На пристани было жарко, пахло водой, канатом и свежей краской.

Низкобортный винтовой пароход стоял у берега, и по доскам его сходен беспрерывно вперед и назад ходили люди.

Двое мальчуганов, четырнадцатилетний Петя и старший приятель его, Николай, часа два уже наблюдали за сутолокой погрузки.

У обоих была одна, заботившая их мысль — как бы попасть на борт парохода, отправлявшегося на далекий север, в Карскую экспедицию.

Оба знали, что это трудно и для них почти невозможно, и все же решили испытать все средства, чтобы уехать.

Им очень хотелось посмотреть те далекие страны, о которых они читали в книжках, о которых так заманчиво и интересно рассказывал учитель в сельской школе.

Оба они с отцами много уже побродили по тайге, испытавши опасности и приключения. И, поэтому, особенно манил их далекий путь на таинственный север.

Пароход, стоял неподвижно и курился тонкой струйкой пара, вившейся из его копченой трубы.

Наконец, Николай решился. Подойдя, сунулся было к сходням, но его сейчас же отстранили грузчики, торопившиеся погрузить разнообразную поклажу.

Тогда он обратился к дежурившему матросу:

— Где командир парохода?

Матрос молча указал на стоявшего около ящиков толстого человека в форменной фуражке. Командир только что побранился из-за какого-то непорядка и был сердит.

Не во-время сунулся к нему Николай со своею просьбой.

— Взять вас на борт? Никак не могу! Что у меня пароход или детский сад? Проваливай и не путайся!

Приходилось выдумывать что-то другое!

Оба мальчика вышли из сутолоки погрузки и обратили внимание на баржу, стоявшую за пароходом.

Ее черные, смоленые бока, словно стены, выдвигались из воды, и струи течения, журча, разбивались о массивную раму баржевого руля.

Там тоже было движение. По палубе тащили брезент, накрывали им штабели досок. Значит, и здесь готовились к отправке.

На барже не стояли караулившие вход матросы, но зато и сама она стояла поодаль, не соединенная с берегом трапом.

Свисток вдруг протяжно заревел.

Тогда Петюха, уныло присевший было на ящик, побледнел и вскочил.

— Уйдет, сейчас уйдет! — толкал он Николая, — а мы останемся… Да чего же сидишь ты!

— Это первый еще свисток, — успокоил Коля, — а ты лучше погляди, чем привязана вон та лодка!

Петя понял товарища на полуслове. Не спеша подошел к болтавшейся на причале лодке, поглядел на привязку — эге, не цепь, а простая веревка… И, попросту, залез в лодченку!

Николай так же сделал вид, что ему надоело сидеть на бревнах. Встал, потянулся, даже зевнул. Потом приблизился к лодке и швырнул в нее свою походную сумку. Пошарив глазами, выбрал две подходящие дощечки, и их туда же!

А затем, убедившись, что народу кругом много, что все заняты своим делом, что никому нет охоты следить за двумя мальчишками, отвязал веревку, сдвинул лодку в воду и, как признанный ее хозяин, сел за кормовое весло.

Петя помогал подгребаться досками. Лодка заскользила вдоль высокого баржевого борта.

Очень удобно было залезть по рулю. И ребята совсем было уж подвернули лодку, да услышали наверху чей-то громкий голос. И поняли, что на корме работают люди.

Заплыли с речной стороны, подгреблись к самому носу и увидели тяжеленный якорь, спускавшийся до самой воды. Здесь под’ем был тоже возможен.

— Айда? — вопросительно пригласил Николай.

Петя было замялся, но тут загудел второй свисток, и Николай, без колебания, вскочил на якорную лапу.

Вот он лезет вес выше и выше, а Петюха одной ногой на якоре стоит, а другой упирается еще в лодку. Вот, перемахивает Николай через борт и исчез совсем… Петя замирает в тоскливом ожидании. Лодка колышется у него под ногой, плещут в баржу шелестящие волны, и тянутся секунды, долгие, точно годы…

Но, вот, голова товарища высовывается высоко над Петей. Лицо у него сияет, он часто-часто машет к себе рукой.

Кончено! Петя резким толчком отталкивает лодку, хватается за якорь и, ловко цепляясь по канату, взбирается на борт. Там, хоронясь за огромный сверток веревок, Николай подает ему руку, вытаскивает на палубу.

На четвереньках, прячась за доски, оба приятеля доползают до черного отверстия приоткрытого трюма. Этот темный вход на самом носу баржи, среди разложенных по палубе ржавых якорных цепей.

Вниз ведет крутая лесенка, Петя со страхом спускается вслед за товарищем, пока не ступает на дно носового трюма. Темного и пустого.

Тут Николай вспоминает, возвращается по лестнице и тихонько опускает над собою крышку трапа.

Делается так темно, что Петя садится на пол. И так ему становится страшно, что он с удовольствием бы отказался сейчас от рискованного своего предприятия, но уж поздно.

По палубе, над ребятами, топают шаги, грохочет цепь.

Глухо рявкает третий и последний свисток парохода. Николаю тоже должно быть не по себе. В темноте он нащупывает петину руку и крепко сжимает ее…

Но, вот, баржа дрогнула и качнулась. Шумный поток воды облил наружные доски носа — совсем вот, вот, где-то рядом…

Путешествие началось!

— Ну, как? — спросил Николай.

— Здорово! — ответил Петя.

Глаза их привыкли к темноте. Кругом пахло свежими стружками и смолою. Помещение было небольшое и совсем пустое.

— Никогда носовую часть не загружают, — поучал Коля, — чтобы не зарывалась баржа в воду, чтобы легче было ею править.

От главного, товарного трюма, носовой отсек[1] отделялся глухой переборкой. За массивными балками креплений шпангоута[2] — тесные закоулки, заваленные просмоленной паклей.

— Слушай, — предложил Петя, — заберемся туда! В пакле в этой мягко, как в постели, и никто не увидит нас!

Сделали далее репетицию на случай тревоги. Петя ложился за балки, к самой стене и зарывался в паклю. И нельзя было подумать, что там прячется человек.

А пароход тем временем разошелся. Слышно было, как шлепали волны в борта, как журчанием бежала вдоль баржи вода.

Теперь, как всякие устроившиеся пассажиры, ребята подумали о своем дорожном хозяйстве.

Путь им предстоял не короткий — дней десять надо было плыть до Туруханска.

Взялись за походную сумку — в ней сухарей дня на четыре. И маленький кусочек сала».

— А вода-то где!? — ужаснулся Петя.

Да, воды у ребят не было ни капли!

— Вот так штука, — уныло протянул Николай, — завтра же вылезать придется…

— Поди отдуют? — осведомился Петя.

— Отдуть не отдуют, а на первой же пристани высадят…

— Вот тебе и север! — заключил Петюха.

Оба очень опечалились.

— Эх, часов то нет! — жалел Петя, — день ли сейчас или ночь — не знаем!

И даже сколько времени прошло от начала плавания — не знали, потому что вскоре после посадки заснули и спали, должно быть, очень долго.

По прежнему ровно шел пароход, и шумно бились об нос баржи рассекаемые волны.

— Здорово хочется пить! — вспомнил Петюха.

Он, как более слабый, сразу же поддался жажде, мучительно думал только о воде и этим еще более растравлял жгучее желание пить.

— Потерпим, Петя, — печально уговаривал Николай.

— Долго ли терпеть-то, — стонал Петюха, — все равно, не дотерпим, помрем! Так ли, сяк ли, наверх вылезать придется. Полезем, Никола, сейчас? Уж больно мне трудно…

Понимал Николай безысходность положения и нечем было ему ответить на речи товарища.

И все-таки хотелось подождать. Хоть на полчаса отдалить минуту бессильной сдачи!