— Клементины здесь нет, — сказал Ангель. — Пойдем ее поищем.

Ситроэн гордо зашагал к дому. Ангель протянул руку двойняшкам, но те отказались от помощи. Подняв целое облако пыли, они выбрались из кучи щепок и опилок и неуклюже побежали за братом. Лицо Ангеля покрылось испариной, он начинал нервничать. Тем не менее пошел вслед за детьми, опасаясь многочисленных подвохов со стороны каверзного сада; несмотря на раздражение, он бы очень переживал, если бы с ними что-нибудь случилось.

Детей он догнал уже внутри дома. Пронзительными выкриками Ноэль звал мать, Жоэль ему вторил.

— Довольно! — решительно оборвал Ангель.

Они, присмирев, затихли.

— Идите на кухню! — приказал Ангель.

Его удивило, что ничего не было готово. Уж полдник она могла бы приготовить! Он неумело посадил их перед чашками с молоком и тартинками — тут же началось шумное обжорство — и направился к выходу. В дверях он чуть не столкнулся с Жакмором.

— Вы не видели Клементину? — спросил он.

Психиатр по-кошачьи почесал за ухом.

— М-м… — протянул он, не желая себя выдавать.

— Бросьте ваши кошачьи замашки, — разозлился Ангель. — Можно подумать, вас это всерьез увлекает. Скажите лучше, где моя жена.

— Мне так неудобно… Я, видите ли, совершенно случайно зашел в столовую, — начал оправдываться Жакмор, — и она была там…

— Ну и что?! — рявкнул Ангель.

Он оттолкнул Жакмора и ринулся в столовую. Психиатр шел по следу. Он воздержался от комментариев, хотя было очевидно, что гнев Ангеля выражал не что иное, как досаду на свою собственную неспособность обращаться с детьми.

На ходу Ангель сочинял гневную тираду. Он редко выходил из себя, и это всегда происходило из-за детей. Ему следовало больше заниматься их воспитанием. Его трясло от злости. Сердце бешено колотилось в груди. Издевается она, что ли…

Он распахнул дверь и застыл на пороге. Лежа на обеденном столе, со спущенными до колен штанами, Клементина извивалась всем телом. Грудь вздымалась, кулаки судорожно сжимались. По глади стола взад-вперед скользили подрагивающие ягодицы. Бесстыдно раздвигались ноги, из приоткрытых губ вырывались слабые стоны. Ангель бестолково потоптался и попятился к выходу. Его лицо медленно принимало пунцовый оттенок. Он закрыл дверь и быстро вышел в сад. Жакмор остановился на крыльце, проводил Ангеля взглядом до поворота аллеи и вернулся на кухню.

— Интересно… — протянул он.

В считанные секунды он устранил последствия детского полдника. Пресытившиеся засранцы радостно лепетали. Он утер измазанные мордашки и вытолкнул грязнуль из кухни.

— Идите поиграйте с папой, — сказал он.

— Ачу… Тину, — потребовал Жоэль.

— Тину, — повторил Ноэль.

Ситроэн безмолвно направился в сторону сарая, братья поспешили за ним. Жакмор, насупившись, прислушался к звукам, доносившимся из сада, и нерешительно зашел в столовую. Перевернувшись на живот, Клементина продолжала непристойно извиваться. Психиатр принюхался, после чего с явным сожалением покинул столовую и поднялся к себе. Он растянулся на кровати и попробовал замурлыкать — получилось довольно неубедительно. Несмотря на все старания, приходилось расписываться в собственной беспомощности. Кстати, умел ли мурлыкать черный кот, которого он пропсихоанализировал несколько недель назад? Он принялся размышлять о Клементине — тоже интересная тема. Может быть, надо было до нее дотронуться? Он понюхал свои пальцы. Пахло служанкой, но запах был вчерашним, а потому совсем не стойким. Вот сидит он здесь, на кровати. А как же та женщина, наверняка продолжающая бесноваться внизу? Он сел, встал, вышел на лестницу. Перед дверью в столовую остановился. Прислушался. Было тихо. Он вошел.

Полуголая Клементина, похоже, заснула; во всяком случае, она перестала дергаться и лежала теперь неподвижно, завлекающе выпятив ягодицы. Жакмор почувствовал себя как-то срамно. Он подошел поближе. Услышав шаги, она зашевелилась и приподнялась. Жакмор замер.

— Простите, — сказал он. — Мне показалось, что вы звали.

Она взглянула на него усталыми мутными глазами и спросила:

— Что я делала на этом столе?

— М-м-м… — промямлил Жакмор. — Не знаю. Вам, наверное, было жарко.

Только тут она заметила беспорядок в своем туалете.

— Какой-то кошмар, — начала она и, как Ангель несколько минут назад, покраснела до корней волос.

— Скажите, а… — запнулась она на полуслове.

Села, даже не пытаясь прикрыть голые ноги.

— Чего уж тут… Что, вы меня никогда голой не видели?

Сбитый с толку Жакмор не знал, что и ответить.

— Я, наверное, буянила, — предположила она, начиная одеваться.

— Боюсь, что да…

— Ничего не понимаю, — сказала Клементина. — Собиралась приготовить детям полдник и вот… я здесь.

Она ощупала свой затылок.

— Я помню, что упала на этот стол. Вон шишка какая.

— Здорово же вы суккубнулись, — высказался психиатр.

Она подтянула штаны и пригладила растрепанные волосы.

— Ну да ладно, бывает, — заключила она. — Не думала, что меня так прихватит. Пойду готовить полдник.

— Они уже пополдничали, — сказал Жакмор.

Лицо Клементины помрачнело.

— Кто их накормил?

— Ваш муж, — ответил Жакмор. — А я вытер им мордашки.

— Ангель сюда заходил?

— Да, — ляпнул Жакмор.

Она быстро прошла мимо него и вышла в сад. Свернув на аллею, она уже почти бежала. Жакмор, поднимаясь к себе, шевелил мозгами — мыслил. А значит, существовал. Но обособленно.

Ангель взял в руки клепальник и приступил к другому борту. Он приставлял наковальню с внутренней стороны борта, когда появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы Клементина. Увидев мать, двойняшки радостно завизжали. Ситроэн подошел к ней и взял ее за руку. Ангель поднял глаза, оценил ситуацию и насторожился.

— Кто их накормил? — спросила она.

— Я, — сухо ответил Ангель.

Она была удивлена его тону.

— А по какому праву?

— Хватит! — отрезал Ангель.

— Я спрашиваю, по какому праву ты взялся кормить детей, если было раз и навсегда решено, что ты ими заниматься не будешь?

Клементина не успела даже закончить фразу, как на нее посыпались затрещины. Она зашаталась. Ангель, бледный как простыня, затрясся от ярости.

— Все! — гаркнул он.

Казалось, он успокоился, она поднесла дрожащую руку к щеке.

— Я сожалею, — наконец произнес он. — Но ты заходишь слишком далеко.

Дети подняли крик. Ситроэн наклонился, подобрал с земли гвоздь и изо всех сил всадил его в ногу Ангелю. Тот даже не пошевелился. Клементина расхохоталась навзрыд.

— Довольно! — отчеканил Ангель.

Она замолчала.

— А вообще-то, — продолжил он, — я сожалею только о том, что бил не изо всех сил.

Клементина покачала головой и пошла к дому. Дети семенили за ней. Ситроэн оборачивался и бросал на отца злобные взгляды. Ангель задумался. Он мысленно прокручивал только что произошедшую сцену и нервно морщился; потом вспомнил, как жена лежала на обеденном столе, и краска залила его лицо. Он знал, что больше никогда не вернется домой. В сарае имелось достаточно опилок, чтобы мягко спать, да и ночи стояли теплые. Он почувствовал какое-то жжение в левой ноге, наклонился и выдернул гвоздь с маленькой золотой шляпкой; на холщовой штанине раздавилось бурое пятнышко величиной с клопа. И смех и грех. Жалкие опарыши.

С тех пор как Ангель переселился на свою верфь, Жакмор старался держаться от дома подальше. Он чувствовал себя неловко в присутствии Клементины. В ней было слишком много материнского, и проявлялось оно весьма необычно. Дело не в том, что психиатр видел в этом что-то непристойное, — говоря о своей пустоте, а, следовательно, о полном отсутствии понятий этического свойства, он совсем не лукавил, — просто это стесняло его физически.

Он лежал в углу сада посреди буйных зарослей квашнерыльника, отвар которого придает даже самым робким невероятную силу и решительность. Жакмор рассеянно жевал краеугольный стебель, поджидая Белянку, которая должна была провести с ним остаток этого ничем не выделяющегося дня. Мысль о выделении заставила Жакмора ощупать ширинку: безупречна ли? Как правило, при подобных исследованиях венцом дела неизбежно оказывался психиатрический конец.