Он поднялся. Сделал шаг. Земля качалась. Гриша взмахнул руками. Веселый матрос Тимофей Прялкин прихватил его сзади за плечи.

– Держись, Гришуня. Теперь долго качать будет, отвык от твердой земли-то. Оно обязательно так поначалу, когда сходишь на берег.

Да! Всегда качавшаяся палуба стала постепенно в плавании казаться привычной, как неподвижная земля. А настоящая земля (наверно, в отместку за морскую привычку) теперь дурашливо ходила под ногами.

Но это было не страшно! Забавно даже! Гриша засмеялся и, балансируя, как на тонкой доске, сделал несколько шагов.

Так мальчик Гриша Булатов из неведомого здесь города Турени ступил на Азорские острова. Точнее, на их самый западный остров, который называется Флореш. На его северную оконечность.

По словам Ивана Даниловича, из всех Азорских островов Флореш был самый малолюдный и даже заброшенный. «Забытый Богом и людьми…» А поселок Понта Дельгада – самый неприметный на этом острове. Как раз то, что и надо было русским морякам в их секретном рейсе.

Место было не самое лучшее для приближения к берегу. В старой английской лоции, которая хранилась у Ивана Даниловича, отмечалось, что глубины на подходе к Флорешу вполне подходящие, но немало подводных скал. Поэтому ночью, завидев слабенький маяк на мысе Дельгада, легли в дрейф, дождались рассвета и только тогда начали придвигаться к скалистой махине острова. К счастью, ветер был слабый и ровный, вахтенные смотрели во все глаза, самый опытный рулевой – Максим Сверяев – был наготове. Все кончилось благополучно. В миле от берега отдали якорь.

Почти сразу пошла от острова к бригу лодка. На борт поднялся старшина поселка (на здешнем языке – «кабеза де сидаде»). Высокий сухой старик с белой бородкой, в похожем на длиннополый мундир одеянии и соломенной шляпе.

Бриг снаружи не казался военным судном. Артиллерийские люки в фальшбортах были задраены и сливались с обшивкой. Под гафелем полоскал флаг Российско-Американской компании. Он был похож на российский торговый (а про андреевский здесь могли даже и не знать).

Командир встретил «кабезу» по всем правилам флотского этикета.

Оказалось, что староста – сеньор Жоао Кавендиш, здешний уроженец и старый моряк – о России слыхал, но русское судно видит впервые. Про войну в Европе ему было известно из газет, привезенных с Сан-Мигеля, но подробностей он не знает. «И это прекрасно, сеньор капитан. Наш остров, слава Деве Марии, ни с кем не собирается воевать и нет для этого никаких причин. Рыбы в океане хватает, люди не голодают, дети растут здоровыми, что еще нужно для этой жизни под небом?» А русским морякам будет оказано всяческое гостеприимство, насколько это позволяют скромные возможности жителей Понта Дельгада…

Пользуясь указаниями дона Жоао, бриг подвели к берегу еще на полмили.

Сейчас, с берега бухты, бриг казался совсем маленьким. Еле заметной куколкой виделась под бушпритом фигурка богини Артемиды. Были различимы на вантах и марсах оставшиеся на судне матросы – они смотрели на счастливцев, которым довелось первыми ступить на сушу.

Счастливцы, за исключением двух часовых при вельботе и двух помощников штурмана, во главе с боцманом Дмитричем отправились в недалекую таверну – единственную в поселке.

– Ну, Дмитрич, смотри у меня, – сказал командир Гарцунов. И даже показал кулак.

– Не извольте беспокоиться, вашескобродь, все будет в соответствии, – заверил Дмитрич.

Мите было предписано командиром «пасти юнгу», не спускать с него глаз, ежели тот возымеет желание познакомиться с окрестностями. Митя надулся. Он рассчитывал принять участие в регулировке хронометров, поднабраться штурманского опыта, а тут извольте быть нянькой!

– От меня ни шагу! – сказал он юнге и, в точности как Николай Константинович боцману, продемонстрировал кулак.

– Бе-е… – сказал Гриша и строптиво показал будущему мичману язык.

Впрочем, сначала все шло гладко. Гриша и Митя помогли Ивану Даниловичу выбрать недалеко от места высадки подходящую площадку. Там нашелся плоский, как стол, камень – будто специально для приборов. Штурман стал открывать футляры. И началось непонятное действо с хронометрами и секстаном. Митя смотрел, разинув рот и задавая иногда почтительные вопросы. Гриша заскучал.

– Я погуляю…

– Тебе что было велено?

– Это тебе было велено: не отходить от меня. Да ладно, сиди, я тут недалеко…

И пошел вдоль берега. Берег продолжал качаться под ногами, и это веселило Гришу. Он, взмахивая руками, то прыгал с камня на камень, то увязал босыми ногами в рыхлом песке.

Да, песок был черный. Это на минуту встревожило Гришу (будто опять примета какая-то!), но он отмахнулся от тревоги. Здесь, на незнакомом берегу, не было ничего, что имело бы к нему, к Грише, близкое отношение. Значит, и никакие приметы не считались.

Тем более что здешнее солнце было добрым, жарило через рубашку плечи.

Тропинка вильнула, повела через окраину поселка, вдоль крепких каменных заборов, мимо лежащих у заборов лодок и растянутых на кольях сетей. Было безлюдно. Только ходили в невысоких, с причудливыми листьями, кустах куры. Совсем такие же, как в Турени. И петух был, как разноцветный Филька, живущий во дворе у Илюшки Макова.

– Цыпа-цыпа, – сказал ему Гриша, как знакомому.

– К-коо, – благосклонно отозвался азорский Филька.

Тропинка среди круглых камней и травы с колючками снова повернула к воде. Море слегка плескало, вода с оторочками пены разбегалась по черному песку. Гриша оглянулся направо. Там, среди торчащих на берегу маленьких скал, видны были штурман, доктор, два матроса и Митя. Иван Данилович и Петр Афанасьевич занимались своими приборами, матросы скучали, Митя обеспокоенно вертел головой. Поодаль стояли несколько мужчин и женщин, наблюдали, но не подходили. Местные жители были деликатны и не хотели мешать гостям.

Гриша помахал рукой Мите. Тот обрадовался и снова показал кулак: не вздумай, мол, уходить еще дальше. Но Митя тут же перестал смотреть на гардемарина. Потому что с другой стороны, из-за большущего, как слон в кунсткамере, камня, появились четверо мальчишек.

Двое были ростом с Гришу, третий поменьше, вроде Агейки, четвертый совсем мал ой, лет четырех. Они подходили неспешно, осторожно даже. В их движениях и лицах Гриша не увидел никакой задиристости и вражды. Только вежливое любопытство и вроде бы желание сказать: если мы тебе мешаем, то уйдем… Тогда он улыбнулся им навстречу.

И они улыбнулись ему, хорошо так. И пошли быстрее. И стали в двух шагах. Младшие были смуглые, а те, что постарше, – светлые, чуть рыжеватые, круглолицые (совсем, как туренские пацаны). Похоже, что братья. Все четверо в мешковатых подвернутых штанах и с голыми загорелыми плечами. Один из старших что-то негромко проговорил и показал на стоявший в трех кабельтовых от берега бриг. Конечно, он спрашивал: «Ты оттуда?» Гриша закивал. И, вспомнив про «международный этикет» (о нем недавно говорил доктор), показал большим пальцем себе на грудь. Отчетливо произнес:

– Гри-ша…

Все четверо заулыбались шире и тоже закивали. Один из старших показал на себя:

– То-маш… – И на другого: – Жо-ао… («Как староста», – мелькнуло у Гриши.)

Тот, что поменьше, застеснялся и неразборчиво назвал свое имя. Малыш тоже назвал себя сам – солидно и так же неразборчиво, с важной хрипловатостью.

Потом все замолчали. Переминались и не знали, что делать дальше. Но Томаш почти сразу нашел выход. Быстро заговорил, показывая через плечо на воду, замахал руками, делая частые гребки: айда, мол, купаться. И в подтверждение этих слов одним движением сбросил на черный песок штаны. И трое других тоже. Грише что делать-то, если зовут? Он тоже стряхнул свои матросские штаны, скинул через голову рубаху. Опять оглянулся на «своих», на Митю. Но тех теперь не было видно за камнями. Ну и ладно! Пока Митя преодолеет лень и, чертыхаясь, доберется сюда, Гриша сумеет побултыхаться, поплавать с ребятами…