К сидевшим неуверенно приблизился незнакомый солдат. Форма на нем была не морпехов. В транспорте собрали для отправления домой не только пятую. Были еще из 29-й пехотной.

На лице у него было написано: 'Разрешите обратиться', а в трех шагах в качестве группы поддержки торчало еще несколько с уважительно-вопросительными лицами. После Гриффина и тюрьмы к Шаманову стали относиться с нескрываемым почтением и показательной предупредительностью.

Очень многие прекрасно поняли что произошло, а уж про капитана говорили практически в открытую. Никто не сомневался в убийстве зарвавшегося садиста. Официальную версию в расчет не брали. Всеми своими подвигами и наградами Стен не сумел себе сделать столь известного имени. Теперь его знали не только в морской пехоте и не одни офицеры.

Армия и флот в стороне не остались. И одобряли не только патраны или простые шиольские солдаты. Многие офицеры считали происшедшее правильным. Честь выше всего. Гриффин себя откровенно замарал низкими поступками. Шаманов повел себя как благородный человек. Дал сохранить лицо родственникам и наказал виновного. Это заслуживало похвалы и поднимало над многими, задавая планку поведения. Пойти на деяние, прекрасно зная о негативных последствиях для карьеры, да и дальнейшей жизни, не всякий решится.

— В чем дело? — спросил Стен доброжелательно. Слышать солдат все равно толком ничего не мог. Говорили они негромко, да и уловил что — какая разница? Он надеялся опереться на проверенных и заинтересованных сержантов в новом деле, но люди лишними не бывают.

— Там, — помявшись, доложил незнакомец, — моряки курс новый прокладывают. Мы идем не в Натмук. Прямиком к Синенду. Вы б сходили, выяснили, что к чему. Чего это домой не везут.

— Один Мрак, — поднимаясь, сказал Шаманов, — обязаны обеспечить бесплатный проезд до места принятия на службу. Не по морю, так по железной дороге. Ну пойдем, спросим.

— Это удачно получилось, — дождавшись пока толпа во главе с бывшим офицером повалит наружу, веско уронил Лайс. Всем в трюме вдруг стало страшно интересно, куда направляется делегация. Минут пять назад никто о столь прозаичных вещах и не задумывался.

— Зачем нам давление авторитета начальства? Сбор сержантов сам решит. Итак, я по любому пойду за Шамановым. Жены не имеется, детей тоже. Никто не ждет и жить мне негде. Идти в снова в сцепщики вагонов? В депо все места наверняка заняты. Спасибо, не хочется. Вот Таран назад в шахту горбатиться не желает и я схоже думал. Только куда деваться не знал. Тысяча в год зарплаты и пить без просыпа в выходные? Хочу чего поинтереснее. Стен предлагает цель в жизни. Выгорит или нет, Мрак его знает, но это хороший шанс. Ну? Кто как думает? Блэр?

— Я с вами, — заявил Садов. — Правда у меня то жена с ребенком имеется, но нам же база нужна? — он ухмыльнулся. — Почему не с моей деревни начать? Уж я точно знаю, кто и чем дышит. Кому требуется слово сказать, а кого и придержать за штаны.

— Макс?

— Я съезжу домой на пару недель, а потом вернусь. Все одно надо ведь пощупать настроения, да и всем с родичами повидаться.

— Таран?

— Нет парни. Политика, сельское хозяйство, самоуправляемость… Все это, — он точно обозначил ругательствами, что думает. — У меня еще старые знакомства сохранились.

— К Морио-стрелку пойдешь?

— Осуждаешь?

— С какой стати, — удивился Лайс. — Каждый выбирает свою дорогу. Мы столько убили за эти годы, что репутация страшного бандита, — он смачно плюнул на пол.

Сержанты дружно рассмеялись. Сколько там, на бандите, может висеть покойников — пять, шесть, десять? Любой из них навалил гораздо больше. И в основном это были не беспомощные гражданские, а такие же военные готовые тебя убивать.

— Он контролируют шлюх и игорные притоны, — серьезно сказал Таран. — С собачьих и лошадиных бегов зашибает немаленькие деньги. Наверняка бывалый человек подойдет.

— Ага, — подтвердил Глен, — и пустит вперед в качестве мяса. Нет, если серьезно, то предпочтительнее создать свою банду, а от вашего Морио избавиться. В море, только привязать чего потяжелее, чтобы не всплыл. Ха! — он подумал, — мы бы смогли, только не мой это путь. Убивать за деньги? Нет! А вот за правильную идею — да.

— Может это хуже? — зло спросил Таран. — За короля, за самоуправляемость, за независимость. Ты убиваешь, а потом опять остаешься ни с чем, и кто-то другой считает прибыль. За себя хоть честно. Я сделал — я отвечу. Не за принцип, а за возможность хорошо жить.

— Ха и еще раз ха! Одно не отменяет другого. Не важно, Лайс прав — неизвестно как упадут кости. Удача вещь капризная, но это гораздо интереснее, чем сидеть в деревенской лавке и отвешивать три конфетки ребенку, тщательно пересчитывая медные сантимы из потной ладошки. Я пошел в добровольцы в надежде найти другую жизнь. Не такую, как у моего отца. Может, это было глупо, но вернуться назад даже сержантом и с двумя орденами? Исключительно похвастаться. Я хочу другой жизни! Рисковой.

— А я нет, — отрезал Киран Дубравин. — Мне кровь уже поперек горла. Хочу в конюшню и не слышать больше никогда криков раненых лошадей, — его передернуло. — Людей не так жалко. Он хоть понимают, на что идут. А лошадь и возмутиться не может. Все! Пока меня не трогают, я просто развожу породистых скакунов и стригу овец.

— А тронут? — вкрадчиво спросил Лайс.

— Мы не арендаторы и ничего ужасного родичи не писали. Хорошие кони всегда нужны. Вы не думайте, если проблемы я всегда помогу, но лезть в эти политические дела… Без меня. Возьмете на себя слишком много и пойдете на каторгу. Без вины. Найдут причину. Земля — это власть. Кто ж ее добровольно отдаст?

— Вот и решили, — подвел итог Рудов. Трое за Лигу, двое сами по себе. Без обид парни, выбор честный. Пути расходятся, но это не значит, что необходимо смотреть на товарища зверем. Патра большая, а человек с человеком бывает встретится. И никто нам не мешает, — провозгласил, извлекая из мешка бутылку без этикетки под общее оживление, — выпить с ветераном Сводного отряда за прошлое. Спорим, лет через двадцать война будет вспоминаться как замечательное время?

— Мне вряд ли, — заверил Дубравин, в свою очередь, предъявляя дополнительную бутыль и два стакана.

— Ерунда! Молодой, здоровый, почти не пострадавший. Сквозная дырка не в счет. Девки любили и здоровья навалом. И свобода! Никаких обязательств, за тебя командиры думают. Кормят, поят, одевают, а ты вечно недоволен. Мало, плохо и невкусно. Дома-то ту же кашу жрал без масла за ушами трещало. Если сравнить, ха! В пятьдесят держишься за поясницу прямо с утречка и жена пилит за отсутствие денег. А дети на твои указания потихоньку плюют и от рук отбились. Как мы, — подумав, добавил, — под общее ржание. А что? — он обвел всех взглядом. — Кто-то хочет похвастаться, что его родители радовались идее пойти добровольцем? То-то! — поднимая стакан, провозгласил, — чтоб наши дети не были хуже нас!