Демьян уже стоял рядом и пристально смотрел на меня. Быстро он с лошадьми управился, ну да, ему привычнее.

— Ну что, говорил с Гориным?

Он мотонул головой.

— Успеешь ещё.

За оградой послышалось пение. Кажется, псалмы поют. Мимо ворот, в сторону поля, прошли женщины. Впереди они несли икону. Все держали зажжённые свечи.

— Отпевать пошли. Батюшки то у нас нет.

Я глянул на Демьяна.

— А почему сегодня?

Демьян хмуро ответил:

— Решили сегодня. Видеть, что сделали на поганые, невыносимо. Горин сказал, похороним прямо там. Поле уж Буевым окрестили. Там, как батюшку привезут, часовню поставим, погост будет.

— А ты что здесь тогда?

Демьян вскинул на меня глаза. В них плескалось горе и боль.

— Не могу. Не могу я видеть их такими.

Сел на землю, уткнулся головой в колени, и заплакал. Я понимаю его. Сам, когда хоронил родителей, был как в отключке.

Сел рядом и, откинувшись на стену сарая, закрыл глаза.

— Ты поплачь, Дёма, поплачь. Мужчинам можно плакать. — Это подошел дед Матвей. В его глазах то же блестели слёзы. Он постоял, потом показал мне глазами, что надо отойти. Поднялся, и мы отошли к дому.

— Владимир Иванович, я хотел спросить, с какого ты времени.

Смотря в глаза Кубина, я сказал:

— Из две тысячи десятого года.

Кубин вздрогнул:

— Господи. Ну почему всё так?

— А ты Матвей Власович, год сказал, а месяц какой был?

— Двадцать седьмое июля было. А почему ты спрашиваешь?

— Война началась, Матвей Власович. На ней больше десяти миллионов погибло.

— Господи! — Дед Матей застыл с закрытыми глазами.

Во двор зашёл Горин, повернулся к иконе, висящей над воротами и перекрестился.

— Давайте помянем упокоенные души. Демьян неси вино. Внизу, в леднике, возьми. Нам сейчас пирогов принесут. Посидим, и помянем.

Сидели долго. Казалось с каждой кружкой вина, мы заливали в себя всё больше горя. Пели песни, каждый свою. Демьян два раза ходил на ледник за новым бочонком. Потом, когда обнаружилось, что вино кончилось, я полез за водкой.

Потом не помню.

М-да, нормально посидели. Ой, я курил интересно или нет? А-то, как выпью, так и курю одну за одной. Достал сигареты. Блин. Курил. Что по этому поводу объяснять? Ну, по крайней мере, дед Матвей может подтвердить, что это не колдовство.

Вот и вспомнил прошлый день!

Медленно, чтобы не тряхнуть головой, поворачиваюсь к Демьяну:

— Демьян, ты как?

— Что как?

— Голова не болит?

— Нет, а с чего бы? — Парень выглядел бодро и вопросительно смотрел, не понимая — что я хочу сказать.

— Сбегай, воды согрей, или в доме кипятку спроси, да поторопись.

— Эт, я мигом! — Демьян выскользнул наружу.

Он, вроде, пил с нами. И как я водку достал, он уже отрубился. Так, лечится, будем кофе с коньяком, вино ведь выпили всё, водку тоже. Коньяка осталось пара глотков. Медленно, чтоб не дёргать головой выбираюсь наружу. Подставил лицо свежему утреннему ветру. Стало полегче. Покопался в сумах, нашёл кофе и флягу с остатками коньяка. Из-за ворот вынырнул Демьян с кипятком в котелке.

— Ставь сюда.

Он поставил рядом со мной котелок и стал смотреть, как я готовлю кофе. Оценив ёмкость котелка, в пять литров, я решил, что воды многовато. Достал свой котелок и перелил примерно полтора литра в него. Сыпанул кофе и сахара. Зашуршало сено, и из сарая выполз Горин.

— Ох, крепко зелие твоё Володимир Иванович, бо голова моя язвлена зело. Як черти, прости Господи, в голове тумбаны колотят.

Он с трудом сплюнул.

— И рот как смолой склеен.

Я ему первому кружку с добавленным в кофе коньяком и сунул.

— Держи Илья Демьянович, этот напиток поможет прийти в себя, хотя не так как вино.

Стал наливать себе, как из-за ворот вышел дед Матвей. Вид у него был получше нашего. Он принюхивался, и сразу посмотрел на котелок с кофе. Протянул кружку ему.

— Полечись, Матвей Власович.

— Какое наслаждение! Боле тридцати лет не пил сей напиток. — Зажмурился от удовольствия Кубин.

Я поднялся и шепотом спросил:

— Матвей Власович, я вчера курил?

Он кивнул.

— А Горин что?

— Ничего. Если видел, то не понял. Он голову-то еле держал.

Горин хлебал кофе с наслаждением, причмокивая и громко выдыхая после каждого глотка.

— Уф, велелепно-то как!

Горин посмотрел в пустую кружку, вздохнул и сказал:

— Бабы нам брашно в путь соберут. Потрапезничаем и в путь. Матвей Власович, отроков отряди на сбор. Всех возьмём. В брани были, значит, новики уже.

Дед Матвей кивнул и вышел за ворота. Горин пристально посмотрел на Демьяна, что переминался с ноги на ногу рядом.

— Ведомо мне, что ты в кмети к Володимиру Ивановичу хочешь. Так?

Демьян кивнул.

— Добре. Володимир Иванович хоть и странен вещами, но добрый баскак. И в брани быстр, аки пардус, видел я. Многому может научить, даже меня.

Горин улыбнулся и подмигнул парню. Демьян просветлел лицом и взглянул на меня. Я допил кофе и сунул кружку в суму.

— Демьян, собери всё тут. Байдану вот эту возьми, твоя будет. Саблю подбери. Коня. Тряпьё только отдельно увяжи.

— Я мигом! — Засиял радостью парень.

Мы с Гориным вышли за ворота.

— Почитай всех мужиков в Полесках навь прибрала. Отроков вот забираю. Обучать надо ратному делу. А вот кто управляться по хозяйству будет? Дело ли делаю? — Тихо произнёс Илья Демьянович.

— Дело, Илья Демьянович, дело. Неспроста степняки поганые по землям нашим шастают. Думаю, разведку они ведут. Возможно, в скорости много ратников понадобится.

Ну как сразу сказать ему про вторжение, что начнётся по осени? Ещё подумает, откуда, мол, ведаешь про это? Надо деда Матвея с его друзьями к этому делу подключить. Он говорил, их четверо сюда попало, правда, потом брат Кубина погиб. Интересно, где они? И какое у них оружие было. Надо у Кубина спросить, не лишнее будет. Горина и князя убеждать уже потом, всем вместе.

Из Полесок выезжали ещё до полудня. Матери прощались со своими сыновьями, просто перекрестив их в дорогу. Мать Митяя, окрестив сына, подошла к Демьяну.

— Бог вам в защиту, Демьянушка, сыновец мой. Берегите себя.

Демьян выглядел внушительно. От осознания того, что одет в настоящую броню, на остальных парней он даже не смотрел. А те делали вид, что это им всё равно, но получалось плохо. То и дело они бросали быстрые взгляды на Демьяна. Первыми ехали Горин и дед Матей, следом я и Демьян, пленный степняк, потом все парни, что отстреливали монгол в лощине.

Сзади послышался разговор. Я прислушался. Парни вспоминали, бой лесу. Как бабахнуло, что все присели. Как кто стрелял. Сколько раз каждый попал в поганых. Усмехнулся. Послушать их, то каждый настрелял с десяток. И на самом деле поганых человек семьдесят было и, с каждым разом, их число возрастало. А мы, Горин, дед Матвей и я, так, сбоку припёка. Я двинул слегка Демьяна локтем и мотнул головой назад. Он пожал плечами и буркнул.

— Что с детей взять?

Вона как! А он, стало быть, уже взрослее их. Вроде одногодки все. Загордился уже? Ну-ну. Чем выше задран нос, тем меньше видишь. Я склонился к Демьяну и медленно проговорил:

— Будь проще, и люди к тебе потянутся.

Выражение лица у него стало озабоченным. Видимо не понял смысла и, после обдумывания, спросил:

— А что это значит?

— А то, что свой нос ты задрал высоко. Не стоит так делать. Тебе ещё с ними бок о бок сражаться придётся. Спину друг другу прикрывать.

Впереди одобрительно крякнул Горин. А дед Матвей обронил:

— Слушай отрок, и мотай на нос, пока усы не отросли.

Демьян задумавшись, отвернулся.

— Илья Демьянович, а мы сейчас куда? Верши?

— На Заимку заедем. Проведаю Агафью и Володимира, тёзку твоего кстати. Потом уж в Верши поедем, с кощим побаять.

Пленный ехал сразу за нами, связанный. Жаль я плохо монгольский знаю, поговорил бы как следует. Ну ладно, найдётся толмач, поспрашиваем с пристрастием.