В сентябре 1793 года председатель комиссии Жильбер Ромм доложил Конвенту проект нового календаря. «Христианская эра, — сказал он, — была эрой жестокости, лжи, вероломства и рабства; она окончилась вместе с королевской властью, источником всех наших зол».

Последний день этой власти, 21 сентября 1792 года, должен стать и последним днем христианской эры. Вместо нее следует ввести новое летосчисление — от первого дня Французской республики, 22 сентября 1792 года.

Как раз в этот день тогда наступило осеннее равноденствие, а в сентябре заканчиваются сельскохозяйственные работы. Так пусть же, говорил Ромм, памятный народу первый день республики будет и началом каждого года. Тогда новогодие свяжет воедино всенародный праздник, важную астрономическую дату и завершение трудов в земледелии — основной отрасли всего хозяйства республики.

В новом календаре, как предлагал Марешаль, было 12 месяцев по 30 дней, или по три декады, плюс еще 5 или 6 дней в конце года. Упразднялась древняя неделя, порожденная астрологическими суевериями и религиозными предрассудками, а вместе с нею — и прежние названия дней по именам богов.

Каждый день декады получил новое название по числительным: первый, второй… до десятого, декади — дня отдыха взамен воскресенья. Кроме того, праздничными считались: начало года — первый день первого месяца (22 сентября) и все добавочные дни в конце года.

Порядковыми числительными были названы и месяцы: 1-е число первого месяца наступало 22 сентября по григорианскому календарю; 1-е число второго месяца — через 30 дней, то есть 22 октября; 1-е число третьего месяца — еще через 30 дней, то есть 21 ноября, и так далее.

Но тогда пришлось бы, называя дату, говорить, например, так: первый день второй декады третьего месяца четвертого года республики. Не сразу сообразишь, о каком числе идет речь.

Очень интересное предложение внес депутат Конвента Фабр д'Эглантин, революционер, актер и поэт.

Зал грохотал от аплодисментов, когда Эглантин произнес свою взволнованную речь.

Каждая страница старого календаря, говорил поэт, осквернена предрассудками и фальшью — проклятым наследием церкви и трона. Слишком долго они навязывали народу, особенно доверчивым крестьянам, коллекцию вредных заблуждений и шарлатанства. Мы должны покончить с этими бреднями невежества и заменить религиозный обман истинами природы.

Конвент единодушно принял новые названия месяцев, придуманные Эглантином. Они образно и просто напоминали о явлениях природы и важнейших земледельческих работах, как это было в старинном русском календаре.

В согласии с природой год делился на четыре квартала-сезона по три месяца, или девяносто дней.

Осенние месяцы, с 22 сентября до 20 декабря по григорианскому календарю, получили названия: вандемье́р — виноградный (сбор винограда), брюме́р — туманный, фриме́р — изморозный (месяц инея и заморозков).

Зимние, с 21 декабря по 20 марта: ниво́з — снежный, плювио́з — дождливый, венто́з — ветреный.

Весенние, с 21 марта до 18 июня: жермина́ль — месяц прорастания, флореа́ль — цветочный, прериа́ль — луговой.

Летние, с 19 июня до 16 сентября: мессидо́р — месяц жатвы, термидо́р — знойный, фрюктидо́р — плодоносный.

Добавочные дни в конце года, с 17 до 21–22 сентября, были названы «бесштанными». Странное название, не правда ли? Объясняется оно вот чем.

Дворяне-аристократы щеголяли в кюлотах — коротких, до колен, бархатных штанах, украшенных внизу кружевами. Мужчин простого звания, носивших обычные брюки, аристократы окрестили пренебрежительным прозвищем «санкюлоты» — бесштанные, то есть попросту бедняки, нищие.

«Для нас, революционеров-патриотов, дорого это прозвище, прославленное свободой», — сказал Эглантин и предложил назвать добавочные дни санкюлотидами, посвятив каждый из них особому празднику.

В первый день — Гения — восхваляются выдающиеся победы человеческого ума: открытия и изобретения, сделанные за год в науке, искусстве, ремеслах.

Второй день — Праздник труда и его героев.

Третий — Подвигов, мужества и отваги.

Четвертый — Наград, общественного признания и народной благодарности тем, кого прославляли в три предыдущих дня.

Пятый день — Общественного мнения, день суда, одновременно веселого и грозного. Пусть боятся его все должностные лица: если они не оправдают доверия — горе им! Праздник мнения открывает уста всем французам, и едкое их остроумие не пощадит тех, кто обманул надежды народа и не заслуживает доверия.

Шестой добавочный день — только в високосные годы — посвящался олимпиаде, спортивным играм и состязаниям.

Впервые в истории календарь был освобожден от древних суеверий и предрассудков, но, к сожалению, ненадолго.

Новый календарь начал свою жизнь с 22 сентября 1793 года — 1 вандемьера второго года Французской республики. Тогда писал Марешаль, словно предвидел далекое будущее: «Французская революция — только предтеча другой, более великой и величественной революции, которая станет последней».

Как раз в то время французские ученые разрабатывали новую систему мер «на все времена, для всех народов». Эта метрическая система, как известно, основана на десятичном счислении: каждая единица длины и веса в десять раз больше предыдущей.

Почему бы и время не измерять по десятичной системе? Конечно, год нельзя разделить на десять или сто равных частей. Но что мешает другую важнейшую меру времени — сутки — делить на десять частей?

Ведь наши привычные 24 часа унаследованы от вавилонян, у которых сутки состояли из 12 двойных часов. Там это было связано с шестидесятеричным счислением. Но теперь повсюду принято десятичное счисление, и республика вовсе не обязана преклоняться перед древними традициями.

Не лучше ли и сутки делить на десять часов, час — на сто минут, а минуту — на сто секунд? Тогда в сутках будет не 86 400, а ровно 100 000 секунд.

Предложение ученых было принято Конвентом, и механики изготовили несколько экземпляров новых часов. На них был десятичасовой циферблат, разделенный черточками еще на сто делений. Часовая стрелка за сутки совершала вместо двух только один оборот, а минутная вместо двадцати четырех оборотов — десять.

Но часы тогда еще были дорогой редкостью, и решение о новой мере времени осталось на бумаге. Другое дело — новый календарь. Вводя его, Конвент призвал граждан «проявить неумолимую вражду ко всем предрассудкам», разъясняя преимущества и революционное значение календарной реформы.

Вот тогда-то и начались карнавальные шествия во многих городах Франции. В Бордо, на площади перед церковью, был поставлен балет с участием двенадцати месяцев и пяти санкюлотид. В других городах главными «героями» были Свобода, Равенство и Братство, а также Разум — он восседал на карете, под колесами которой с жалобным писком лопались надутые пузыри суеверий.

Из страха перед республиканской властью церковнослужители скрывали бессильную ненависть к новому порядку. Только один епископ злобно спросил Ромма: «Для чего нужен ваш календарь?» — и получил достойную отповедь: «Для того, чтобы уничтожить ваше воскресенье», то есть веру в Христа.

Недаром враги революции, бежавшие за границу, богатые дворяне, называли республиканский календарь «заговором против религии». Весть об этом заговоре быстро разнеслась по Европе и вызвала свирепую ярость духовенства, особенно католической церкви во главе с папой.

Как смеют эти смутьяны-санкюлоты посягать на законы и обычаи многовековой давности? Они не только выкинули из календаря всех святых как ненужный хлам, но — страшно даже подумать! — совсем отменили воскресенье и все христианские праздники. Мало того что республиканцы-безбожники развратили французов, они заразят безверием и другие народы.

Этого святейший папа простить не мог. Конечно, он обижен был не столько безбожным календарем, сколько совсем другими обстоятельствами.