Я задрожала, и мурашки пробежали по моей коже. Сердце бешено заколотилось, еще быстрее, чем несколько секунд назад, и я почувствовала, что в этот момент в наших отношениях что-то необратимо изменилось.