Он дернулся заметно‚ одинокий человек‚ исподлобья взглянул на старика:
– Бомба. Где-то бросили бомбу. Я от них вздрагиваю.
И нырнул в тулуп.
– Можно ли так жить? – закричал старик. – Можно ли?!
А из тулупа табличка: "Можно".
Загремело сверху‚ проваливая небо на головы. Занудило снизу‚ взмывая в недоступные дали. Опять сверху, круша и проламывая. Дьявольская игрушка: бомба на истертой резиночке.
И тогда он решился‚ сегодняшний старик:
– Я отстал. Я отстал на миг от теперешней жизни и многого потому не понимаю. Стоит ли разворачивать знамена? Когда? Для кого? Где они‚ наши баррикады? Куда бежать, в кого стрелять?
Тот высунул голову из тулупа‚ в первый раз взглянул с интересом.
– Не знаю‚ не знаю‚ – сказал задумчиво. – Мне что? Я отсижусь. У меня под тулупом еще доха. Теплая. Мехом наружу.
А старик продолжил:
– Хорошо тем‚ кто начинал жизнь в начале века. В годы первые его‚ в годы десятые‚ двадцатые на худой конец. Они начинали с надеждой: весь век впереди‚ неиспробованный‚ незахватанный‚ непопользованный.
– Ну-ну‚ – сказал тот с удовольствием.
– Плохо тем‚ кто заканчивает жизнь в конце века‚ в годы его последние. Этот век не оправдал наших надежд‚ или мы не оправдали‚ а новый век не для нас.
Одинокий человек вышел уже из тулупа‚ встал перед ним‚ глядел с обожанием.
– Где она‚ наша минута? Мы пропускаем ее‚ по лености не заметив. Где оно‚ наше знамя? Мы используем его – скатеркой на столике‚ салфеточкой на буфете. Знаете‚ что я вам скажу? Мы не получились. Мы не получились‚ и это теперь надолго.
– Браво‚ – сказал одинокий человек. – Умри – лучше не скажешь!
И тогда он спросил напоследок‚ сегодняшний старик-инвалид:
– Для кого мы сеем? – спросил он. – Что прорастает? За всё в жизни надо платить‚ это я принимаю‚ но только кому?
А тот взгромоздил на себя геликон‚ взял старика за руку:
– Идем. Тебе я доверюсь. Каждый человек – бомба замедленного действия‚ но тебе я доверюсь‚ и будь что будет!
Они вышли из клетчатого пальто и зашагали по ситцевому многоцветью‚ с косогора в ложбину‚ из ложбины в овраг‚ из оврага на новый косогор‚ и травы мягко проминались под ногами‚ а потом распрямлялись‚ не оставляя следов. Они шли ходко‚ размашисто‚ без устали‚ но последний подъем был особенно крут‚ и тут уж они задохнулись на полдороге‚ остановились отдышаться‚ а одинокий человек сказал просто:
– Теперь смотри.
И они шагнули на косогор.
Лес рук стоял на равнине. Гигантских‚ по локоть‚ рук‚ что вздымались из земли с молчаливой мольбой к небу. Будто пальмы росли посреди песков‚ стройные гладкоствольные пальмы с ладонями-верхушками‚ с разросшимися ветвями-пальцами‚ но не висели на них плоды-кокосы‚ не гомозились птицы в листве‚ не журчал под корнями прохладный родник. Лишь роса блестела на ладонях‚ крупными каплями роса‚ и было вокруг тихо.
– Прорастает всё‚ – сказал одинокий человек. – Ты только сей.
И с удовольствием облизал мундштук геликона.
...могилы хранят покой... та-ра-ра...
А он уже бежал с косогора‚ сегодняшний старик–инвалид‚ огромными шагами-скачками‚ размахивая руками‚ теряя равновесие‚ падая на подставленный протез‚ а потом рухнул плашмя‚ перекрутился через голову‚ кубарем покатился по травяному многоцветью до первого ствола-преграды. И лежал там лицом к небу‚ щекой к теплой‚ прогретой коре: пульсация соков в стволах‚ как пульсация крови в висках.
Лес рук – не устрашит ли будущие поколения?
Лес рук – может‚ кого-нибудь образумит?
Линии жизни на ладонях дерев, тонкие‚ обрывистые‚ уязвимые...
Просвистело пугающе с высоты на землю. Проревело трубно. Прогремело обвально. Зависла бомба на тонкой резиночке‚ над разинутой пастью геликона: одно от нее прикрытие – табличка "Нельзя".
– Как же ты здесь живешь?..
А тот застенчиво:
– Что делать? Тут мой косогор. Тут хоть играть можно. "Тихо вокруг. Это герои спят"...
И заиграл дальше‚ медленными и печальными вздохами-толчками.
И тогда он угадал‚ сегодняшний старик‚ что сейчас будет взрыв. Кожей угадал‚ порами‚ необъяснимым звериным чутьем. Один шанс отвести беду: размотать знамя‚ отмахнуть свободно‚ перенести огонь на себя...
– Нет‚ – сразу сказал он‚ и лишь потом только понял‚ что же такое сказал.
Прошлое не задавишь в себе.
Лопнула истертая резиночка.
Скользнула бомба внутрь геликона.
Охнули потрясенные окрестности.
Где ты теперь‚ долгожданный одиночка? Куда подевался? В какой прячешься невидимости с геликоном и косогором? Какие поезда просвистывают мимо?
Только голова прикатилась сверху.
Голова под самые ноги.
Глаза пристальные‚ в точку. Ямочки на небритых щеках. Губа кверху‚ как в начале улыбки...
7
...а на Рождественском бульваре водили танцы.
На Рождественском бульваре вскрикивала бесстыжая гармошка.
Любовь крутили на Рождественском бульваре.
Веселье разливанное: танец краковяк.
– Гармонист‚ гармонист‚ драные сапожки! Кто ж тебя пригласил?
– Кто‚ кто... А вон‚ девушки. Девушки-старушки.
Прихорашиваются девушки.
Хороводятся бабушки.
Сходятся-расходятся: других поглядеть да себя показать.
– Девушки‚ где же вы?
– Тута‚ тута!
– На полюбки пришли‚ красавицы?
А девушки строго:
– Мы пришли разве‚ чтоб нас полюбили? Годы ушли от полюбок.
– Что-то не верится‚ девушки. Что-то не кажется‚ бабушки.
Шерочка танцует с машерочкой.
Шерочке под восемьдесят‚ машерочке за шестьдесят.
Продавщицы на пенсии. Штукатуры на инвалидности. Интеллигентки‚ опростившиеся на старости. Бывшие секретарши. Бывшие бухгалтерши. Бывшие подсобницы восьмижильные. Бывшие парторги‚ профорги‚ кладовщицы‚ швеи-мастерицы‚ вагонные проводницы. Идут дни‚ подрастают новые старухи‚ в танце подменяют ушедших. Проходят стороной парни с гитарами: ухмыляются снисходительно. Проходят девочки с острыми от желания грудками: размножаются беззаботно. Этот краковяк еще не для них.
Гармонист сидит. Гармонист скучает. Томный глаз щурит. Ногой лениво похлопывает. Мехи небрежно растягивает. Врет безбожно‚ на всякой ноте. Девушки от гармониста без ума.
– Гармонист‚ а гармонист! Кто ж тебе за игру платит?
– Кто‚ кто... Кто нанял‚ тот и платит. Вон‚ бабушки-игруньи.
– Бабушки‚ а бабушки! А куда ж вы‚ бабушки‚ подевали дедушек?
А бабушки грустно:
– Дедушки наши в мальчиках постреляны. Мы бабушки вдовые‚ с девушек век кукуем.
Эх‚ краковяк‚ краковяк: опухшие ноги наперекосяк!
В первой паре местная королева с золотыми зубами‚ пионервожатая на заслуженном отдыхе‚ завлекающая и неподступная‚ гордо потряхивает травленными перекисью кудряшками. Под руку с ней единственный кавалер‚ стотящий еще мужчина‚ вечный жених Якушев. Хитрый ярославец‚ опытный ветреник: возраста неизвестного‚ намерений несомненных‚ увилистости чрезвычайной. Выставит ножку в сторону‚ согнет ручку колечком‚ опахнет лаской-желанием: куда от него денешься? Пришел‚ попил‚ закусил‚ перинку опробовал: в баньку бы теперь да за свадебку‚ – ищи его свищи! Так и шастает от старушки к старушке: сыт‚ пьян и нос в табаке. Лаковая макушка. Утиный нос. Волосатые уши. Чубчик-нашлепка на бритом калгане. Девушки люто завидуют крашеной выдре. Девушки от Якушева без ума.
Ох‚ краковяк‚ краковяк: дряхлые желания наперекосяк!
Скачет козлом старый пьянчужка с каплей под носом‚ сбивает с ноги ледащую подружку с обидчиво поджатыми губками. Отшагивает по кругу снулый отставник на закостенелых ногах‚ будто ведет бабку на смену караула. Дрыгает ногой потасканный модник с проваленным ртом‚ узкоплечий и долговязый‚ с цветным шарфиком на шее: смешит и конфузит седую даму-партнершу. Есть еще мужички‚ парочка-троечка‚ но девушки ими гребуют‚ девушки на них ноль своего внимания‚ девушкам подавай Якушева: вынь да положь!
– Девушки‚ а девушки! Да на кой он вам‚ проказницы?