Селдзар сцепил вместе пальцы в знак аплодисментов.

— Хорошо, мой мальчик, хорошо, — он кивнул остальным. — Видите, почему я выбрал его, чтобы предложить его кандидатуру Конклаву?

— Мы до сих пор не сдвинулись с мёртвой точки, — запротестовал Мазой. — Мы уже знаем, что заклинание применили в одном из храмов Кореллона Ларетиана.

Нет, не знаем, подумал К'арлинд. Но он попридержал свой язык.

Селдзар поднял пустой графин.

— Главный вопрос, который мы должны себе задать, — сказал он остальным, — почему горгондское вино предоставило видение, которое прямо не ответило на мой вопрос. «Где было применено заклинание, которое превратило тёмных эльфов в дроу?», вот как я сформулировал его. Видение должно было показать нам, как эта область выглядит сейчас, а не тысячи лет назад.

Урлрин нахмурился.

— Вы полагаете, что высшие маги вернулись во времени?

— Это вполне возможно, — сказал Селдзар. — Горгондское вино — это старинное гномье вино, изготовленное на основе воды из серии магических бассейнов, чьи воды пронизаны проблесками прошлого. Бассейны так же, по слухам, имеют и другие чары. Их рябь, к примеру, спонтанно открывает круги телепортации к тому месту, которое ты рассматриваешь, хотя неясно, прибудет ли туда путешественник в настоящий день или же провалится в прошлое.

К'арлинд кивнул. Он знал уже достаточно много. Годы назад, когда он слушал мысли Флиндерспельда, его прежний раб вскользь думал о бассейнах. Свирфнеблин обдумывал то же вопрос, которым задавался Селдзар, а именно, мог ли он использовать так называемые Фонтаны Памяти, чтобы отправиться в прошлое, во время до того, как Блингденстоун пал, и предупредить его жителей о надвигающейся атаке. Флиндерспельд решил, что не сможет, по одной, очевидной причине.

— Бассейны не могут послать путешественника в прошлое, — громко объявил К'арлинд. — Если бы они были способны, свирфнеблины уже давно бы использовали их, только для того чтобы избежать множества бедствий, которые случились с их расой. Падение Блингденстоуна, например. Если бассейны и содержат телепортационную магию, они, должно быть, являются вратами в настоящее.

— Прошлое или настоящее — не важно, — сказал Урлрин, подаваясь вперёд на своей подушке и не скрывая своего волнения. — Мы всё ещё можем использовать бассейны, чтобы добраться до того места, где стоял храм. Как только они доставят нас туда, мы сможем рассеять магию!

— Точно! — согласился Селдзар. — Однако есть проблема.

Он взглянул на пустой графин.

— Только глубинные гномы знают, где лежат бассейны, а они не скажут.

— Это легко исправить, — сказал с ухмылкой Мазой и кивнул на графин. — Задержите свирфнеблина, который продал вам вино. Выбейте из него информацию, отрезая по пальцу. Дайте ему пять попыток, чтобы заговорить, или десять, если он упрям.

К'арлинд почувствовал, как похолодела киира на лбу. Он слышал неодобрительный шёпот своих предков. Он прервал Мазоя:

— Не нужно этого, Мастер Мазой. Свирфнеблин, задолжавший мне, знает эти бассейны. Я получу ответ достаточно скоро.

Урлрин скептически фыркнул, а Мазой состроил кислую мину. Селдзар, однако, выглядел задумчивым. Спустя момент пристального всматривания в кристаллы, кружащиеся вокруг его головы, он тихо кивнул.

— Сделаем так. Спроси его.

К'арлинд не упоминал пол свирфнеблина. Селдзар должно быть, догадался об этом. Он имел равный шанс оказаться правым. Всё же К'арлинд сомневался, что предсказатель когда-нибудь о чем-нибудь догадывался.

Селдзар предвидел успех.

Забавно как сложно завертелся танец Эйлистри, подумал К'арлинд. После всех этих лет, он, наконец, узнает, что случилось с его бывшим рабом.

Халлистра обошла трон, её пальцы ласкали его гладкий чёрный мрамор. Трон был вырезан в форме паука, опирающегося на спинку. Его голова образовывала скамеечку для ног; головогрудь — сидение; а выпуклое брюхо — спинку трона. Четыре ноги служили ножками, в то время как другие четыре загибались с обеих сторон к потолку. Между ними были натянуты сети стальной паутины, украшенные крошечными красными пауками. Халисстра дёрнула нить кончиком когтя. Стальная паутина завибрировала, роняя пауков как капли крови, и заполнила зал для аудиенций пронзительной нотой. Звук послал видимую дрожь по телу жрицы, которая кралась позади Халлистры, не отрывая взгляда от пола, покрытого каменной плиткой.

— Красиво, — сказала Халисстра.

Она закрыла глаза, чтобы насладиться нотой — холодной как из могилы — заставившей волоски на её руке встать дыбом. Затем она склонилась вниз и вонзила пальцы в длинные белые волосы жрицы и, дёрнув её и подняв в воздух, зашептала ей на ухо.

— Я довольна его песней. Ты будешь вознаграждена.

Жрица, одетая в облегающее чёрное одеяние, которое терялось бы на фоне её кожи в тёмной комнате, если бы не тонкие как волос белые линии, вздрогнула от боли из-за того, что её подняли за волосы.

— Ваше удовольствие — моя награда, Кающаяся Леди.

Халисстра склонилась ближе, пока её клыки, высовывающиеся из её щёк, не коснулись шеи жрицы.

— А твоя боль — моё удовольствие.

Она укусила, достаточно глубоко, чтобы пронзить кожу. Потом она разжала пальцы и позволила жрице упасть. Та приземлилась на четвереньки, и захрипела как только яд начал действовать, заставляя её тело коченеть.

Халисстра устроилась на троне. Мрамор был холодным по сравнению с её голой кожей. Она выдохнула в пространство и использовала это выдох, чтобы заставить вибрировать паутину. Тысяча пронзительных нот окружила трон, похожих на гул быстро вращающихся мечей.

— Пошлите за первым просителем, — приказала она.

Невидимые руки вытолкнули женщину из магической темноты, клубящейся в арочном проходе: жрица Эйлистри.

Она ввалилась в комнату. Её глаза были полуслепы, а пальцы переломаны. Тёмная кожа была в ранах от побоев прихожан Халисстры, губы распухли и покрылись кровью. И всё же, жрица, собрав в кулак силу воли, заставила себя встать прямо.

Халисстра презирала её.

— На колени, — закричала она.

Она послала волны магии в слова, превращая их в принуждение, которому жрица не могла противиться. Жрица упала на колени, словно сражённая молотом. Одна сломанная рука поднялась к её груди — месту, где должен был висеть святой символ — и отдёрнулась прочь, когда задела обсидианового паука, который теперь висел там на серебряной цепочке. Её голова, однако, оставалась поднятой прямо.

— Эйлиш. три, усл…

— Богохульство! — завопила Халисстра. — Не произноси это грязное имя в присутствии Кающейся Леди, или это дорого тебе обойдётся!

Жрица издала слабый булькающий звук. Она смеялась! Халисстра спрыгнула со своего трона.

— Как ты смеешь! — прошипела она.

Кающаяся Леди возвышалась над жрицей, её паучьи клыки клацали от гнева. Восемь лап, растущие из груди, выгнулись, готовые схватить последовательницу Эйлистри. Челюсти ныли от желания укусить и разорвать.

Жрица плюнула.

Халисстра зарычала и потащила жрицу к своему рту, но поняла, что этого и добивалась эта сука эйлистраитка. Быстрая чистая смерть: быть доставленной в руки своей богине.

— Я не дам тебе этого, — пробормотала Халисстра.

Она отпихнула жрицу в сторону, повернувшись на пятке, и вновь села на свой трон. Бывшая дроу лениво погладила голову женщины, которая всё ещё стояла возле неё на коленях, парализованная, подвластная. Паутина продолжала звенеть.

У неё была идея.

— Ты будешь искуплена, — сказала она жрице Эйлистри с улыбкой. — Я дам тебе выбор: песня или паук.

Жрица покачала своей головой.

— Не…

Халисстра пожала плечами.

— Что ж, тогда я выберу за тебя.

Она подняла свои оканчивающиеся когтями пальцы на одну из ручек трона, изображая задумчивость. Фактически, она лгала, когда предлагала выбор жрице: паучий яд был припасён для того, кто действительно был достоин этого.