Когда на его просьбу сделать что-нибудь немедленно получал ответ: сделаю завтра, — он говорил раздраженно:
Лет через двести? Черта в ступе!
Разве я Мафусаил?
(«Потомки»)
Если в трамвае кто-нибудь толкал его, он сообщал во всеуслышание:
Кто-то справа осчастливил —
Робко сел мне на плечо.
(«На галерке»)
В разговоре с невеждой об искусстве:
«Эти вазы, милый Филя,
Ионического стиля!»
(«Стилисты»)
Или:
Сей факт с сияющим лицом
Вношу как ценный вклад в науку.
(«Кумысные вирши»)
О чьем-нибудь бойком ответе:
Но язвительный Сысой
Дрыгнул пяткою босой.
(«Консерватизм»)
Помню:
Рыдали раки горько и беззвучно.
И зайцы терли лапами глаза.
(«Несправедливость»)
Ли-ли! В ушах поют весь день
Восторженные скрипки.
(«Настроение»)
«Мой оклад полсотни в месяц,
Ваш оклад полсотни в месяц, —
На сто в месяц в Петербурге
Можно очень мило жить…»
(«Страшная история»)
Рассказывая о каком-нибудь происшествии:
Сбежались. Я тоже сбежался.
Кричали. Я тоже кричал.
(«Культурная работа»)
Многому научил Саша Черный Маяковского-сатирика.
Часто читал некоторые стихи сатириконских поэтов:
Звуки плыли, таяли.
Колыхалась талия…
Ты шептала: «Та я ли?»
Повторяла: «Та ли я?!»
Не сказал ни слова я,
Лишь качал гитарою…
Не соврать же: новая,
Коли стала старою!
(Козьма Прутков, «Та-ли?!»)
С выражением декламировал «Бунт в Ватикане» («Взбунтовалися кастраты…») Ал. Конст. Толстого, которого очень любил.
Размусоленную эротику он не выносил совершенно и никогда ничего не хотел читать и не писал в этом роде.
Когда кто-нибудь из поэтов предлагал Маяковскому: «Я вам прочту», он иногда отвечал: «Не про чту, а про что!»
Маяковский часто декламировал чужие стихи на улице, на ходу. В 1915–1916 году это были главным образом те стихи, которые он и Бурлюк называли «дикие песни нашей родины». Эти стихи мы пели хором и шагали под них, как под марш.
Стихи Бурлюка (на мотив «Многи лета, многи лета, православный русский царь»):
Аб-кусают зве-ри мякоть.
Ночь центральных проведи…
(«Призыв»)
На тот же мотив:
Он любил ужасно мух,
У которых жирный зад,
И об этом часто вслуух
Пел с друзьями наугад.
На тот же мотив:
Заколите всех теляат —
Аппетиты утолят.
Стихотворение Бурлюка (по Рембо) «Утверждение бодрости» скандировали без мотива. «Животе» произносилось — «жьивоте», в подражание Бурлюку:
Каждый молод, молод, молод,
В жьивоте чертовский голод,
Так идите же за мной…
За моей спиной.
Я бросаю гордый клич,
Этот краткий спич!
Будем кушать камни, травы,
Сладость, горечь и отравы,
Будем лопать пустоту,
Глубину и высоту.
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,
Ветер, глины, соль и зыбь!
Каждый молод, молод, молод,
В жьивоте чертовский голод.
Все, что встретим на пути,
Может в пищу нам идти.
Ахматову пели на мотив «Ехал на ярмарку ухарь-купец»:
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера-а сероглазый король.
(«Сероглазый король»)
Беленсона из «Стрельца» — на неотчетливый, но всегда тот же самый мотив:
О, голубые панталоны
Со столькими оборками.
Уста кокотки удивленной,
Ка-за-вши-еся горь-ки-ми…
……………………………………
Дразнили голым, голубея,
Неслись, играя, к раю мы…
Небес небывших Ниобея,
Вы мной вас-па-ми-на-е-мы.
(«Голубые панталоны»)
Сашу Черного — на мотив «Многи лета»:
Губернатор едет к тете,
Нежны кремовые брюки.
Пристяжная на отлете
Вытанцовывает штуки.
(«Бульвары»)
Иногда мы гуляли под «Совершенно веселую песню» Саши Черного. Эта невеселая «Полька» пелась на музыку Евреинова. Он часто исполнял ее в «Привале комедиантов», сам себе аккомпанируя:
Левой, правой, кучерявый,
Что ты ерзаешь, как черт?
Угощение на славу,
Музыканты — первый сорт.
Вот смотри:
Раз, два, три,
Прыгай, дрыгай до зари.
……………………………
Все мы люди-человеки…
Будем польку танцевать.
Даже нищие-калеки
Не желают умирать.
……………………
А пока
Ха-ха-ха
Не хватайся за бока!
А пока
Ха-ха-ха
Тарарарарарара.
(вместо — «не толкайся под бока»).
Кроме «диких песен нашей родины», помню такие песни. На преунылый мотив — слова Саши Черного:
Гессен сидел с Милюковым в печаали.
Оба курили и оба молчали.
Гессен спросил его кротко, как Авель:
«Есть ли у нас конституция, Павел?»
…………………………….
Долго сидели в партийной печаали,
Оба курили и оба молчали.
(«Невольное признание»)
