Трибуны зашумели, обсуждая.

Брайан де Менетрие выхватил меч.

Леди Мэрион, вскрикнув, прижала к себе Маленького Робина.

Робин Гуд медленно поднялся. Глаза его были страшны, лицо и шея налились пурпурным цветом и он зарычал, глядя на отца Никодима:

— Ах, ты, сморчок! Да я сейчас одним махом весь дух твой гнусный из тебя вышибу!

Маленький Джон незаметно кивнул сыновьям и они, вооружившись дубинками и топорами, окружили семью Робин Гуда, намереваясь защищать их от любых поползновений.

— Именем Церкви Христовой и Господа, которому я служу, я требую, чтобы этот маленький нечестивец был выдан мне немедленно! — торжествующе кричал отец Никодим. — А те, кто посмеют мне перечить, также будут наказаны…

— Умолкни, — оборвал его спокойный голос. — Умолкни, недостойный. Ты не смеешь говорить от имени Церкви Христовой, чей закон ты нарушил, самовольно возложив на себя привилегии настоятеля Ноттингемского аббатства, и тем более — ты не вправе говорить от имени Господа нашего, чьи заповеди ты не раз нарушал! Ты арестован, отец Никодим. Ближайшие месяцы ты проведешь в подземелье аббатства, постясь и молясь, покуда не раскаешься от всего сердца…

Рослый священник в шерстяной рясе с капюшоном вышел на арену и встал напротив отца Никодима.

— Да кто ты такой?! Да как ты смеешь?! — испуганно вскрикнул отец Никодим.

— Я — новый настоятель Ноттингемского аббатства. Покойный отец Бенджамен назначил меня своим преемником, и вернулся в аббатство с благословением Папы Римского, — священник откинул с лица капюшон и все узнали брата Мартина.

Мартин сильно похудел за время путешествия. Лицо его, некогда белое и румяное, было опалено солнцем и задублено морским ветром, и его добрые карие глаза смотрели на отца Никодима с непривычной суровостью.

— Брат Мартин? Ты? Нет, нет! Не может быть! — прошептал отец Никодим.

— Теперь я — отец Мартин. Неужели ты действительно думал, что я не вернусь? — усмехнулся Мартин.

— Но… Но… Но как же…

— Что именно тебя удивляет, отец Никодим? Как я избежал ножа убийцы, подосланного тобой? Почему не меня убил яд в том вине, которое ты собственноручно налил в мою дорожную флягу? Почему разбойники, которым ты сообщил, что я якобы везу значительную сумму денег, не ограбили и не убили меня? — грозно спрашивал отец Мартин.

Никодим все сильнее ссутуливался, словно врастал в землю. А голос отца Мартина гремел над ареной.

— Быть может, это Господь сохранил меня, как ты думаешь, отец Никодим? Быть может, именно Он наслал бессонницу на брата Эмброуза и тот успел перехватить занесенную надо мной руку убийцы? Быть может, именно Он позволил мне вразумить напавших на нас разбойников? Быть может, именно Он сделал так, что их главарь, погрязший в крови и в грехах, выпил вино из моей фляги раньше, чем мне самому захотелось отпить из нее? Я отпустил ему грехи, потому что он раскаялся искренне… А ты, отец Никодим? Где твое раскаяние? Кто отпустит твои грехи? А про заповедь «Не убий» ты не забыл? А другая заповедь — «Не лжесвидетельствуй»? Сколько раз ее ты нарушил?

Отец Никодим застонал и упал на колени.

Элевтер фрон де Марч поспешил снова лишиться чувств.

И все-таки для семьи Робин Гуда, и в первую очередь — для Дика, радость победы над двумя злейшими их врагами была омрачена болезнью Малики.

Все потрясения последних дней — похищение, пребывание в замке Элевтера фрон де Марча, угрозы в адрес ее обожаемого учителя, освобождение и новое заточение, унизительные допросы, страх смерти — для такой нежной, скромной и ранимой девушки, как Малика, не могло пройти без последствий. Она захворала. Возможно, она простудилась, сидя в подземелье монастыря — она всегда плохо переносила холод… Но главным все-таки оставалось тяжелейшее потрясение, пережитое ею.

Дик привез ее в отцовский замок. Мэри уступила ей свою комнатку в башне, как самую уютную и теплую комнату во всем замке. И Малика лежала там, почти не вставая, отвернувшись к стене. Безучастная ко всему. Почти ничего не ела, почти не разговаривала… И сколько бы Дик ни говорил ей о любви и о том счастье, которое ждет их в будущем, сколько бы материнской заботы ни изливали на нее леди Мэрион и няня Бертрис, сколько бы Маленький Робин ни пытался развлечь ее своей болтовней и проказами — ничего не помогало. Малика слабела, ей становилось все хуже. Невольно Дику вспоминались сказки, которые ему в далеком детстве рассказывала тогда еще совсем молодая Бертрис… О красавице, которая захворала непонятной тоской, сохла и таяла с каждым днем. Чтобы спасти ее, рыцарь должен был съездить на край света, сразиться с множеством чудовищ и привезти молодильные яблоки, птичье молоко и воду из Колодца Жизни. Тогда все это казалось ему очень сложной задачей. А теперь он жалел о том, что живет не в сказке, а в серой, печальной реальности! Он готов был скакать на край света, сражаться с чудовищами, если бы Малику можно было спасти молодильными яблоками, птичьим молоком и живой водой! Все испытания, переживаемые сказочными героями, казались Дику легкими и даже веселыми по сравнению с тем, что выпало на его долю: сидеть возле постели угасающей с каждым днем Малики и сознавать свое абсолютное бессилие.

Между тем, жизнь шла своим чередом.

Мэри вышла замуж за Брайана де Менетрие, шерифа Ноттингемского, и переехала в его замок.

Маленький Робин часто гостил у них и играл с семью уже подросшими щенками, некогда спасенными от жестокости Элевтера фрон де Марча.

Вслед за Мэри вышли замуж и две следующие по старшинству сестренки: Мэйден и Эйден.

Мэйден — за Хоупа, младшего из сыновей Маленького Джона. Хоуп как раз в этот год отстроил собственный дом и искал девушку, которую можно было бы перенести на руках через новый порог и назвать хозяйкой.

А Эйден — за Джека. Правда, тридцатилетний Джек был старше пятнадцатилетней Эйден ровно в два раза… Но в те далекие времена, в общем-то, так и было принято, чтобы муж был постарше жены. А потому возраст Джека не сочли серьезной преградой для заключения брака. Тем более Эйден его любила, а Робин Гуд считал славным парнем. Ни дома, ни порога, через который можно было бы перенести невесту, у Джека не было, но он был храбрый, честный и добрый, и Эйден, как уже сказано, его любила, а посему — остальное было неважно.

Старый Астролог достаточно погостил в Англии и собирался уже отправиться в путешествие в Ирландию, к ирландским колдунам, так же умевшим читать события и судьбы людские по звездам. Но он ждал, пока поправится его спутница. Правда, теперь он уж точно не остался бы без сопровождающего: брат Адалард ушел из монастыря, осознав, что тяга к знаниям и путешествиям оказалась в нем сильнее, чем жажда духовного совершенства. Собственно, он в монастыре-то оказался достаточно случайно. Рано осиротел, а единственным родственником его был отец Бенджамен, тогда еще не назначенный настоятелем Ноттингемского аббатства. Адалард прожил в монастыре всю свою жизнь, иной жизни не ведал, а потому с легкостью принял постриг… Конечно, уход от монашеской жизни — серьезный проступок в глазах его братьев во Христе. Но Адалард всегда ценил честность превыше других добродетелей и не хотел лгать самому себе и окружающим в самом главном: в выборе жизненного пути.

А Малика все отказывалась вставать с постели, слабела и таяла с каждым днем. К ней водили и знахарей, и даже настоящих колдунов. Тех, про которых все точно знали, что они колдуны, и потому их даже церковники боялись тревожить их, чтобы не стать жертвами их гнева… Но никто не смог ей помочь. Они объясняли свое бессилие тем, что не могут лечить человека против его воли. Что Малика должна сама захотеть жить, должна захотеть принять их помощь! А иначе — все заклинания бессильны.

И вот отец Бартоломью в который раз за последний месяц приехал в замок Робин Гуда: теперь — чтобы утешить Дика в предстоящей ему тяжелой потере.