Эта книга посвящена приключениям и подвигам разведчиков-североморцев, «орлов капитана Людова», как называет их автор. Наряду с широко известными, полюбившимися читателю повестями «Боцман с «Тумана» и «В океане», впервые печатается здесь новая повесть Николая Панова «Голубое и черное», в которой снова появляются боцман Агеев и проницательный командир разведчиков Людов, ставшие героями удивительных приключений в дни войны и в послевоенные годы.
Действие «Голубого и черного» начинается в наше время, в нью-йоркском порту и перебрасывается в сопки Заполярья, в суровую действительность первых месяцев Великой Отечественной войны. Напряженный, полный необычайных событий сюжет построен на раскрытии тайны гибели американского судна «Бьюти оф Чикаго», шедшего из США к советским берегам и потерпевшего крушение в океане.
Действие повести «Боцман с «Тумана» развивается на палубе торпедного катера и среди диких скал Северной Норвегии, куда проник маленький отряд наших разведчиков для выполнения секретного задания.
Повесть «В океане», по мотивам которой снят кинофильм «Тень у пирса», ведет читателя в балтийский приморский городок, в шведский и норвежский порты, мимо которых лежит путь экспедиции советских кораблей. «Орлы капитана Людова», действуя уже в послевоенные годы, разбивают хитрый замысел заокеанских диверсантов.
Повести Николая Панова учат неусыпной бдительности и верному восприятию морской романтики. Все три произведения, включенные в книгу, воспринимаются как целостный поэтический рассказ о подвигах, о силе духа советских воинов, способных преодолеть любые препятствия на пути к победе.
ГОЛУБОЕ И ЧЕРНОЕ
Глава первая
ЧЕЛОВЕК, КОТОРОМУ ПОВЕЗЛО
Существует мнение — родилось оно в давние времена, — что любой океанский порт — это сравнительно небольшой участок суши, защищенный от волн, ограниченный линией причалов. Там качаются на голубом ветреном фоне трубы и паруса кораблей, там пахнет солоноватой влагой и в лица тех, кто выходит на пристань, летят брызги перемешанной с ветром воды.
Нью-йоркский порт — одно из наиболее убедительных опровержений этой романтической, устарелой картины. Разумеется, приехав в Соединенные Штаты, я не мог не стремиться побывать в нью-йоркском порту. Но не так-то просто оказалось добраться до его гигантских водных излучин, до могучего устья Гудзона, белесый отблеск которого увидел я издали, со стадвухэтажной вершины Эмпайр-Билдинг — этого самого высокого в мире здания…
Я шел по гулким улицам портового района, стиснутым стеклянными гранями небоскребов. Я проходил за кварталом квартал, стремясь поскорее достигнуть пирсов, увидеть белые многоярусные суда, вдохнуть ароматы дальних странствий— сложный, чарующий запах смоляных канатов, ящиков экзотических фруктов, мешков с кофе и бобами какао. Это запомнилось из описаний нью-йоркского порта каким-то восторженным репортером.
Но здесь пахло лишь раскаленным асфальтом и гонимой сухим ветром угольной пылью. Бесконечно тянулись одноэтажные и двухэтажные прямоугольники складов, торчали над ними решетчатые руки кранов и разгрузочных стрел. И чем-то противоестественным казались бетонные подвесные мосты, которые взлетают здесь не над водой, а над переплетенными глубоко внизу жилами железнодорожных путей.
Меня мучала жажда. Все чаще задерживался взгляд на узорчатых неоновых вывесках закусочных-баров, то и дело встречаемых здесь по пути. Не хотелось заходить одному в чужом городе в неизвестный ресторанчик. Но одна вывеска заставила меня остановиться.
Я замедлил шаг еще и потому, что мне преградило путь изумрудно-зеленое авто, которое наехало на тротуар плоским овальным крылом. Авто развернулось в узком переулке, дало скорость, блеснув золоченой фирменной надписью: «Комета».
«Бьюти оф Чикаго», — прочел я над витриной бара, от которого отъехала «Комета».
«Бьюти оф Чикаго»! «Красотка Чикаго» — возник в памяти своеобразный русский перевод этого названия, издавна знакомого мне. Так переводил эти слова боцман Агеев, сидя рядом со мной в жарко натопленном кубрике разведчиков-североморцев, вспоминая о трагическом исходе последнего рейса «Бьюти оф Чикаго».
Случайное совпадение? Или название бара имеет какое-то отношение к удивительным происшествиям военных дней, хронику которых записал я когда-то? Я не мог пройти мимо, не получив ответа на этот вопрос.
Я толкнул звякнувшую колокольчиком дверь, вошел внутрь бара.
В темноватом низком помещении, уставленном бутылками и горками апельсинов, горбился молодой буфетчик с традиционным полотенцем, перекинутым через рукав его грязноватой накрахмаленной куртки. Ни одного посетителя не было возле высоких круглых стульев у стойки.
Бармен склонился мне навстречу с широкой улыбкой на остроносом, желтовато-сером лице.
— Пиво, сэр? Кофе? Порцию горячей собаки?
За его спиной высилась пирамида золотистого цвета жестянок, похожих на зенитные снаряды, — в таких жестянках продается американское пиво.
Сияла никелированными боками электрическая кофеварка. Под стеклом круглились бледно-розовые жирные сосиски. Подогретые, зажатые между ломтями поджаренного хлеба, они носят странное название — «горячие собаки».