Он попытался вырвать из рук Анны хлыст, но рослая мачеха с такой силой рванула его, что выдрала на Ромкиных ладонях клочки кожи. Не давая мальчишке опомниться, она пинком сбила его с ног, и, придавив коленом к полу, принялась стегать по спине, голове, ушам…

— Я покажу тебе «подлую»! — задыхаясь, грозилась она. — Изувечу паршивца… ты у меня кровью изойдешь!..

Угрозы были не пустыми. У Ромки уже гудело в голове, саднило лицо и ныли кости Извиваясь, он с трудом вывернулся из-под мачехи и, вскочив на ноги, завопил:

— Не имеешь права бить! Ты мне никто… Уходи к своим бандитам!

— Что?.. Ты что сказал, ублюдок! — Злобные глаза ее сузились, лицо налилось кровью, в уголках рта выступила слюна. — Убью!

Ромка ринулся напролом, стремясь вырваться на улицу, но споткнулся… Упав, ударился лицом об угол кровати и разбил губы и нос. Мачеха продолжала хлестать его, пока не размочалила свой хлыст. Отбросив остатки хлыста, она схватила попавшуюся под руки палку и пустила в ход ее…

Дима, видевший небывалое избиение в открытую дверь из сеней, в первые минуты от страха и жалости дрожал и в голос плакал. Но когда Анна толстой палкой ударила брата по окровавленному лицу, он не вынес этого и очертя голову бросился на выручку. Прыжком повиснув на руках взбесившейся мачехи, он стал упрашивать:

— Миленькая, золотенькая, не убивай!.. Он больше не будет. Не бей… не надо!

— И ты, сопляк, против меня! За руки держать?..

Резким движением она отбросила Димку на пол и так злобно стала избивать его палкой, что мальчишка, вереща, завертелся юлой.

Прежде Ромка никогда бы не позволил себе наброситься на Анну, а тут, решив, что она и впрямь взбесилась, запустил обе руки в ее густые волосы и, чтобы спасти брата, зубами вцепился в шею.

Анна, стремясь сбросить насевшего на нее мальчишку, не рассчитала движения и, споткнувшись о Димку, грохнулась на пол и раскинула руки.

Падая, она, видно, ударилась затылком о порог, потому что потеряла сознание. Испуганные мальчишки кинулись в сени за водой. Из ковшей они стали обрызгивать ее лицо.

Анна открыла глаза и, обведя диким взором комнату, вспомнила, что тут произошло.

— Ах, вот вы как со мной! — выкрикнула она и, схватив обоих, подмяла под себя и принялась душить, месить кулаками…

Мальчишки, отбиваясь от нее, пустили в ход не только ноги и руки, но и зубы…

Неизвестно, чем бы кончилась эта дикая и ожесточенная драка, если бы на пороге не появился отец, вернувшийся из длительной поездки. Кинув свой походный сундучок, он бросился растаскивать дерущихся.

Мальчишки сразу же прекратили драку и лишь, размазывая кровавые сопли, сопели и всхлипывали. Мачеха же, войдя в раж, продолжала кидаться, но теперь колотила отца.

— Вот… вот тебе, проклятый! — визгливо выкрикивала она. — За твоих щенков… За все муки!

Стиснув запястья ее рук, отец с трудом угомонил Анну. Его лицо было расцарапано, но он не сердился, а упрашивал мачеху:

— Ну, прекрати, хватит… как тебе не стыдно!

А Анна не слушала его и грозилась:

— Уйду или повешусь! Больше не могу. Довольно на щенков и такого растяпу, как ты, жизнь губить! Лучше сдохнуть, отравы напиться…

Ее угрозы покончить с собой на ребят никак не действовали, а отца, видно, пугали, потому что он начал ласково приглаживать ее растрепанные волосы, стирать со лба пот, целовать. Ромке и Димке тошно было смотреть на отца. С презрением отвернувшись, они убежали к умывальнику обмывать расквашенные носы.

Все тело у Ромки горело и ныло. От холодной воды саднили рубцы и царапины на лице, а кровь не останавливалась.

— Давай уйдем из дому, — предложил Ромка. — Пусть они здесь целуются.

— А где мы будем жить и обедать? — спросил Димка.

— Построим в лесу шалаш или землянку. Рыбу закоптим… грибы пойдут… картошки на чужих огородах накопаем.

— А зимой?

Да, зимой действительно деваться будет некуда. Неужели придется смириться: целовать руку мачехи и просить прощения? Хуже этого ничего не придумаешь.

— Давай послушаем, — предложил Димка. — Чего они там утихли?

Анна еще не угомонилась. Из сеней в открытую дверь мальчишки увидели, как она вытягивала из фанерного шкафа свои платья и швыряла их в чемодан. Отец стоял каким-то жалким и растерянным. В волнении пощипывая правую ноздрю, он урезонивал мачеху.

— Будет… уймись, Анна. Они же малые дети. Хочешь, я их накажу сам?

— А чем ты лучше своих щенков? Что хорошего я от тебя вижу? Ни ласки, ни денег. Сама себя кормлю и одеваю, да еще должна ваше грязное шмотье стирать. В кино два года не была… Продыху нет.

— Не уговаривай, папа, плюнь! — вдруг расхрабрясь, вмешался в разговор Ромка. — Пусть уходит к своему мельнику.

— Ах ты, шпион проклятый! — истерически закричала Анна и в бешенстве, схватив палку, кинулась в сени.

Но дверь перед ней захлопнулась. Ромка и Димка успели выскочить на крыльцо и кубарем скатиться на дорожку.

Гнаться за быстроногими мальчишками было бессмысленно. В ярости мачеха вдогонку выкрикнула:

— Вернитесь только… своими руками задушу!

После такой угрозы даже при отце опасно было возвращаться домой.

— Надо тебе сунуться!.. Не мог помолчать? — стал укорять Димка брата. — Что теперь делать?

— Отец должен за нас заступиться, — уверенно сказал Ромка. — Мы для него родные, а она нет.

— Много ты знаешь. Они с Анной сейчас помирятся, и она сделает все, что захочет.

Но отец с мачехой не помирились. Вскоре Анна вышла с чемоданом и узлом в руках. Пнув ногой подвернувшееся ведро, она решительно зашагала по дороге на мельницу.

Проводив ее страдальческим взглядом, отец посмотрел на притихших мальчишек и с укором сказал:

— Что же вы натворили, ребята? Теперь она к нам больше не вернется.

— Не бойся, проживем, — насупясь, ответил Ромка, чувствуя, как все его тело горит и саднит. — Не очень-то она нами занималась. Как ты уедешь, так и ее дома не сыщешь.

— Все ж таки нехорошо вы с ней, — продолжал выговаривать отец. — Она же вам вместо матери. Малолеток растила. Вы ее уважать… слушаться должны. А у вас вон до чего дошло — оба на нее накинулись.

— Если бы не накинулись, она бы Димку искалечила. Смотри, как она меня…

Ромка попробовал задрать рубашку, но та прилипла к телу. От острой боли у мальчишки потемнело в глазах…

— Тебе что, дурно? — подхватив на руки, спросил отец.

В ответ Ромка лишь застонал. Старый Громачев внес его в дом, уложил в постель и осторожно стянул с мальчишки рубашку и штаны. И тут даже видавший виды Громачев поморщился. Все тело сынишки было исполосовано вздувшимися багровыми рубцами, кровоподтеками и ссадинами.

— Ого-го-о! — посочувствовал отец. — Настегала же она тебя! Ну, а у тебя, малый, как? — обратился он к Димке.

— Меня не успела так…

— Тогда живей неси холодной воды и какие есть полотенца.

Намочив полотенца в свежей колодезной воде, отец отжал их и начал обкладывать ими спину Ромки.

От холодных компрессов боль как бы унялась, но тело охватил такой озноб, что у Ромки зуб на зуб не попадал…

— Эк тебя залихоманило! — сокрушался отец. — Не заболел бы! Кто за тобой смотреть будет?

Осторожно прикрыв сына одеялом, старый Громачев сел возле кровати и, раздумывая о своей жизни, понуро опустил голову.

Мельник встретил Анну сухо.

— Ко мне, насофсем? — удивился он.

— Да, больше домой не вернусь. Избила мальчишек и с мужем вдрызг разругалась.

Анна ждала, что Ян Яныч обрадуется. Ему очень нужна была хозяйка, ведь он жил бобылем. Но эстонец насупился и хмуро стал раскуривать трубку.

— Ты вроде недоволен? — изумилась она.

— Как мошно пыть дофольный, когда не так делаешь. Меня хотят опфинить ф упийстве… Надо угофарифать, просить мальчишку, а не испифать. От его слоф зафисит наша жизнь. Тепе лучше скорей фернуться домой и ласкать… я не знаю, что телать, угофарифать его дафать другие показания. Иначе пудет плохо. И фоопще тепе надо жить тома, ко мне хотить ретко.