«Артемида» салютовала крепости эль Морро двенадцатью выстрелами. Крепость охотно ответила тем же. Офицеры стали съезжать на берег. После тесных каюток хотелось хоть немного пожить в просторных номерах хорошего отеля и хлебнуть береговой жизни.

Матросам и унтер-офицерам этого тоже хотелось. Конечно, отели были им не по карману, но, получив от начальства положенную сумму испанских песо, моряки предвкушали добрую выпивку в портовых тавернах и знакомство с прелестными мулатками, о которых были наслышаны немало… Так потом они и развлекались: разбившись на три смены и поочередно съезжая на берег.

Заботы о мальчишках взял на себя доктор. Он не поехал с ними в отель, а тут же, на берегу, познакомился с весьма образованным на вид книготорговцем и снял у него комнаты в доме неподалеку от разрушенного замка (тот пострадал во время давних стычек с англичанами).

И замок (вроде того, что в романе Уолтера Скотта «Иванхое»), и город с белыми узорчатыми домами, пальмами и фонтанами, и крепости на берегах, и лавки с множеством фруктов, и веселый народ с веерами и гитарами – все это было чудесно. Было бы… если бы не постоянная заноза внутри.

Одноэтажный дом книготорговца Санчеса был, конечно, не таким роскошным, как особняки в центре, но – просторным, удобным, тихим. Стали обустраиваться, доктор по дороге на квартиру купил для мальчишек новую одежду…

А капитану Гарцунову и старшему офицеру Стужину было не до развлечений. Им предстоял визит в резиденцию испанского губернатора – для вручения документов, обсуждения множества вопросов и встречи с представителем Российско-Американской компании.

«И наверно, будет о Павлушке узнавать: куда его пристроить?» – подумал Гриша и отчаянно пожалел, что до сих пор оттягивал разговор, а теперь поздно – Гарцунов и Стужин в парадных мундирах прямо с пристани уехали во дворец.

«Но, наверно, не сразу они там заговорят о Павлушке, – успокаивал себя Гриша. – Для начала у них есть дела поважнее. А вечером я обязательно…»

Дело в том, что капитан просил всех собраться вечером у него в гостинице. Возможно, приглашение не распространялось на Гришу и тем более на Павлушку, но Гриша решил, что они как-нибудь проберутся. Выражаясь по-лямински – «напротырку». В нем крепла смешанная с отчаянием решимость.

Но все произошло не вечером, а раньше…

Днем, когда доктор и с ним два мальчика – в белых башмаках и брюках, в блузах с черными лентами у ворота и с такими же лентами на широких шляпах – гуляли по центральной улице Прадо, которая упиралась в набережную, они увидели шагающих навстречу капитана Гарцунова и лейтенанта Стужина. Видимо, те торопились к пристани, от которой наемные шлюпки развозили моряков на корабли.

– О… – коротко и слегка неловко сказал Гарцунов. – Удачная встреча… Гриша… я думаю, есть смысл побеседовать о наших делах, поскольку вечером это будет сложнее… Сейчас открылись обстоятельства…

«Вот оно!» – толкнулось в Грише. Он (воспитанный мальчик в белом костюме и шляпе) наклонил голову:

– Да, Николай Константинович…

– Петр Афанасьевич, Александр Гаврилович, вы позволите нам с Гришей немного побыть в отдельности? Для обсуждения некоторых… семейных вопросов?

– С вашего позволения, я прямо сейчас отправлюсь на бриг, – сказал Стужин. – Масса дел… – Он откозырял.

Доктор понимающе улыбнулся и повел Павлушку к недалекой торговой лавке с мороженым и всякими напитками. Павлушка перепуганно оглянулся на Гришу: «А ты?» Доктор сказал ему что-то ласковое: мол, мы будем неподалеку.

– Сядем, – пригласил Гарцунов Гришу. Они сели на длинную скамью напротив бронзового льва, который возвышался на камне посреди аллеи. На льве сидел почти голый коричневый мальчишка и махал деревянной разноцветной вертушкой. «Счастливый…» – подумал Гриша.

– Вот что… голубчик Григорий, – скованно сказал Николай Константинович. – Давай по порядку. Сегодня открылись инструкции, которым я, как командир военного судна, должен следовать неукоснительно. Там сказано, что, если к моменту нашего прихода в Гавану не будет известий об окончании войны, нам не следует возвращаться в Россию, а надо продолжить путь. Известий таких нет, есть иное – в сообщениях, только полученных здесь из Штатов. Союзники… то есть англичане и французы… не успокаиваются, и мира впереди пока не видно. «Артемида» – крайне малая помощь нашему флоту на Балтике и Черном море, а в водах Российско-Американской компании, у Камчатки и Аляски, бриг может быть полезен – для охраны компанейских судов и поселений в случае вражеского нападения… Нам надлежит в ближайшие дни отправиться туда… С заходом в Рио, затем мимо мыса Горн и через Тихий океан…

– И… мне? – полушепотом спросил Гриша.

Он был уже настроен на дорогу домой, а новое дальнее плавание… И что станет с Павлушкой?

Гарцунов потер бритый подбородок, сказал, глядя в сторону:

– Тебе, Гриша, – нет… Я не имею права брать ребенка в почти кругосветный рейс, который закончится неведомо когда… И зачем? Ты же решил, что выберешь другую… не морскую службу, не так ли? В этом случае для чего тебе столь длительный опыт плаваний?… Но если бы даже ты сказал сейчас, что переменил планы и хочешь в Корпус, я все равно тебя не взял бы. Военные условия… В любом случае тебе надобно вернуться домой, поступить в гимназию, старательно учиться, а после, когда я вернусь, мы снова сможем заговорить о Корпусе. Туда не обязательно поступать в двенадцать лет, позволяется и позже…

Это все были просто слова. Чтобы как-то придать расставанию благопристойный вид. Да Гриша сейчас и не думал ни про путь на Камчатку, ни про Корпус…

– А как же я вернусь домой… Николай Константинович?

– Доктор отсюда отправляется в Россию, его оговоренный с академией вояж закончился. Поедете вместе. Вы ведь друзья…

Тогда наконец Гриша сказал с обмиранием:

– Николай Константинович, а Павлушка? То есть Поль?…

Гарцунов положил на колени парадную треуголку и стал смотреть перед собой.

– Ну что Поль… Есть определенные трудности, но полагаю, что удастся его пристроить в приюте при обители святого Франциска. Без крова не останется…

И тогда (вот – еще одна картинка из волшебного фонаря памяти!) наконец Гриша сказал то, что рвалось из него давно. Он встал перед Гарцуновым прямо, как в строю, снял шляпу, надел опять, снова снял и прижал к груди. Солнечные искры на галунах капитанской треуголки расплылись в набежавших слезах.

– Николай Константинович… господин капитан… второго ранга… Пожалуйста… Христом Богом молю… ну, пожалуйста-пожалуйста! Не отдавайте Поля в приют!

Капитан как-то обмяк в плечах (опустились густые эполеты) и, подняв подбородок, непонятно смотрел на Гришу.

– Но… подожди… «Не отдавайте»… А куда его? Не на Камчатку же!

– Зачем на Камчатку! Со мной! В Турень! Мы же… как брат и брат… Как он будет без меня? – («И я без него…» – пронеслось в голове окончание фразы.)

– Гриша, подожди… Да кому он там нужен?

– Как кому?! Мне!!

– Это… ну, допустим… Ты, однако, слишком просто, по-детски смотришь на эти вещи. Я командир военного судна, и есть определенные правила. Поль… он ведь не просто маленький мальчик, он подданный Французского государства. По законам войны он – гражданский пленный. По этим же законам я обязан или держать его на бриге (а это невозможно), или передать властям нейтрального государства – в данном случае испанской провинции Куба… Извини, Гриша, но я… казенный человек и подчиняюсь законам… – Гарцунов встал.

Да, Гарцунов встал. И окликнул доктора:

– Петр Афанасьевич! Я оставляю Гришу вашему попечению! Он… слегка расстроен, но, может быть, вы успокоите его. И объясните, что не все в моих силах…

Он легонько подтолкнул Гришу к доктору и Павлушке, а сам, чуть сутулясь и надевая треуголку, пошел прочь.

«Ты не просто казенный… ты гадкий, злой, подлый!» – думал Гриша ему вслед. А потом не сдержался, выдал сквозь зубы: