Поиск
Разумеется, жаль, что нет возможности вместе с поэтической версией «Романа о Граале» издать и прозаическую, сохранившуюся — в отличие от поэтической — во множестве списков, часто довольно сильно различающихся текстуально и явно изобилующих позднейшими вставками, тоже интересными (ибо для нас «позднейшие» вставки сделаны все-таки весьма, весьма давно). В частности, Иосиф Аримафейский по одному из таких списков оказывается проповедником христианства в Британии от этого сюжета рукой подать до круглого стола короля Артура), — и в этой версии Грааль прямо поименован потиром. В позднейшиx французских изданиях — в частности, в издании В. Нитце 1927 года, по которому выполнен перевод Е. Кассировой, введена разбивка на сцены, добавлен Прозаический отрывок, без которого текст теряет связность, — словом, перед нами в той пли иной степени попытка реконструкции окончательного поэтического замысла Робера де Борона. Однако ведь и в первых списках Библии тоже нет разбивки на слова. Потомки вынуждены хоть немного адаптировать к своему восприятию текст, пришедший из глубины веков. Иначе у книги просто не будет читателей. Однако подобные вмешательства» сведены и в публикации Нитце и тем более в современном переводе па русский язык, к предельно возможному минимуму.
Именно здесь мы подходим к последнему из возможных образов Святого Грааля — образу невербализируемому, невоплотимому в слова и собственно словам почти непричастному: «Поиск Грааля <…> — это символ духовного приключения, каковым и является поиск Бога, абсолюта, или, согласно Юнгу, внутренней наполненности, которой Соответствует господство чувств. Это приключение рыцаря, давшего обет бедности и представляющего тип идеального мужчины, обладателя трех добродетелей: отваги, верности, целомудрия». Здесь от сюжета собственно Святого Грааля мы вступаем в область иного сюжета, для европейской культуры едва ли не более важного — сюжета поисков Грааля, или, если угодно, странствия, конечной целью которого является обретение Грааля, однако цель в данном случае не перерастает в самоцель, ибо в странствии герой-протагонист способен прожить всю жизнь, совершая один подвиг за другим, приближаясь к архетипу вечного странника. В античном мире чем-то подобным было путешествие за Золотым Руном, сведшееся в конце концов к поэме Аполлония Родосского; современное литературоведение приравнивает подобное бесконечное странствие к попытке (всегда бесплодной) бежать от самого себя.
Хорхе Луис Борхес свел все сюжеты мировой литературы к четырем основным: обороне укрепленного города, странствию в поисках заветной цели, возвращению героя домой из дальнего странствия и самоубийству Бога (заметим в скобках, что как минимум пятый сюжет, легенду о братьях-антагонистах, великий аргентинский мудрец как-то пропустил мимо внимания). История о Святом Граале содержит в себе элементы чуть ли не всех четырех: как укрепленный город вполне может рассматриваться «твердыня Монсальват», где (по крайней мере, по вагнеровскому «Лоэнгрину») Грааль хранится, поиск заветной цели самоочевидно, а ведь обретя ее, придется еще и вернуться, иначе в странствии не было смысла, ну, а «самоубийством бога» не совсем христианский разум слепца-библиотекаря именовал собственно сюжет Евангелий. Однако сюжет, в котором поиски Грааля становятся важней, нежели сам Грааль, подарил миру едва ли не всю литературу, осененную крылами Музы Дальних Странствий — вплоть до естественнонаучной. Желание достичь Северного пояса или Южного, подняться на Эверест или опуститься на дно Марианской впадины, желание ступить ногой на поверхность Луны — все это в конечном счете поиски Грааля, и не так уж счастлив тот, кто своей цели достиг: жизнь его может потерять смысл. Счастливец по сравнению с ним тот, кто стремится к цели заведомо недостижимой: не к доказательству теоремы Ферма (уже доказана), не к решению квадратуры круга (того гляди решит ее кто-нибудь ненароком), не к поискам десяти пропавших колен Израилевых (вдруг да найдутся), а проще — проводит дни своего земного странствия в поисках Святого Грааля, к примеру.
Ибо жизнь такого человека исполнена высокого смысла, он готов на жертвы и подвиги, он не боится быть смешным, он исполнен нравственной чистоты и славных помыслов: он — рыцарь.
Рыцарь Святого Грааля.
Е. Витковский
РОБЕР де БОРОН РОМАН О ГРААЛЕ
Любому грешнику давно
Понятье твердое дано,
Что, перед тем как в мир явиться,
Христос не одного провидца
Оповестил, благую весть
До мира повелев довесть.
И возгласили их уста,
Что сына Своего, Христа,
Господь пришлет на землю нашу
Испить великой скорби чашу.
А в старину, скажу вам прямо,
Все люди с праотца Адама:
И Авраам, и Моисей,
И прочие, и тот, и сей,
Вельможа, патриарх, герой,
И добрый человек, и злой,
И подневольный, и владыка,
Народ от мала до велика —
Все поколения подряд,
Преставившись, сходили в ад.
В те давешние времена
Хозяин ада, Сатана,
Уверен был, что он один
Над всеми царь и господин.
Однако о небесном чуде
Мечтали в преисподней люди.
И вот в юдоль скорбей и слез
Господь наш Иисус Христос
Спустился, дабы во плоти
На муку крестную пойти.
Во чреве Дева понесла,
По воле Господа — светла,
Проста, кротка и благородна.
Так было небесам угодно.
И, добродетелей полна
И ликом хороша, она
Сравнима и сама притом,
Вестимо, с розовым кустом,
И нет душистей, нет нежней
Той розы, что сокрыта в ней!
Марией Деву величали.
То имя скорби и печали
И говорит о горьком море,
О матери, познавшей горе.
Марииных отца и мать
Иоаким и Анна звать.
Однако ж оставалась та
Благочестивая чета
Бездетной до преклонных лет,
Печалясь, что детей все нет,
Молился старец неустанно,
Чтоб понесла в утробе Анна,
И жертву к алтарю принес.
Не принял жрец даров и слез
И старец бросил дом и храм.
Он удалился к пастухам
И в горести безмерной жил,
Решив, что небесам не мил,
Ведь Бог, мольбы его презрев,
Явил ему великий гнев.
Однажды зрит Иоаким:
Посланец Господа пред ним.
И молвит ангел старику:
«Се, слово Божие реку.
Ты, Йоаким, по Божьей воле,
Отныне не бездетен боле.
Ступай обратно не скорбя.
Дщерь народится у тебя.
Родит твоя супруга Анна.
И Богу дщерь твоя желанна.
И будет у Него в чести
Она святую жизнь вести.
Марией наречется дщерь.
Итак, ступай домой и верь,
И будь спокоен, весел, рад.
А в городе, у самых врат,
Жену свою обнимешь снова.
И таково Господне слово.
Покой и радость впереди.
Иоаким, домой иди».
Начну, однако же, сначала.
Спасти от кары надлежало
Томившихся в аду людей,
Над коими царил Злодей.
Однажды плод запретный с древа
Адаму предложила Ева.
С тех пор в геенну Дьявол всех
Волок за первородный грех.
И, наконец, поведать надо,
Как вызволили нас из ада
От Люциферовых порух
Отец, и Сын, и Святый Дух.
Ведь сущность Бога триедина.
Се — сущность и Отца, и Сына,
И Духа Свята. И такое
В Едином, означает, — Трое.
Желал Господь, чтоб Сын Его
Обрел людское естество.
И волей Господа, чиста,
Мария родила Христа.
И Божий Сын, ее дитя,
Плоть человечью обретя,
Жил, как предания гласят,
Терпел, страдал и был распят,
Чтоб, наконец, сумели мы
Спастись от вековечной тьмы.
Мир с незапамятных времен
Был на геенну обречен
За ту же Евину вину.
Я о ней упомяну:
В том Евина была вина,
Что не послушалась она
И с дерева добра и зла
Плод заповедный сорвала.
И плод был сочен, ал и бел.
И взял Адам его, и ел.
И съел, и наготу свою
Увидел. Так, вкусив в раю
Плодов запретных и прозрев,
Нарвали зелени с дерев,
Повязки сшили и надели,
И с опоясаньем на теле
О райском позабыли благе.
Отныне ведали, что наги.
Гуляя по густым садам,
Сказал Господь: «Ты где, Адам?»
Сказал Адам: «Я здесь. Я наг.
Се был грехопаденья знак.
И вот, нарушивших запрет,
В раю Адама с Евой нет.
Так, в муках грешная жена
Была рожать обречена.
А человеку неизменно,
Когда скончается, геенна,
Где Дьявол всем и вся владел,
Была назначена в удел.
И все сходили в ад, покуда
Создатель не содеял чуда.
И был по милости Господней
Избавлен мир от преисподней
Посланцем Господа Христом.
А я поведаю о том —
Услышано да будет всеми, —
Что Иисуса в Вифлееме
Мария родила святая.
И, души истиной питая,
Она — живительная влага,
Источник радости и блага.
Итак, правдиво, без прикрас
Продолжу о былом рассказ,
Не утаив и не соврав,
Покуда, други, жив и здрав.
Так чудо совершил Творец.
Людскому роду наконец
Христос был во спасенье дан.
В реке прозваньем Иордан
Креститель Иоанн младой
Спасителя крестил водой.
Рек Иисус: «Водою всяк
Да крестится, чтоб не иссяк
В нем жизни благостный исток
И чтобы Сатана не смог,
Над ним заполучивши власть,
Его навек в аду заклясть».
И Церкви Иисус Христос
Права крещения принес,
И положил Петру в удел
Радеть о Церкви, и велел
Пасти людей, ключи от рая
Петру отныне поручая.
И за Адама все на свете
В роду людском, отцы и дети,
Народы, словом, всей земли
Навек прощенье обрели.
А мнилось, в царстве Сатаны
Они страдать обречены.
Однако ж Иисуса сила
От плена мир освободила!
Но ведал Бог, что слабы мы
И что влекомы силой тьмы,
Что искушенья и соблазны
Безмерны и многообразны,
Ведь немощную нашу плоть
Нам невозможно побороть.
Христос велел Петру, чтоб людям
Сказал он так: коль грешны будем
Но покаяние во всем
Чистосердечно принесем,
Винясь и в малом, и во многом,
То чрез Святую Церковь Богом
Мы будем от своей вины
Избавлены и прощены.
Так, Иисус пришел. Тогда,
В те стародавние года,
О коих ныне говорим,
Царил непобедимый Рим
Над Иудеей, и туда-то
Послал наместником Пилата.
И были некий иудей
И пятеро его людей
Пилату верная подмога.
Сей иудей, Христа премного
И почитая, и любя,
Боялся выказать себя.
И отступился — зло содеяв,
Дабы не гневать фарисеев,
Хоть почитал себя тайком
Пришельцу другом, не врагом.
Но враг — нашелся все ж таков
Среди друзей-учеников.
С проклятьем вспоминают люди
О сем предателе Иуде.
Итак, на сходках фарисеи
Кричали, что всего вернее,
Дабы остаться им в чести,
Христа немедля извести.
А Иисус душой приник
К Иуде. Оный ученик
Искариот, упомяну,
Хранил общинную казну,
Был жаден, а еще ревнив.
Иуда злился, невзлюбив,
Что меж собой ученики
И задушевны, и близки.
И так, апостолов среди
Ходил со злобою в груди.
Не ведали друзья Христовы,
Что казначей их строит ковы.
Но знал Учитель наперед,
Когда и почему умрет.
Иуда же как казначей
Сбирал дары от богачей,
При этом, велика ль, мала,
Иуде десятина шла.
И вот в дому у фарисея
Собрались, ужинать затея,
Ученики вокруг стола.
И некая жена вошла.
И, наклонясь, к ногам Христа
Припала поселянка та.
Мария было имя ей.
Пахучий нардовый елей
Мария из сосуда льет
У ног Учителя, и вот,
Сей драгоценнейший бальзам
Пролив и примешав к слезам
(не плакать ей невмоготу),
На ноги и главу Христу
Благоухающую масть
Мария начинает класть.
И благовония легки.
И тронуты ученики.
Один Искариот сердит.
С негодованием твердит,
Что триста сребреников нам,
Мол, заплатили б за бальзам.
А так, мол, мне прибытка нет —
Законных тридцати монет!
И охватила злость Иуду.
«В накладе, — думал он, — не буду!»
Вот к Каиафе неспроста,
Но мысля, как сгубить Христа,
Злодеи толковать идут.
Иуда тоже тут как тут…
В ту пору в Иерусалиме
Первосвященником меж ними
Был Каиафа всех главнее.
Иосиф из Аримафеи
Тогда участвовал в совете,
Где толковали старцы эти.
Был сей аримафеец, впрочем,
До злодеянья не охочим.
Но все, когда вошел Иуда,
Умолкли, опасаясь худа:
Считали нечестивцы те,
Что он радеет о Христе.
Иуда говорит: «Вначале
Вы громко спорили, кричали.
Почто же замолчали враз?
И тишина почто у вас?»
Они ж ему: «А ты открой,
Где Иисус, учитель твой?
Иль проповедовать куда
Пошел?» Иуда молвит: «Да,
Пошел». Не отстают они.
«А ну, — вскричали, — не темни!
Ты — Иисусов или наш?
Ты Иисуса нам продашь?»
И вот тогда Иуда, враг,
Ответил фарисеям так:
«За тридцать сребреников вам
Охотно мудреца продам.
Вас к Иисусу приведу».
И тотчас проклятую мзду
Охотно фарисеи дали
Искариоту. Ну, а дале
Стал пред синедрионом тать
Задуманное излагать.
Мы с вами, мол, в тот самый дом,
Где будет Иисус, придем.
И, будто идучи на бой,
Возьмите и ножи с собой.
Оружье пригодится. «Но, —
Речет, — запомните одно:
Что с Иисусом брат Иаков
Лицом и статью одинаков.
Смотрите, одного с другим
Не спутайте!» — «А мы хотим, —
Иуде молвят, — если так,
Отличия увидеть знак».
А он в ответ, что вещь проста,
Что поцелует, мол Христа.
При обсужденьи мерзких дел
В тревоге и тоске сидел
Иосиф из Аримафеи
И думал: «Экие злодеи!»
Се, ждали, подлые, покуда
Им знака не подаст Иуда.
В Четверг у Симона в дому
Был Иисус, и там ему
Внимали братья. А Христос
Слова такие произнес:
«Вам ныне истину открою.
Вы преломили хлеб со мною
Теперь, а на исходе дня
Один из вас предаст меня».
И рек Иуда: «Молви нам,
Равви, не я ль тебя предам?» —
«Иуда, ты сказал», — таков
Иуде был ответ Христов.
И, истинную благодать
Желая въяве преподать,
Взял умывальницу и сам
Омыл стопы ученикам.
Тем самым был урок им дан.
И тихо молвил Иоанн
В ответ на действие Христово:
«Сказать позволь, Учитель, слово».
Позволил Иисус ему.
Тогда сказал он: «Не пойму,
Почто, как некто из толпы,
Ты грешным нам омыл стопы?»
Учитель, отвечая, рек:
«То от Меня Петру урок.
Вода от первых же ступней,
Омытых человеком в ней,
Уже грязна. С ней люди схожи.
Грязны, покуда грешны, тоже.
Но могут, хоть грязны они,
Другому омывать ступни.
Омоют и омоют снова,
Как ни грязны, один другого.
Так, даже грязная вода
Грязь отмывает без труда.
И всяк омыт, и стар, и мал,
Последний точно первый стал.
Я притчу о воде беру
Примером, говоря Петру
И Церкви-Матери Святой,
Чтоб наставляли род людской.
И сможет грешник, стало быть,
Другого грешника омыть.
И будет чист омытый сей:
С того, кто Троицу и с Ней
Святую Церковь любит верно,
Отмоется любая скверна.
Но чистого не явен вид,
Пока не сказано: омыт.
И ты за сим примером следом
Запомни: всякий грех неведом,
Пока не исповедан он,
Пока от церкви утаен».
Вот так об омовеньи ног
Учитель Иоанну рек.
Итак, сидят они в дому
У Симона. И вот к нему,
Как обещал, Искариот
Господних недругов зовет.
И на предательские зовы
Явились в дом враги Христовы.
И вся община у стола
В великом страхе замерла.
А сам Искариот, злодей,
Узрев непрошеных гостей,
Целует Господа в уста
И так им выдает Христа.
Вмиг окружен и схвачен Он.
«Держите крепче! Он силен!» —
Внушает стражникам Иуда.
И увели Христа оттуда,
Решив, что он у них во власти.
Так, дело сделано отчасти.
И плакали ученики
Слезами муки и тоски.
А некто на столе фиал
Вина Христова увидал.
И не было вокруг людей.
И вынес чашу иудей,
Пока с побоями, в пыли
К Пилату Господа вели.
И обвинили, как умели
Христа злодеи, а на деле
Над Господом совсем мала
Власть фарисеева была.
Искали для Него вину —
Не отыскали ни одну.
И мог бы, только захоти,
Он от судилища уйти,
Неодолим и неподсуден.
А все-таки на суд Иудин
Явился Иисус Христос
И брань людскую перенес.
Итак, стояли у палат.
И вышел, и сказал Пилат:
«Старейшины для ясновидца
Хотят распятия добиться,
Но пленника сего вина
Ни в чем, однако, не видна.
И посему даю ответ:
Причин для наказанья нет».
Но иудеи, гневны, яры,
Желают Иисусу кары
И требуют свое опять.
Хотят на казни настоять.
«Пусть кровь Его на нас!» — кричат.
И покорился им Пилат.
Но, согласившись с ними, с ходу
Он опускает руки в воду
Прилюдно, сути не тая:
Вот, умываю руки я,
Чтоб не пошла дурная слава,
Что, мол, Пилат судил неправо!
А иудей, забрав в дому
У Симона фиал, к тому
Пилату прибежал. Фиал
Он прокуратору отдал.
Когда ж разнесся слух о том,
Что сотворилось над Христом
И ликовали фарисеи,
Иосиф из Аримафеи
К правителю пришел и рек:
«Тебе и Риму долгий срок
Служил и я, как верный воин.
И, коль решишь, что я достоин,
И оказать мне милость рад,
Ни воздаяний, ни наград
Желаю, но, душой скорбя,
Прошу иного у тебя». —
«Добро, Иосиф, по трудам, —
Сказал Пилат, — тебе воздам
Охотно, ибо признаю,
Иосиф, преданность твою». —
«Тогда позволь, — Иосиф сей,
Аримафейский рек ему, —
Распятого с креста сниму». —
«На бескорыстного слугу
Не подивиться не могу! —
Правитель молвит иудею. —
И отказать тебе не смею.
Да на отказ не стало б сил,
Когда б и большее просил.
Ступай и с верными людьми
Страдальца своего сними». —
«Благодарю. Однако стражу
Предупреди. Я с ней не слажу
Правитель же ему в ответ:
«В предупрежденьях нужды нет».
«Но, стражники твои у нас,
Правитель, стребуют приказ!» —
«Не стребуют. Ступайте смело
К Голгофе и снимайте Тело!» —
К кресту Аримафей бегом.
И вот на Теле дорогом
Уничижений и обид
Следы немыслимые зрит.
И сам, терзаясь прежестоко
Пред Телом мертвого Пророка,
Он страже говорит: «С креста,
Пустите-ка, сниму Христа». —
«О том и думать, иудей, —
Охранники в ответ, — не смей!
Ведь голосил Он: наяву,
На третьи сутки оживу.
Пусть оживет, но наперед
Пусть, как положено, помрет!» —
«Приказано мне снять Его.
Пилата слово таково».
А те: «И не проси о том.
Иначе и тебя распнем».
Иосиф кинулся назад
К Пилату и кричит:
«Грозят Мне воины, как бунтари,
И, что я им ни говори,
Ответом то плевки, то брань,
Мол, докучать нам перестань!
Я о приказе им толкую,
А солдафоны ни в какую».
Словам Иосифа не рад,
Оглядывается Пилат.
Кого, мол, в помощь, утрудим?
А рядом — некто Никодим.
Пилат окликнул Никодима.
Мол, подсобить необходимо.
«Ступайте, — говорит, — вдвоем.
О слове помните моем».
Сие сказав, Христов фиал
Пилат Иосифу отдал.
И то: искуснее и краше
На свете не бывало чаши.
«Тебе Он был милей родни, —
Сказал Пилат, — за то храни
Сие сокровище. Владей
Им нераздельно, добродей».
Расщедрился Пилат: видать,
Себя перед людьми признать
Вершителем недобрых дел
Сей прокуратор не хотел.
И вот на кузню полетели
Те иудеи. И о деле
Сказавши мастерам своем,
Забрали клещи и вдвоем
Исполнить превеликий труд
Они к Распятию идут.
Охранники на месте. К ним
Теперь подходит Никодим.
Он не боится их и сам
Бесстрашно угрожает псам.
Он молвит: «Муками Христа,
Быть может, наконец, сыта
Бессовестная ваша свора?
Не хватит ли пустого спора?
Эй вы, воинственная рать!
Велел начальник Тело снять.
Вот поздорову-подобру
Я Мертвого и заберу.
И схоронить Его отдам
Иосифу. И спорить вам
С самим правителем не след».
Но спорят стражники: мол, нет,
Тебя не пустим, Никодим
И Мертвеца не отдадим.
Но иудеи — поперек.
«Кто повеленьем пренебрег,
Покончим, — возопили, — с ним!
На древе вас самих казним!
Собакам вашим поделом!»
Тут побежали бить челом
К Пилату стражники-злодеи.
Снимает Никодим скорее
С Голгофы Тело. Наготове
Уже Иосиф. И от крови,
Следов глумления и мук,
Омыл Его как верный друг.
Последний оказал почет.
Но зрит Аримафей: течет
И падает на камень вновь
Христова пресвятая Кровь,
Лиясь из раны — а она,
Омытая, растворена.
И праведник, как мог, ловчей,
Подставил рану под ручей
И в тот подаренный фиал
Кровь Иисусову собрал.
Иосиф рассудил о Ней:
В сосуде я всего верней
Назло и вору, и врагу
Сию Святыню сберегу».
И терпеливо, и умело,
Собравши Кровь Святую,
Тело Спасителя людей Христа
Омыл Иосиф дочиста.
И, стало быть, кровавый ток
В Иосифову чашу стек.
Тогда Иосиф пеленою,
Льняною плащаницей, кою
Купил он, с головы до ног
Господне Тело обволок
И положил во гроб пустой,
И выход завалил плитой.
Проходит день. И вот спешат
К Пилату судьи. И Пилат
Выходит. Фарисеи речь
Заводят: надо-де стеречь
Скалу, заваленную той
Тяжелой каменной плитой,
Не то найдется доброхот,
В два счета Тело украдет.
И посему поутру рано
У гроба собралась охрана.
И Господа Иосиф мой
Оставил и пошел домой.
Умерших праведников ради
Господь наш побывал во аде,
Пока, правителю служа,
У гроба бдили сторожа.
В аду от муки и печали
Во власти Сатаны кричали
Все, ибо Бес свиреп и лют.
Но праведный и добрый люд
Христос избавил для небес.
И с грешными остался Бес.
А с копьями наперевес,
Не зная, что Христос воскрес,
Охрана у Христова гроба
Стояла и глядела в оба.
Зато Марииного Сына
У гроба зрела Магдалина,
А с нею и сия, и та
Воскресшим видели Христа.
От них о превеликом чуде
Другие услыхали люди,
Заговорили, загалдели,
Мол, Иисус ожил на деле,
Раз Магдалине и Петру
Живым явился поутру.
Мол, убедил он и Фому,
Сему явился, и тому,
И мироносице Марии.
И видели его другие.
А сторожа подняли крик
И к фарисеям напрямик
Помчались доложить об этом.
И фарисеи всем советом
Тут затевают шум и гам.
«Ой, горе, — воют, — горе нам!»
Твердят, что скрылся
Из гробовых пелен и уз,
И что отвалена плита,
И что гробница, мол, пуста,
Коль верить слугам, а навряд
Они неправду говорят.
«А коли нет Его нигде,
Быть, — голосят, — большой беде!
Но мы Пилата убедим.
Речем, что Тело Никодим
С Иосифом снимали — знать
Им за Него и отвечать».
И положили так сии
Старейшины и судии:
«Пилату не боясь речем:
Мы в похищеньи ни при чем.
Иосиф с Никодимом эти
Единые за все в ответе.
И с них за Иисуса спрос.
А кто ж еще Его унес?
По их вине пуста гробница.
Им пред тобою и виниться».
И в синагоге все подряд
Так фарисеи говорят:
«Обоих надо в кандалы.
Они за Иисуса злы
На нас и, верно, завопят,
Что Иисус зазря распят.
Но мы их схватим, а засим
Виновниками огласим.
Ужо помучим их, притвор.
Объявим, что Иосиф — вор».
Вот так и рассуждали в лад
На том совете стар и млад.
Затеял зло синедрион.
И приговор произнесен.
А Никодима верный друг
О том оповещает вдруг.
И он, опасностью гоним,
Бежал, когда пришли за ним.
Стучат — а им ответа нет.
Вошли — а Никодима след
Простыл уж: в доме ни души.
Тогда возьми и поспеши
Первосвященникова рать
Иосифа вязать и брать.
Озлобились, ломают двери,
Неистовствуют, точно звери.
Лютуют, голосят в ночи:
«Эй! Признавайся! Не молчи!
Почто пуста Его гробница?
Где Тело мертвое хранится?»
Иосиф, терпелив и тих,
Удостоверивает их:
«В гробницу из последних сил
Я Иисуса положил
И отбыл. А дозор у скал
Людей к ней больше не пускал».
Но Иисусовы враги
Опять ему кричат: «Не лги!
Тебя единого к ответу!
В гробнице Иисуса нету!» —
«Не вем. В саду четыре дня, —
Речет он, — не было меня.
И, ежели пуста гробница, —
Не на Иосифа браниться!»
Но, нечестивые, в ночи
Его пытали палачи:
Иль уговаривали, или
Секли и батогами били.
И наконец, уж на рассвете,
Иосифа злодеи эти,
Первосвященники-врали
В узилище поволокли
И, пленника в темницу бросив,
Дабы томился в ней Иосиф
Себе на муку и на горе,
Замуровали вход в каморе.
О том проведавши, Пилат
Был злодеянию не рад
И фарисеев поносил,
Перечить не имея сил
И из узилища не смея
Освободить Аримафея.
Но Иисус Христос нигде
Не бросит праведных в беде,
От поруганий и обид
Утешит и освободит.
И в одночасье поутру
В Иосифову конуру,
Где он томился взаперти,
Христос пришел его спасти.
Свет, ослепителен и бел,
Аримафея обогрел.
Он глянул на Христа и тут
В Его руках узрел сосуд.
А накануне в сей фиал
Он кровь Христову собирал!
Кричит Иосиф из оков:
«Почто? Отколе? Кто таков,
Рассеиватель темноты?
О Господи? Ужели — Ты?» —
«Да, Небом Посланный — с тобой,
Сказал Господь. — Не утаю,
Иосиф, быть тебе в раю».
Иосиф рек: «В моей ночи
Так ярки дивные лучи
Что не дают они, увы,
Тебя увидеть, Раввуни!» —
«Внемли началу из начал, —
Христос страдальцу отвечал. —
Род человеческий храня,
Господь-Отец послал Меня
Явиться людям во Плоти,
Меж вами быть и вас спасти.
И Я, Распятый ради вас,
Вас от мучений ада спас.
Простилось мукою креста,
Что прародителей чета
В сени Эдемовых дерев
Запрет Создателя презрев,
Запретный плод добра и зла
На радость змию сорвала.
И первочеловеков тех
За совершенный ими грех
Карая, Вседержитель Сил
С тех пор бессмертия лишил.
А порожденных ими чад
Неистовые бесы в ад
Влекли за первородный грех,
При этом забирая всех,
Всех до единого, покуда
С Марией не свершилось чуда.
Се, от жены явилось зло —
И благо от жены пришло.
И тот, и этот, и иной
Сгубились и спаслись женой.
Наказаны из-за жены,
Из-за жены и прощены!
Знай, Сына Божьего, светла,
Пречиста, Дева родила.
Оплеван с головы до пят
И на кресте людьми распят,
Однако волею небес
На третьи сутки Он воскрес.
Се — Я в обличии людском
Был фарисеями иском,
Захвачен, мучим и казним
Затем, что ненавистен им.
Иосиф тянется из уз,
Кричит Ему: «Ты — Иисус!
И это Ты распят на древе!
И это Ты Марии-Девы
Сын! И старался, стало быть,
Искариот — Тебя сгубить!
Тебя поганый этот идол
За тридцать сребреников выдал!
И это чудо из чудес
Ты совершил — тем, что исчез!
И за Тебя, выходит, днесь,
О Боже, мне погибнуть здесь!»
«Да, это Я, Иосиф, верь,
Не размуровывая дверь,
К тебе спустился, коль темница
Тебе погибельною мнится».
Иосиф отвечает: «Равви,
В небесной воссиявший славе!
От фарисеев отженя,
О Господи, спаси меня!
Ведь очевидно: мне, доколе,
Я не умру, не быть на воле!
А я, ручаюсь головой,
Был непоколебимо твой,
Но в том не признавался, Боже.
Я числился в совете тоже
Одним из судей фарисеев,
Чьи наговоры не рассеяв,
Хоть сожаленьем и томим,
Выходит, был врагом Твоим!» —
«Однако не был ты врагом,
Иосиф, в действии благом.
Себя раскаяньем не мучай.
Твое судейство — это случай.
Ты на совете был, но вскоре
Тебе мучение и горе,
В побоях тело кровеня,
Иосиф, дали за Меня.
И в том великая заслуга,
Что ты явил себя как друга.
Отец Небесный Мой тебя,
Иосиф, вдохновил, любя.
И ты, смирен, благочестив,
Пилата обо мне просив,
Мне оказал, достойный друг,
Поверь, услугу из услуг». —
«Услуга, — узник, не смолкая,
Ответствовал, — мала такая». —
«Нет, — Иисус сказал, —
была Сия Услуга, не мала.
И я за преданность твою
Тебе, Иосиф, воздаю.
Когда почиешь с миром, знай:
Обрящешь небеса и рай.
А ведаешь ли, почему
Я посетил твою тюрьму,
Не приведя учеников?
Ответ, Иосиф, вот каков: —
С того, — Христос продолжил, — дня,
Когда с креста ты снял Меня,
Я полюбил тебя, узнав
Твой благородный чистый нрав.
Средь фарисейских зол и скверен
Ты был Мне неизменно верен.
Отныне Я — с тобой. И се,
Проведают, Иосиф, все,
Кто Мне друзья и кто враги.
А чашу эту береги.
Тебе ее, Аримафей,
Вручаю в знак любви Моей.
С кем чаша дивная сия
Пребудет, с тем пребуду Я».
Глядит и видит узник: снова
С ним чаша дивная Христова,
Прекрасный дорогой фиал,
Куда по капле он собрал
Господню кровь, когда с креста
Он принял снятого Христа.
В узилище фиала вид
Зело Иосифа дивит,
Дивит особе потому,
Что прежде у себя в дому
Он скрыл божественный фиал
И про тайник никто не знал.
И се, коленопреклонен,
Так Иисусу молвил он:
«Но, Иисусе, я — твой раб.
И недостоин я, и слаб.
Пусть заповеданный сосуд
Достойнейшие сберегут». —
«Нет. Чашу — ты храни сию.
Тебе веление даю!
И передай ее троим,
Трем сотоварищам своим,
Кто, веру в Бога сохраня
И в Сына Божьего, Меня,
И в Духа Свята, кто признал
Сие начало из начал,
Признал, что суть Отца, и Сына,
И Духа Свята — триедина».
Итак, божественный фиал
Иосиф у Христа приял.
«И будут люди от вины, —
Господь продолжил, — прощены.
Кто верует в Меня, тому
Во всякий день и час вниму.
И ныне о тебе радею
И воздаю как добродею:
Ты будешь у людей в чести,
Когда начнете вы блюсти
Душеспасительный обряд.
Тебя воспомнят все подряд» —
«А как воспомнят, Раввуни? —
Спросил Иосиф. — Объясни».
«Как в Симоновом доме, там,
На Вечере последней, вам
Отныне Плоть и Кровь Свою
Я хлебом и вином даю.
И будет эту благодать
Народ вкушать и наблюдать,
И приобщаться ко святыне
Неукоснителъно отныне:
Устроят возвышенье, чтоб
Чтить положение во гроб,
Строению сему даря
Именованье алтаря.
И будут полотно беречь,
Покрывшее Меня до плеч,
Пред ним склоняться и молиться.
Ему названье — плащаница.
Потиром будет сей фиал,
Куда ты Кровь Мою сбирал,
А дискосом плита большая,
На гроб печатью налегая.
И христиане там и тут
Обрядом этим помянут,
Ликуя и благоговея,
Достойнейшего иудея
Иосифа. И знай: кто нашу
Воочью сможет видеть чашу,
Любой, и этот, и иной
Навек благословится Мной
И будет праведен вполне,
И верен, и угоден Мне,
И Господом Отцом храним.
И присно будет небо с ним.
Он обретет души покой.
И, ежели его людской
Неправедно осудит суд,
Тем паче небеса спасут».
Однако, братия, не скрою:
Есть книга мудрая со мною.
Порой то позднею, то ранней
Историй всяческих и знаний
В той книге черпаю премного.
Сей повести она — подмога.
Узнал о чаше, что она
Была Граалем названа
И что от Господа фиал
Иосиф с радостью приял.
А Иисус как благодать
Велел ее троим отдать:
«Троим, Иосиф, подари.
И да едины будут — три.
И, силами тебя питая,
С тобою Дева Пресвятая
Останется, даруя свет.
И оным будешь обогрет
В узилище. И Дух Святой
Пребудет до конца с тобой.
Но без тебя твою тюрьму
Я покидаю. Потому
Я ухожу один, что днесь
Ты должен оставаться здесь.
И будет, темная, светла
Темница, как при Мне была.
А ты ни вервий, ни цепи
Не бойся. Душу укрепи.
Молись и веруй не скорбя.
И что от гибели тебя
Спасет, Иосиф, Дух Святой,
Запомни. И на этом стой».
Без пищи, воздуха и света
Аримафей томился где-то,
И от него друзья на воле
Вестей не получали боле.
И в Иерусалиме толк
Насчет Аримафея смолк.
А некто, юноша один,
Иноплеменный паладин,
Скитаясь долго на чужбине,
Жил в Иудее и поныне.
Паломник на Христа глядел,
Свидетелем Христовых дел
Был не единожды и сам
Его дивился чудесам.
Валили к Господу толпой
И бесноватый. И слепой.
Целил Христос недуг, паршу,
И всех чудес не опишу.
Хранитель благодатных сил,
Он трех умерших воскресил,
И встали эти трое снова.
Но фарисеи, Божье Слово
Возненавидев неспроста,
Распяли Господа Христа.
Ведь было им невмоготу
Терпеть Христову правоту.
Немало минуло годин.
И вот паломник сей, один
Из стародавних паладинов,
Уж Иерусалим покинув,
Из Иудеи прибыл в Рим.
Но об ином поговорим.
И упредим, однако, сразу:
Сын кесарев имел проказу
И прокаженного удел,
То бишь гноился и смердел.
Больного сына потому
В особом заперли дому.
И воздуху ничтожно мало
Оконце узкое впускало.
А прокаженному туда
Передавалась и еда.
Итак, спокойно, без забот
У римлян паладин живет.
Но вот они, не скрыв печали,
Ему однажды рассказали
О хвором кесаревом сыне:
«С Веспасианом худо ныне!» —
«Что, — паладин спросил, — беда?»
И отвечал хозяин: «Да,
Беда большая. Ходит слух,
Совсем Веспасиан протух.
Проказа у бедняги иль,
Не ведаю, какая гниль,
Но знаю: и отец седой
Томим сыновнею бедой.
Ты, чужуземец, видел свет.
Ужель нигде на свете нет
Веспасиану лекарей?
Иль есть? Рассказывай скорей!»
Ему ответил, не скрывая,
Скиталец: «Из чужого края
Я прибыл, повидав людей.
Да, жил меж ними чудодей.
Честь чудодею и хвала —
Творил великие дела.
Он именем небесных сил
Недуги исцелял, учил,
И на него, на ясновидца,
Народ не уставал дивиться.
К нему чуть не со всей земли
Страдальцы хворые несли
На исцеление свои
Болячки, язвы, лишаи.
Да, он целил недуг, паршу,
И всех чудес не опишу.
От разных исцелялись зол:
Немой — вещал, безногий — шел.
Завидуя чудесной силе,
Старейшины его хулили
И гнали отовсюду вон,
Бессильные целить, как он».
Закончил юный пилигрим.
«А что, — спросил хозяин, — с ним,
Пророком, сделалось и как
Звался он, врачеватель-маг?» —
«Скажу. Прозвание его, —
Ответил странник, — таково:
Пророк и врачеватель — это
Был Иисус из Назарета.
А книжники и фарисеи
Со всей собрались Иудеи,
Из ненависти сообща
Пророка погубить ища.
И злое сборище сумело
Позорное обделать дело.
И Иисуса, как врага,
Секли, раздевши донага.
Осмеян в Иерусалиме
Согражданами был своими,
И на Голгофе от людей
Распятье принял чудодей.
А не умри он, от проказ
Страдальцев многих бы упас.
Да и с Веспасиана, верно,
Сошла б таинственная скверна». —
«Но, человече, объясни, —
Хозяин рек, — почто они,
Псы, поступили так жестоко,
Распяв целителя, пророка?» —
«Распяли, правоту поправ,
Ведь Иисус Христос был прав». —
«Но, — рек хозяин, — как далече
Явились к кесарю, и там,
В покоях кесаревых, сам
За римлянином и чужак
Всё повторил, мол, так и так.
Все чудеса наперечет.
И кесарь чужаку речет:
«Что ж, если то, о чем ведешь
Рассказ, не выдумки, не ложь,
Ручаюсь, щедрой будет плата:
Получишь серебро и злато».
А удивительный рассказ
Пришельца и на этот раз
У кесаря, да и у всех
Служителей имел успех.
И эти слушали, и те,
Дивясь известью о Христе.
А, высушав, и сами вскоре
Заговорили. В разговоре
Раскинули и так и сяк.
Пилата порицает всяк.
Мол, и хитер он, и жесток,
И без вины казнен пророк.
В его погибели Пилат,
Конечно, первый виноват.
А Понтия Пилата друг
На крики кесаревых слуг
Ответил: «Не согласен я.
Пилат — мудрейший судия
И, справедливый суд творя,
Людей не осуждает зря!»
Тогда спросили чужака,
Желая знать наверняка
И боле ни о чем не спорить:
«Поведай, пилигрим, вдругорядь
Сей необыкновенный сказ,
Кого да как правитель спас.
Да быль ли то иль небылица?
Хотим, однако, убедиться».
И, славя житие Христово,
Поведал чужеземец снова
Про ясновидца и врача,
Который, немощных леча,
Исполненный небесных сил,
Веспасиана б исцелил.
Рассказчик рек всему двору:
«Нигде в сей повести не вру.
Верна об Иисусе весть!
Сему и подтвержденье есть:
Христова одеянья вид
Любого хворого целит.
Прошла б при этом без следа
И прокаженного беда!»
Однако, слушая, народ
Рассказ на веру не берет.
Не могут люди надивиться,
Твердя: «А если небылица —
Заманчивая речь твоя?
Пошлем, положим, в те края
Удостовериться слугу.
А если лжешь?» — «А если лгу
И выдумка мои слова,
Наказывайте, но сперва
Вам убедиться бы самим!
Ступайте в Иерусалим.
А там, ручаюсь головой,
Расскажет о Христе любой.
Нет, я не выдумщик, проверьте,
И, коль солгал — предайте смерти!»
И было много голосов:
«Тебя посадим под засов.
Побудь, покамест твой рассказ
Проверим, пленником у нас».
Схватили за благую речь
И стали странника стеречь.
«Вестимо, — кесарь слугам рек, —
Путь в Иерусалим далек.
Однако, если с кораблем
Гонца толкового пошлем
К далеким этим иудеям,
Наверное, уразумеем.
Вдруг Иисус — был маг? И вдруг
Навек избавится от мук
Одеждою его одной
И исцелится наш больной?
Вот благодать так благодать!
О том не можно и мечтать!»
А в безотрадном, как темница,
Дому Веспасиан томится.
Услышать вести чужака
Ему отрада велика.
И он, и телом, и душой
Воспряв надежде пребольшой,
К отцу взывает, говоря,
Что бесполезны лекаря,
Что страждет он и днем и ночью,
А ныне увидел воочью,
Что не от снадобий и трав
Он будет совершенно здрав,
И зреть служителей унылых
В окошке, дескать, он не в силах.
Уже о необычном деле
По Риму слухи полетели.
И вскоре жители узнали:
В заморские чужие дали,
К Пилату в Иерусалим
Посланник кесарем своим
Отправлен выспросить о чуде,
Послушать, что расскажут люди,
Уразуметь, пророка или
Обманщика они казнили.
Ну, а посланником притом
В сем предприятьи непростом
Назначен человек весьма
Незаурядного ума.
Он разузнает все. И буде
Пророка погубили люди,
Какую-либо, стало быть,
Ею вещицу раздобыть
И оную донесть до Рима
Реликвию необходимо.
А коль Пилат и лих, и зол,
Пилату да речет посол,
Что, праведников, мол, губя,
Пеняй, правитель, на себя.
Итак, послы отплыли вскоре
И переплыли сине море,
Бессчетные минуя мили.
И наконец к земле приплыли.
И на берег сошли. И вот
Посол гонца к Пилату шлет.
А ну, мол, сказывай, Пилат,
Кто некогда тобой распят?
Ты был несправедлив и лют —
Так поговаривает люд.
И, о замученном скорбя,
Разгневан кесарь на тебя,
Что ты, неправеден зело,
Великое содеял зло,
И посему, Пилате, днесь
Я, кесарев посланец, здесь.
Исполни ж кесарев наказ:
Осведоми о деле нас».
Пилат знавал сего посла.
Меж ними и приязнь была.
Посланец сей — высокочтим.
Оставил Иерусалим,
О важном госте услыхав,
И с челядинцами стремглав,
Доброжелателен, открыт,
Навстречу римлянам спешит
Наместник кесарев Пилат.
А римляне — к нему спешат.
И вот посланцы, поясним,
Сошлись в Аримафее с ним.
Не высказал посол, однако,
Ни дружбы, ни приязни знака,
О деле давешнем пока
Не разузнал наверняка.
Сперва он зачитал само
От императора письмо,
То бишь короткий без прекрас
Об Иисусе пересказ.
Закончил чтение посол.
Пилат и бровью не повел.
«Ответствую гостям из Рима, —
Правитель рек невозмутимо, —
В посланье истина была.
Такие именно дела». —
Дивятся гости. «Ну и ну,
Так, стало быть, свою вину
Ты, говорят Пилату, — все ж
Не отрицаешь, признаешь
И говоришь себе во вред?»
И меж собой решают: «Нет,
Помилуют его навряд.
К повешенью приговорят!»
Но тут посол к Пилату в дом
Безотлагательно ведом,
Где кряду несколько часов,
Замкнувши двери на засов,
Сам сказывал Пилат, зане
Соврет молва на стороне.
Итак, история сначала
Об Иисусе прозвучала.
Сказал про юные лета,
Поведал о делах Христа
И молвил наконец о том,
Как измывались над Христом.
Признался, что не раз слыхал,
Как голосили: «Плут! Нахал!
Обманщик!» — о самом Христе
Лихие фарисеи те.
И рек, рассказывая дале,
Правитель, как Христа предали:
«Молчанием не обойду:
Предал Искариот за мзду.
И к Симону вломились в дом.
И был Он стражею ведом
Ко мне на суд. И всех слышнее
Его хулили фарисеи.
А я ответил краснобаям,
Что мною он освобождаем
От обвинений-пустяковин.
Он, объявил я, невиновен.
Тогда вошли осатанев
Его хулители во гнев.
Первосвященники и знать
Во всю пустились угрожать.
Неистовствовали, меня
За доброту мою кляня.
Не мог идти я сопротив.
И, бесноватых укротив,
Я говорю им: «Не хочу
Уподобляться палачу
И быть с мучителями вместе.
Я, говорю, пекусь о чести
И твердо говорю вполне:
Невинной крови нет на мне
А крикуны: «Не суесловь!
Да будет Иисуса кровь
На наших детях и на нас!»
Таков был иудеев глас.
И налетели, и жестоко
Секли-кровавили пророка.
Изранен с головы до пят,
Он был злодеями распят.
О том свидетельствует свет.
И повторяться нужды нет.
Однако же и почитаться
За изверга и святотатца
Нимало не хочу и всем
Во всеуслышанье повем;
Да, отвратительнее зла
Толпа содеять не могла.
Но объявляю: я не с ней!
Я рек им ясного ясней:
«Чист Иисус, а посему
Греха на душу не возьму,
Но умываю руки!» Се
На площади слыхали все.
В то время, преданность храня,
Служили, впрочем, у меня —
Один достойный иудей
И пятеро его людей.
А звали оного слугу
Иосифом. И не солгу,
Служил он, не жалея сил.
«Позволь, — Иосиф попросил,
Снять убиенного с креста».
Дрожали у него уста
От горя. О слуге радея,
Я внял желанью иудея.
И он поднялся на настил,
Снял, и унес, и поместил
Казненного в одной из скал,
В какой гробницу изыскал.
Ушел Аримафей тогда.
А из гробницы без следа
Мертвец — о чудо из чудес!
Неведомо куда исчез.
Корысть какая и кому,
Я сам, признаться, не пойму.
Однако истина видна:
В распятье — не моя вина».
Пилата выслушал посол
И лиходеем не почел.
И рек Пилату не тая:
«Вина, согласен, не твоя.
И ты, Пилат, непогрешим.
Вестимо, так и порешим
Когда свидетели подряд
Нам эту повесть повторят».
«И очевидцев, и молву, —
Пилат ответил, — призову.
И повторит и стар, и млад:
Во зле не виноват Пилат». —
«Ну ладно. Ежели таков,
Зови младых и стариков.
И да сойдутся, как на форум,
И засвидетельствуют хором
Ерусалимляне, что честь
Твоя непогрешима есть».
Правитель действовать готов.
Правитель разослал гонцов.
Внемлите, дескать: отовсюду
Себе свидетелей добуду.
Велели: иудеям весть
О прорицателе довесть,
Как есть, до сведенья посла,
Чтоб оправдала и спасла
Она правителя. А сам
Пилат искал и там, и сям
Вещицу эту либо ту,
Принадлежавшую Христу,
Как требовал того посол.
Искал Пилат и не нашел.
А иудеи на гонцовы
Призывы отвечать готовы.
И отовсюду римлян ради
Сошлись в Ерусалиме-граде,
О происшествии былом
Спеша потолковать с послом
И засвидетельствовать ту
Правителеву правоту.
Итак, пришел народ на зов
Его, правителя, гонцов.
«Вот, — объявил Пилат, — посол.
Он, иудеи, к вам пришел,
Желая разузнать о том,
Кто и прилюдно, и тайком
Целил людей без всяких зелий,
Понеже был целитель велий
И врачеватель душ и тел.
Наш кесарь ныне захотел
Об Иисусе разузнать.
Скажите, вы, рабы и знать:
Целителя сего не вы ли
Возненавидевши убили?
Вмешались главные умы:
«Целителя убили мы,
Поскольку мнил себя царем.
Да, мы, посланник, не соврем,
Его предали смерти лютой.
Нас с прокуратором не путай.
Он в самом деле ни при чем,
Тебе, посланнику, речем.
Да, мы повинны в сей крови:
Себя царем да не зови,
Когда над нами днесь и встарь
Один лишь кесарь-государь.
Нам проповедник был врагом.
Смерть Иисусу поделом!»
«Вот видите, не я в ответе, —
Сказал Пилат, — но люди эти,
Старейшины и богачи.
Им покоряйся и молчи».
Пилата выслушав, посол
С народом разговор завел:
«А сам Пилат, удостоверьте,
Желал ли Иисусу смерти?
Свивая заключений нить,
Хочу, о люди, уяснить,
Каков был приговор суда
Пилатова — нет или да?» —
«Нет — приговор был, господин,
Заголосили, как один. —
Правитель сказывал в ответ,
Что, мол, невинной крови нет
На нем. А наш ответный сказ,
Что кровь невинная на нас,
На наших детях Кровь Его!
Так требовало большинство!
Ты о Пилате не радей.
За Иисуса, он, злодей».
Но крикунов и заводил
Гость выслушал и рассудил,
Что, ежели всё так, навряд
Злодеем выглядит Пилат.
Затем просил в который раз
Ему исчислить без прикрас
Дела искусника-врача.
В ответ отозвались, крича,
Что множество калек, и хворых,
И прокаженных, от которых
Отказывались лекаря,
Он исцелил чудотворя.
«И вот, — сказал посол, — о чем
Мы напоследок вам речем.
Какая-то Его вещица,
Быть может, у кого хранится?
Хотим сие доставить в Рим.
Владельца отблагодарим».
Молчали иудеи. «Ну,
Я знаю некую жену, —
Уведомил один посла. —
Она вещицу сберегла.
Да вы кого-нибудь за ней
Пошлите сами. Так верней».
«Однако знать желал бы я,
Как прозывается сия
Вещицу скрывшая жена?
И где, скажи, живет она?» —
«Неподалеку, у колодца.
И Вероникою зовется».
Тогда правитель к ней самой
Направил вестника домой
Сказать хозяйке, что она
К посланцам-римлянам звана.
Хозяйка, побросав дела,
К Пилату тотчас прибыла.
Глядит правитель: гостьи вид
Правителя весьма дивит.
Достатка нету и следа —
Бледна, оборвана, худа.
Но прокуратор ей на диво
Почтительно речет, учтиво:
«Как сказывают, от провидца
Безделка некая, вещица
Осталась у тебя в дому.
Что за вещица, не пойму?
Не откажи, любезна будь,
Позволь на сей предмет взглянуть».
Испугана, вздыхает тяжко
Ерусалимлянка, бедняжка.
Бормочет, истину тая:
«Прости, не виновата я!» —
Слезами залилась. А тут
Посланцы-римляне идут.
Выказывают ей почет.
И старший римлянин речет,
Что опасаться их не надо,
Они — послы из Рима-града
И просят оказать им честь.
К ней, Веронике, просьба есть.
Не сохраняет ли она
Вещицы либо полотна,
Которое от злых хвороб
Чудесно исцелять могло б?
И Веронике честь-хвала
От кесаря тогда б была.
«Не у тебя ли от провидца
Осталась ветошка, тряпица? —
Посланцы женщине рекут. —
Продай, пожалуй, сей лоскут».
И Вероника зрит: увы,
Не схорониться от молвы,
Не скрыть бесценного платка.
И, горделива и кротка,
Им молвит: «Никакая плата
Такого не оплатит плата.
Исусову святыню вам
Ни в коем разе не продам.
До смерти не расстанусь с ним.
Но, ежели согласен Рим,
До императорских палат
Снесу я Иисусов плат,
Сложив в дорожную суму
Сама, — не верю никому».
Ну, а посольство Рима-града
Ответу иудейки радо.
Посол речет: «Согласен Рим.
Тебя мы отблагодарим,
Не сомневайся, а пока
До Иисусова платка
Хочу коснуться и сию
Узреть святую кисею».
А иудеи, чуть не плача
От зависти: «Вот так удача!
Счастливице, конечно, уж
Обломится немалый куш!»
«Но подождите-ка чуток.
Я чудодейственный платок
Сокрыла у себя в дому.
Пойду сокровище возьму», —
И за святыней для посла
Она немедленно пошла,
Однако не корысти ради
И не радея о награде.
Заветный вынула ларец,
Раскрыла, смотрит… Наконец,
Как обещала, воротиться
Спешит к посланцам. И тряпица
Развернута пред ними. «Вот
Платок, каким кровавый пот
Я Иисусу стерла с лика», —
Посланцам молвит Вероника.
И не успела молвить — тут
Скорее римляне встают.
Пред тем сидели, но подряд
Все, как один, уже стоят.
И дивен женщине почет.
«Стоите почему?» — речет.
«Но ты ж поведала о чуде, —
Рекут ей прибывшие люди. —
Помилуй, в лени и покое
Не усидишь, узрев такое!
Но нам поведай заодно,
Как получила полотно?»
И женщина посланцам тем
Речет: «Пожалуйте, повем.
А дело было так: иду,
Платок надела на ходу —
Льняной материи лоскут.
Навстречу Господа влекут.
А я на месте и застыну!
Несчастный тащит крестовину!
А те, кто Иисуса вел,
Мне крикнули: а ну-ка, мол,
Своей тряпицей, Вероника,
Лоб Иисусу промокни-ка!
Ну, я и бросилась к Нему
И Мученику моему
На Лике промокнула пот
Своим платочком. Так-то вот.
И боле стражники не ждали.
Влекли уж Иисуса дале,
Свирепость брани и побоев
Противу Господа удвоив.
А на тряпице-то моей,
Убогоньком платке, ей-ей,
Остался, — молвит Вероника,
Христова отпечаток Лика!
А коли сей почтенный люд
За платом аж из Рима шлют,
Чтоб исцелить чужую боль,
Скажу, посол, тебе: изволь,
Платок в дорожную кису
Сложу и кесарю снесу».
И Веронику все подряд
Посланники благодарят
За то, что, отложив дела,
Она согласие дала
Отбыть немедля с ними, чтобы
Юнца избавить от хворобы,
Явив ему чудесный плат.
Поплыли римляне назад
И наконец вернулись в Рим.
В конце еще договорим,
Что кесарь, радостен и светел,
Посланцев долгожданных встретил.
«Ну что, — спросил. — Паломник прав?»
«Прав, ни на йоту не соврав, —
Рекут послы. — Жесток и лют
Далекий иудейский люд.
Узнай: Христа, о Нем нимало
Не пожалев, толпа распяла.
И ныне мы убеждены,
Что на Пилате нет вины!»
«Итак, с печальной вестью в Рим
Вернувшись, — молвит кесарь им,
Вы ничего из той земли
Повеселей не принесли?» —
«Нет, отчего же, кесарь! Есть
У нас и радостная весть.
Желаем, кесарь, похвалиться.
Ерусалимлянка- пришлица,
Сжимая Иисусов плат,
Нас ожидает у палат».
И кесарь наш возликовал:
И одобрений, и похвал
Премного, покидая зал,
Своим посланцам насказал.
«Как верноподданные ныне
Вы порадели о святыне», —
Закончил кесарь у дверей —
И к иудеянке скорей.
Его почтенье к ней велико.
«Пришелица, — речет владыка, —
Проделавшая долгим путь
Жена, благословенна будь!» —
«С твоими прибыла людьми, —
Ответствует она. — Прими.
Тебе реликвию сию
Для прокаженного даю.
О здравии его ревную».
И развернула ткань льняную.
И император бьет поклон,
Христову Лику изумлен,
И говорит ей: «Право слово,
Явленья дивного такого
Не видывал доныне свет,
И Лика совершенней нет».
И, радостных не пряча слез,
Немедля император снес
С заветным Образом суму
В покои к сыну своему
И передал суму с трудом
Чрез малое оконце в дом.
Что ж! Приукрашивать не буду:
Великому свершиться чуду
Была судьба. Платок забрав,
Стал Веспасьян на диво здрав.
«Смотрите, люди, наконец! —
Счастливый закричал юнец. —
А тело-то мое на диво
Теперь и гладко, и красиво!
Я, — молвит, — не опасен впредь.
Пора засовы отпереть!»
Так от болезни мерзкой он
Воистину освобожден.
И здрав, и весел, и румян,
Среди людей Веспасиан.
И о непостижимом чуде
Друг другу повторяют люди
И пересказывают весть,
Отколь такое чудо есть.
Открыл и страннику народ
Тюрьму, и встретил у ворот,
И весть про чудные дела
Ему изложена была.
А он: «Ну, а моя верна ли
История?» — «Верна!» — признали…
Владыки слово нерушимо:
От кесаря для пилигрима
И для владелицы платка
Была награда велика!
А Веспасьян, узнав о том,
Как издевались над Христом,
И возмутясь, и не стерпев,
Выказывает лютый гнев
И молвит, палачей кляня:
«Они узнают у меня!»
А кесарю-отцу речет:
«Сим иудеям не почет,
Но осужденье и хула
За нечестивые дела!»
И снова кесарю, глаголя:
«Владыки превелика воля,
Но воли боле у Того,
Кто побеждает естество
Невидимо издалека!
Вот эта воля — велика!
О сколь силен Он, если мог
Свести коросту с рук и ног,
А эскулапы всей земли
Ее сводили — не свели!
Вот Кто воистину велик!
Вот Кто владыка из владык!
Се, просьбы излагаю суть.
Не откажи, не обессудь.
Дружину собираю я
И в чужедальние края
Врагам Христовым на беду,
Сказал Веспасиан, — иду».
«Путь в Иерусалим далек, —
Отец Веспасиану рек, —
Но ты, возлюбленное чадо,
Ступай. Казнить виновных надо».
И, радостию обуян,
Возликовал Веспасиан.
Вот что известно о святыне.
И знайте: в Риме и поныне
Достойной Вероники плат
С благоговением хранят.
В поход Веспасиан спешит.
И вот прошел по Риму Тит
И клич промеж отважных бросил.
И вот уже гребцы у весел.
И воинство плывет скорее
К земле далекой Иудее.
И, наконец, оно приплыло.
Немалая у римлян сила!
Пилат испуган: эка рать
Должна кого-то покарать!
Готов, однако, дать отчет.
Веспасиану так речет:
«Мой повелитель! В сем краю
Вершить свой долг не устаю.
Казните-милуйте слугу.
Все исполняю, что могу». —
«Я не помилую, казню, —
Рек Веспасьян, — предам огню
Того, кем Иисус распят».
«Пропал я, — думает Пилат,
Заслышав этакую речь. —
И голова, уж верно, с плеч!
Юнец, расправу учиня,
Казнит, конечно, и меня».
А все ж, уверенный на вид,
Веспасиану говорит:
«Я твой, о государь, слуга.
И, коль согласен ты, врага
Христова я без лишних басен
Тебе явлю». — «Яви, согласен».
«Тогда запри меня в тюрьму.
А заперт я, мол, потому, —
Объявишь юродам-округам, —
Что был я Иисусу другом!»
Итак, решителен и рьян,
За дело взялся Веспасьян,
Из каждого селенья, края
Людей на площадь собирая.
«Мне, — рек он, — правда дорога.
И, друга розня от врага,
Я, чтоб царила правда впредь,
Намерен дело досмотреть.
Я увязать желаю нити
Всех доводов. Ну! Говорите,
Душою не кривя. Итак:
Кто Иисусу друг, кто враг?»
Псы-иудеи говорят:
«Знай: Иисусу друг — Пилат,
А нас при том не оболги!
Ведь Иисусу мы — враги.
И пусть в тюрьме сидит Пилат,
Раз Иисус не им распят.
Не заслужили мы тюрьмы.
Распяли Иисуса мы,
Поскольку вынести не можем,
Чтоб смертный звался Сыном Божьим
И уверял, что он один
Над нами царь и господин!»
Сказал Веспасиан: «Пилат
И удостоен не наград,
А заточения в острог
За то, что был к Нему не строг.
Пилатом более, чем Рим,
Знать, Иисус боготворим.
Теперь потребую от вас
С начала до конца рассказ.
Рассказывайте-ка сполна,
Как осуждали хвастуна,
И кто из вас, удостоверьте,
Искал для Иисуса смерти,
Кто Иисуса мучил боле,
И большинство ли, меньшинство ли
Из вас, осведомлюсь опять,
Возжаждало Его распять?
Кто был гонителем, причем
Кто — судией, кто — палачом?
Ну, словом, искренне вполне,
Как было, расскажите мне».
И ожила людская скверна.
«Мы кесарю служили верно,
А недостойный — лишь Пилат,
И поделом, — скоты твердят, —
Ему тюремная морока
За то, что полюбил пророка!»
Клянутся, что чисты, крича
Про Иисуса-ловкача,
Как фарисеев и менял
Он порицал и выгонял.
Признались, как за хвастовство
Возненавидели Его,
Сказали, как один фискал
Им Иисуса и предал
За тридцать сребреников, как
Предатель сей и подал знак.
Пророк не минул западни.
Связали пленника они!
Злорадны фарисеев рожи:
«Я бил! — Я тоже бил! — Я тоже!
— Я первым! — Я вторым! — Я третьим!»
Анафема собакам этим!
И заверяют Веспасьяна,
Что Иисуса утром рано
Ввели к Пилату, а Пилат
Рек: «Иисус не виноват».
Видать, Пилат от этих дел
Остаться в стороне хотел.
Сказал в защиту хвастуна,
Что, коли спросят, чья вина,
Желает, дескать, дать ответ:
Его вины в распятье нет.
Знай: истина речений этих —
Что лишь на нас и наших детях
За Иисуса вся вина —
Неоспорима и верна!
«Вина, — рекут, — на нас с детьми.
И ты, Веспасиан, вонми
Правдивым нашим голосам
И рассуди, владыка, сам,
Спросив любого очевидца, —
Кого карать и кем гордиться!»
И, ярым гневом обуян,
Свершает суд Веспасиан.
О злодеянии трубя,
Народ сей выказал себя.
Веспасиан поганых псов
С проклятьями да под засов,
Ну, а Пилата с похвалой
Он из узилища долой.
Пилат и говорит: «Ответь,
Кому в узилище сидеть?
Народ Иуды или я
Неправедный был судия?» —
«Нет, ты, наместник, неподсуден.
Неправеден — народ Иудин, —
Владыка молвит: таково
Решенье наконец его. —
Огнем повыжгу фарисеев,
Останки по ветру рассеяв».
Собрал гонителей Христа,
Числом не мене полуста.
«Из вас ни одного судью, —
Сказал, — не пощажу, убью!
Позорной смерти вас предам,
К кобыльим привязав хвостам!»
Не спасся ни один злодей.
Вмиг разорвали всех судей
Кобылы за вратами града.
Врагам Христовым так и надо!
Народ перепугался дико:
«Почто свирепствуешь, владыка?» —
Отмщаю Иисуса, но, —
Сказал владыка, — заодно,
Не видя гроба наяву,
И вас конями разорву».
«Невинных от виновных розни!
Сие Иосифовы козни! —
Кричат. — Избавь нас от тюрьмы!
Где Иисус, не знаем мы!»
То страхом полные, то злобой,
Твердят: «С Иосифа, попробуй,
Спроси о Теле!» А Пилат:
«Напрасно крикуны кричат.
Иосиф Мертвого погрёб.
А после Иисусов гроб
Они, говоруны-врали,
Три дня, три ночи стерегли.
Во всеуслышанье Пророк:
«На третий день воскресну», — рек.
Вот их ватага и глядела,
Чтоб захороненное Тело
Не выкрал ученик Его
И не свалил на волшебство,
Иначе люди б завопили,
Что муж благой лежал в могиле!»
«Я всех вас за сию вину, —
Сказал Веспасиан, — распну». —
«Тогда, — ответствуют они, —
Не нас. — Иосифа распни.
Аримафей ведь Тело нес.
С Аримафея же и спрос».
Но кесарь правду видит въяве.
И фарисеевой ораве
Он обещает напрямую
Расправу лютую, такую,
Что все, от стариков до чад
Затрепетали и молчат.
Внезапно из толпы один
Является простолюдин:
«Тебе, владыка, порадею.
Введу тебя к Аримафею.
За помощь же прошу мою:
Меня помилуй и семью!» —
«Согласен. Ни тебе урону
Не будет, ни семьи не трону».
Еврей привел его в тюрьму
Иосифову и ему
Показывает на запор:
«На этой двери до сих пор
Надежно держится замок.
Уйти Аримафей не мог.
И даже сам правитель, верь,
Не ведает про эту дверь».
Сказал Веспасиан еврею:
«Однако же не разумею,
Почто Иосифа тайком
В застенке держите таком?»
И снова Веспасьяну сей
Рассказывает иудей,
Что, мол, Иосиф неспроста
Снимал и хоронил Христа,
Что, коли Иисус исчез,
Сие не чудо из чудес.
Но из пелен и покрывал
Иосиф Тело и украл.
Решили мы: Иосиф страшен.
Запрем его в одной из башен.
В тюрьме б ему и удавиться!
А что до мертвого провидца:
Где, спросят, Иисус? Речем:
Иосиф не был палачом,
Но Тело спрятал. Стало быть,
За это подлеца и бить!
И пусть поплатится Иосиф,
Где, неизвестно, Тело бросив,
Крича, что волею небес
Сын Божий Иисус воскрес,
Что мы, Иудины сыны,
Исчадья, дескать, Сатаны.
И пусть, решили мы в тот год,
В тюрьме Иосиф и сгниет.
Владыка молвил, затужив:
«Воистину ль Иосиф жив?
Сознайтесь, в башне, как в могиле,
Не труп ли вы захоронили?» —
«Ни-ни! Помучили немного —
И проводили до острога.
Загнали в каменный придел
И заточили, чтоб сидел,
Ведь обвиненья взаперти
Ему на нас не возвести». —
«И взаперти, не ев, не пив,
Иосиф, думаете, жив?» —
«Не знаем и, на самом деле,
За узником не доглядели.
Давно сидит. Живой навряд», —
Сыны Иуды говорят.
Владыка покачал главой.
«А может статься, и живой,
Коль скоро узнику Пророк
Держаться в конуре помог.
От Иисусовых пелен
Я сам чудесно исцелен.
А уж Иосиф-то благой
Ему и другом, и слугой
Служил и давеча, и днесь
Из-за Него томится здесь.
А Иисус ни здесь, нигде
Не бросит верного в беде.
И потому хочу войти
И зреть того, кто взаперти».
И вскрыта наконец темница.
«Иосиф!» — крикнул, но добиться
Ни звука не сумел в ответ.
А свита: «Да, ответа нет.
Аримафей давненько там.
Ответа и не будет нам.
Без пищи после стольких лет
От узника один скелет».
«Морочить простаков идите, —
Ответствует владыка свите, —
А я в кончине очевидца
Хочу воочью убедиться».
Он Иисусову слугу
Зовет, но снизу ни гу-гу.
И сходит вниз владыка сам,
И долго ищет там и сям.
В потемках обошел подвал.
Там поглядел, тут побывал.
Негаданно-нежданно глядь,
Поодаль-то, где тишь да гладь,
Какой-то угол осиян.
Туда идет Веспасиан.
Идет Веспасиан, и вот
Пред ним Иосиф предстает.
«Почто ко мне из дальних стран
Пожаловал, Веспасиан?»
Не столь слова сии, сколь вид
Премного пришлеца дивит.
Речет: «Прикованный к стене,
Откуда знаешь обо мне?
И не ответил из тюрьмы
Почто, когда кричали мы?
И сам ты кто? Реки скорее!» —
«Иосиф из Аримафеи». —
«Ужель? От глада и оков
Не изнемог? И жив-здоров?
Сие как знаменье приму.
Бог, стало быть, сошел в тюрьму.
Неведомы Его пути.
Но лишь Ему тебя спасти!»
И, торжествуя превелико,
Целует узника владыка,
Твердя: «Какой из знатоков
Тебе сказал, кто я таков?» —
«Сказал Тот Самый, Кто, далек,
От гибели меня сберег».
«Тогда, о праведник, открой:
Мою болезнь какой герой
Уврачевал издалека
Единой силою платка,
Да без погляду, без показу?» —
«Болезнь? Какую же?» — «Проказу.
А все на свете лекаря,
Настои, снадобья варя,
Старались тщетно: язв на теле
Лечить, однако, не умели». —
«Кто ж, — молвил узник, — многих нас
От смерти неминучей спас?
Да и тебя, владыка, кто ж
Уврачевал, как сам речешь?
Ты имя мудрому врачу
Желаешь знать? Не умолчу.
Тебе, конечно, всё открою.
И, чтоб исполнилась с тобою
Господня воля в полной мере,
Поведаю тебе о вере.
Я некогда внимал и сам
Сим заповедным словесам».
Сказал Веспасиан: «Всему,
Что проповедуешь, вниму». —
«Веспасиан! Сие усвой:
Я верую, что Дух Святой,
Над черной бездною паря,
Создал и сушу, и моря.
А после множество светил
На небосводе разместил,
Стихии сотворил. А дале
Его усилия создали
И ангелов — существ без тела.
К Нему их воинство слетело.
Но в сонме ангелов немало
Злых, подлых, гордых пребывало,
Желавших Бога побороть.
И многих осудил Господь.
Сии создания лихии
Он ниспослал во все края
И бушевал, ливмя лия.
Их воинства, по три подряд,
На землю, в воздух и во ад
Господь исторг из горних сфер.
Итак, трем первым Люцифер
Хозяин. И собранье это
Гонителей добра и света
Единых злодеяний ради
Находится теперь во аде.
Немалый отхватили куш
Мучители погибших душ.
Проклятье бесам и хула
За непотребные дела.
Три воинства другие тут,
Меж нами, на земле живут.
Стараются нас сбить с пути,
Закабалить, в соблазн ввести.
Ну, наконец, и вереница
Над миром, в воздухе кружится.
Рой этих ангелов-злодеев
Летит по свету, зло рассеяв.
Воздушная лихая клика
Злокозненна и многолика,
И над землею бесов туча
Парит, людей мороча, муча.
Да, таковые суть на свете
Созданья проклятые эти.
Они во все земные дали
Распространили, раскидали
Пороки, злодеянья, скверны.
И ужасы сии безмерны.
Но ангелы иные есть.
В них и добро, и свет, и честь.
Их рать спокойна и тиха,
Без мятежа и без греха.
Они на небе и поныне.
А кто в пороке и гордыне
Отпал от Бога и Небес,
Прозвание такому — бес.
С небесных, стало быть, высот
Господь низринул мерзкий род
Порочных ангелов, и вот
Бог человека создает.
По Образу он Своему
Создал его, а посему
Был человек пригож и бел,
И слышал, и вещал, и зрел.
Вдобавок сердце, душу, ум
Он получил для чувств и дум
И повеленье жизнь свою
Блаженную вести в раю.
Так в райский, сказываю, сад
На место ангельское взят
Однажды человек. И тут,
В Эдеме, был ему приют.
Создатель зрит: един Адам.
«Адаму в жены Еву дам,
И как единое живое, —
Решил Создатель, — будут двое».
Так прародителями нам
И стали Ева и Адам.
Однако же от них и зло
Великое произошло:
Не пожелал Диавол впредь
Счастливым человека зреть.
Вот Еву искусил, и вот
Она взяла запретный плод
И плод отведала, а там
Его отведал и Адам.
Но изгнана из рая та
Ослушавшаяся чета,
Зане нарушившим запрет
В раю Эдемском места нет.
И надлежало людям впредь
В миру трудиться и скорбеть.
И люди в скорби и труде
С тех самых пор живут везде.
А Сатана за грех в Эдеме
Над душами людскими всеми
Глумился множество эпох.
Однако милосерден Бог.
И сжалился Он, дабы мы
Могли от вековечной тьмы
Освободиться наконец.
И Бога-Сына Бог-Отец
Нам ниспослал. И Приснодева,
Грехом не осквернивши чрева,
Пренепорочна и чиста,
Мария родила Христа.
И слово истины принес
На землю Иисус Христос.
Он о спасеньи душ радел
И множество чудесных дел
Во славу благодатных сил
Меж человеков сотворил.
И возвели Его на крест
Вблизи Его родимых мест.
Был Иисус распят. Тем самым,
Свершенный Евой и Адамом
В Эдеме первородный грех
Сын Божий искупил за всех.
И на великие дела
Того Мария родила,
Кто нас от муки и труда
В аду — избавил навсегда.
Тебе уверовать дано
Во Триединое Одно:
Не снадобьями и не златом —
Отцом, Христом и Духом Святым,
Сей Троицей избавлен ты
От язвенной немоготы,
Ведь, не вкушая, не пия,
В темнице не погиб и я.
И ныне этим словесам,
Веспасиан, верь, ибо сам
Владыка Иисус Христос
Их предо мною произнес».
Веспасиан в ответ речет:
«Я выслушал и в свой черед
Отныне убежден тобой.
Отец, и Сын, и Дух Святой —
Се Триединство. И Оно
Как Триединое — одно.
Отныне в Бога верю я.
И вера истинна сия». —
«Однако ты, — Иосиф рек, —
Владыка, выйдя за порог,
Немедленно к ученикам
Христовым поспеши и сам
От праведников это слово
Услышишь верное Христово.
Еще о чуде из чудес Узнаешь:
Иисус воскрес. И о другом узнаешь чуде:
Воскреснут за Христом и люди!»
И сей благочестивый пыл
В Иосифовом сказе был
Преподлинен и преправдив,
Веспасиана убедив.
И вот Веспасиан зовет
Заждавшийся вверху народ.
Из дальних каменных низов
Веспасиана ясен зов.
И удивился люд тому!
А Веспасьян велел тюрьму
Иосифову вскрыть и снесть.
И удивительную весть
Он принародно возгласил:
Аримафеец полон сил
И, долго крохи в рот не брав
В узилище он жив и здрав!
Итак, я, братия, глаголю:
Иосиф выпущен на волю.
Владыкой Веспасьяном он
Привечен и освобожден!
Творца и старец, и дитя
Благословляют не шутя.
Иосифа цветущий вид
Людей собравшихся дивит.
Такое разве что приснится.
Вот размурована темница,
И погляди-ка, диво див!
Иосиф-страстотерпец жив!
А им Веспасиан речет:
«А ну, народ, подай отчет,
Где Тело Господа Христа,
Кого Иосиф снял с креста?» —
«Иосиф и радел о Теле.
А мы дурного не хотели.
Мы ни при чем! — кричат они.
Во всем Иосифа вини».
Иосиф, правды не тая:
«Ну да, радел о Теле я.
Но и под солнцем, и в пыли
Три дня гробницу стерегли
И, чтобы не случилось кражи,
Не отлучались ваши стражи,
С гробницы не сводя очес.
Но знайте: Иисус воскрес,
Из ада праведных извлек
И ныне от земли далек.
Реку я — и на том стою:
Отныне Иисус в раю».
Утихомирились врали.
Руками молча развели.
Тем временем Веспасиан,
Великим гневом обуян,
Схватил неправедных судей,
Кем мучим был Аримафей,
И в лодку посадил, и с ходу
Спустил посудину на воду,
Чтоб на воде лихие дни
Бесславно кончили они.
«А у кого достанет сил
Спастись?» — владыка вопросил
Иосифа. И, тверд и светел,
Аримафей ему ответил:
«Кому увериться дано,
Что Триединое — одно:
Отец, и Сын, и Дух Святой,
И кто незыблем в вере той».
Веспасиан, карая псов,
Сажал иного под засов —
Родня богатых выкупала,
Платя денариев немало.
И то сказать: был зол и рьян
В Ерусалиме Веспасьян!..
О прочем рассказать пора.
Есть у Иосифа сестра.
То Енигуса, и она
Весьма достойная жена.
А муж сестры, Хеброном звать,
Иосифу, выходит, зять.
И вот, узнав, что жив Иосиф,
Они бегут, работы бросив,
Навстречу брату-свояку.
(Хеброна Броном нареку.)
Итак, спешат из дома вон
Супруги — с Енигусой Брон.
И радостно премного им:
Иосиф сей четой любим.
И сам он, их свояк и брат,
Объятиям их тоже рад.
«Христа благодарите. Ибо
Ему Единому спасибо.
Христос меня от смерти спас.
И ныне каждому из нас
Поверить надлежит в Него,
Ведь в вере — дела существо».
И после, не жалея сил,
Иосиф всюду приносил
Благое слово, что Господь
И смерть сумеет побороть,
И от мучений и невзгод
И укрепит, и сбережет.
И в слово свояка и брата
Чета уверовала свято.
И близкие, и прочий люд
Моленья Иисусу шлют.
«Внемлите, други и родня,
Для истины, не для меня, —
Иосиф рек, — не для молвы,
Обязаны молиться вы». —
«Не для молвы, не для тебя, —
Рекут, — но истину любя». —
«А коли это, други, так, —
Ответствовал Иосиф, — всяк
Оставит дом, и скарб, и стадо,
Ни клади не храня, ни сада,
И в край неведомый, иной
Тотчас отправится со мной».
Прияв согласье от людей,
Просил Иосиф-иудей
Веспасиана наперед
Простить поверивший народ.
И милость — Господу хвала! —
Поверившим дана была!
Итак, наказана страна:
Смерть Иисуса отмщена.
А наш герой Аримафей
Собрал соратников, друзей,
Оставить каждому веля
Дома, именье и поля.
И, временно ли, насовсем ли,
Отправилась в чужие земли
Община дружная сия:
Иосиф и его друзья.
И наставлял их мудрый муж
Иосиф в вере и к тому ж
Учил ремеслам и трудам.
И долго, долго жили там
И в жизни обрели такой
Они довольство и покой.
Но я про тяготу-беду
Рассказ отныне поведу.
Узнайте: к поселенцам зло
Однажды тяжкое пришло.
Пропали прахом их труды.
Никто не миновал беды.
Иные наступили дни.
И были для людей они
Унылы, тяжелы, лихи,
Как наказанье за грехи:
За любострастие и похоть.
И принялись стонать, и охать,
И жаловаться стар и млад:
Нас извели чума и глад!
Идут к Хеброну прямиком.
Он доводился свояком
Иосифу. Кричат: «Невмочь
Терпеть лишенья день и ночь!»
И со слезами говорят,
Что, дескать, на земле навряд
Есть у кого-то столь же бед,
Что тягостней судьбины нет.
И просит у Хеброна всяк.
«Брон, ты Иосифу свояк.
За нас ему замолви слово,
Чтоб Иисуса Всеблагого
За нас молил, — они кричат,
За наших жен, за наших чад!»
И плач, и стон со всех сторон
И опечалился Хеброн.
«Прискорбно, — говорит он. — Но
Беда такая как давно?» —
«Такая, — говорят, — беда
Не дни, но многие года.
Хеброн, Иосифа проси!
Пусть к Господу на Небеси
Взовет он, чтоб Владыка нас
От голода и мора спас!
Ведь мы не знаем, чья вина,
Что братия разорена».
И стон их долог и тяжел.
И Брон к Иосифу пошел.
И говорит, что, дескать, худо
Пришло неведомо откуда,
Что пропадает прахом труд,
Что люди мучатся и мрут.
А кто виновник — в толк не взять,
Аримафею молвит зять,
Прося Иосифа Христу
Явить их муки, нищету,
Узнать у Бога, кто в ответе
За смерти и болезни эти.
Иосиф помолчал, а все ж
Сказал себе: «Вину несешь
Не ты ль, Аримафей, один
За беды нынешних годин?»
Но, думы эти затая,
Он рек: «Добро. Узнаю я».
Иосиф чашу взял и сам,
Воздевши руки к небесам,
Воззвал к Небесному Царю:
«Тебе моление творю!
Христе, Мариин Сыне, Ты
Теперь с небесной высоты
Рабу, воззвавшему с земли,
Тебе послушному, внемли!
Я волю соблюдал Твою,
А ныне просьбу подаю,
Поверив в чудо из чудес —
Что ты, о Господи, воскрес.
Когда в узилищной норе
Я воздевал глаза горе,
Ты, Боже, в образе огня
Явился мне и спас меня.
Любовь упрочивая нашу,
Ты даровал мне эту чашу
И завещал: да не забуду
Я кланяться сему сосуду,
Потиру дивному, когда
Случится у меня беда.
Беда случилась. И Тебя
Прошу: помилуй, не губя.
Избавить поселенцев надо
От засухи, чумы и глада.
Как поступить, не утаи.
Заветы выполню Твои».
Он не сводил с потира глаз
И услыхал небесный глас:
«Мучительною и угрюмой,
Аримафей, не полнись думой!» —
«Но, Боже, грешников казни!
Иль удалятся пусть они.
А пожелаешь, я общину
И сам, коль виноват, покину». —
«Реку тебе, Аримафей:
И думать о таком не смей.
Однако сей сосуд возьми,
Установи перед людьми
И сам узришь, кто из людей
Есть праведник, кто — лиходей.
Припомни-ка: народ, свиреп,
Меня, когда вино и хлеб
Вкушали мы, схватил. Заране
Я знал о муках и о брани.
Тогда, у Симона в дому,
О сем не молвил никому,
Но рек, злодея не виня:
«Один из вас предаст Меня».
И с нашей вечери тогда
Ушел от срама и стыда
Тот из апостолов моих,
Кто был сребролюбив и лих.
На месте же его пустом
Никто не сиживал потом.
Так, хлеб вкушал и пил вино
Я в доме Симоновом, но,
Конечно, видел наперед,
Что мука страшная грядет.
И вечери во имя той
Сооруди-ка стол простой.
Затем Хеброна призови,
Сего, достойного любви,
Чья вера свята и крепка,
Христианина, свояка.
Велишь Хеброну, чтоб к реке
Направился, невдалеке
Спустился на ближайший плёс
И с плёса рыбину принес.
И повеление даю:
Положишь рыбину сию
На стол. Затем, Аримафей,
Сосудец с Кровию Моей
Поставишь точно посреди,
Покрыв платком. Засим пройди
Покрытого сосуда мимо:
Сосуду да стоять незримо!
Засим предмета эти три —
Стол, рыбу, чашу — осмотри.
Но, главное, сосудец весь
Получше платом занавесь.
Итак, готовое проверь,
Засим открой всем вашим дверь.
«Теперь-то, — скажешь, — и найду,
Предав вас Божьему Суду,
Кто был виновник-лиходей
Недавних бедствий и смертей».
Где Я сидел, посередине
Стола, садись и ты отныне.
Тем самым повторишь устой
Последней Вечери Святой.
Запомни всё, о чем толкую.
Сидеть Хеброну одесную.
Окинув всё застолье взглядом,
Да сядет Брон с тобою рядом.
Но место меж тобой и Броном.
Пустует пусть! На месте оном
Сидел Искариот Иуда.
Еще скажу тебе: покуда —
Запомни же, Аримафей! —
У праведной сестры твоей
От Броня не родится сын,
Да не воссядет ни один
На место клятое, где тот
Сидел злодей Искариот.
Так приготовишь стол. Тогда ж
Всем подойти веленье дашь
И приготовься произнесть
Пред братией такую весть:
«Кто слышал, ежели не глух,
Что Сын, Отец и Святый Дух
Суть триединое одно,
И кто уверовал давно
И Господа молить привык,
Не забывая ни на миг
Сие, через меня Христово
Вам заповеданное слово,
Что в Образе едином — Три,
Тогда, народу говори,
Благословится жизнь и труд
У праведников сих, и тут
Такие, Господу хвала,
Спокойно сядут вкруг стола».
Аримафей завету рад.
Исполнил дело в аккурат.
Собрал общину у дверей.
«Входите!» — молвит. И скорей
Вошли. Иные, в самом деле,
Как ни пытались сесть, не сели,
Иные заняли места,
По слову Господа Христа.
И пустовало лишь одно.
Ведь было проклято оно.
А на сидящих у стола
От чаши радость снизошла.
И стало, Господу осанна,
Их наслажденье несказанно.
И не глядят они на тех,
Кто, стоя, не познал утех.
Но был сидевший за столом —
Именовался он Петром, —
Что вздумал поглядеть назад.
И видит: многие стоят.
И молвит: «В душу снизошло
Сидящим дивное тепло!
А вас коснулся теплый свет?»
Стоявшие сказали: «Нет».
А Петр им отвечает так:
«А не коснулся — верный знак,
Что вы неправедные люди,
Погрязшие во зле и блуде».
И блудодеи со стыдом
Покинули Хебронов дом.
Один из тех, на коем скверна,
Рыдал, раскаявшись безмерно!
Обряд застольный сотворен.
Из горницы все люди вон —
И по домам. И напослед
Иосиф повторил завет:
Мол, ежедневно, да творят
Сей перед чашею обряд!
Отныне ведали, конечно,
Кто непорочно жил, кто — грешно,
Кто деланьем хорош, кто — плох.
Сему споспешествовал Бог.
Так чаша с Кровию Живой
Открыла истину впервой.
И, словом, радовались те,
Кто находился в чистоте.
И вопрошали те у них,
Кто был неправеден и лих:
«Поведайте нам Бога ради
О сей таинственной отраде.
И кем, и почему дана.
Да и отрада ли она?»
И слышали в ответ слова:
«Ей-Богу, братья, такова
Сия святая благодать,
Что ни сказать, ни передать!
Но велико блаженство. Днем
И ночью пребываем в нем».
А эти спрашивают тех:
«Сия утеха из утех,
И наслаждение, и чудо,
И красота идут откуда?» —
«Утеха, чудо, красота
Идут от Господа Христа.
Он воскрешал людей не раз.
Иосифа Он также спас». —
«Но чаша посреди стола,
Сдается, некая была.
Что за. сосуд? Хотим ответа».
И отвечает Петр на это:
«Сосуд добра и красоты.
И, если не раскаян ты,
Не дарит он, сколь ни живи,
Отрады дружбы и любви.
Но эту лучшую из чаш
Зрит каждый сотрапезник наш.
Оказана общине честь —
За трапезу святую сесть.
И мы, кто Господом любим
И честен, за столом сидим.
Но богомерзки души ваши.
И вы отвержены от чаши».
«Добро. Покинем милый дом
И, раз отвержены, уйдем, —
Сии последние сказали, —
От этих мест, куда подале.
Но спросят нас, зачем с земли
Своей возделанной ушли?
Как им ответим мы?» — «Как есть.
Что вы, мол, потерявши честь,
От нас отвержены и впредь
Вам благодати не иметь.
А благодать дана едино
От господа — Отца, и Сына,
И Духа Свята, коих Лики
Во Триединстве превелики», —
Петр говорит. «Но как же ваша
Незримая святая чаша,
Завещанный Христом сосуд
Зовется?» — грешники рекут.
«Кто знает о сосуде, тот
Его Граалем назовет.
Однако, — был ответ Петров,
Положен на Грааль покров.
И людям чаша та незрима.
Проходят, не заметив, мимо.
Но праведники входят в дом
И перед чашей за столом,
Допущенные все подряд,
На трапезе святой сидят.
А с чашею и рыба тут.
И так завет Христов блюдут.
Божественную благодать
Всей братии дано познать».
Как не поверить, коли так!
Выходит, чаша — благо благ!
И сладость от нее, как мед.
Граалем праведник зовет
Ее. И так, узнав о чуде,
Навек ушли дурные люди.
Остались добрые в дому.
А я поведал, почему.
Се, братия Петру вняла.
Поправились ее дела.
С потиром-чашей все подряд
Свершая трапезный обряд,
Всегда в отраде пребывали.
Старо сказанье о Граале,
Но этим именем сосуд
И ныне верные зовут.
Ушли, злодеи, стал-быть, кроме
Упрямца некоего. В доме
Остался с праведными сей.
Именовался — Моисей.
И был оставшийся весьма
Незаурядного ума.
И здоровей иных голов.
И балагур, и острослов.
И делал сей упрямец вид,
Что безутешен и убит
Великим горем оттого,
Что нет за трапезой его.
У праведных что было сил
Прощения себе просил.
И снова братия, и снова
Выслушивала острослова:
Мол, верность Господу храня,
Просите старца за меня!
«Хочу, чтоб оказал мне честь
И чтоб за стол дозволил сесть.
Скажите же ему, друзья:
В грехах раскаиваюсь я.
И за былое не взыщите,
Но порадейте о защите!»
И со слезами грешник сей
Искал разжалобить людей,
Просил, раскаиваясь, впредь
Его простить и пожалеть.
И вняли горести такой.
И вот в Иосифов покой
Застольцы входят все едино.
Наставника и господина
За злополучного прося,
Наперебой община вся
Кричит. Слезам мужей и жен
Весьма Иосиф поражен.
И молвит: «О какой заботе
Так гомонить ко мне идете?»
А люди повторять. Но тут
Уже толково речь ведут,
О грешных братьях говоря,
Что, мол, уплыли за моря,
Никак, однако, не уйдет
Один мудрец и доброхот.
И плачет Моисей навзрыд.
«К столу примите», — говорит
И просит у тебя в дому
Дозволить гостевать ему
И с нами сиживать за нашей
Великою святыней-чашей,
А без того ему невмочь.
А мы принять его не прочь.
Ходатаям Аримяфей:
«Сие, — ответил, — ей-же-ей,
Зависит от меня не много.
Дается благодать от Бога.
Понеже и решает Бог,
Для чаши кто хорош, кто плох.
И, коль он Господом заклят,
Моления не умолят.
И мы, глупцы, его вернем,
Подумав хорошо о нем,
А он не доброхот, но плут
Иль, аки зверь, свиреп и лют».
«Не кажется он лютым зверем.
Мы, отче, Моисею верим!»
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: