Господин Эллемейт сидел в кабинете главного редактора «Киллендорнской газеты».

Он швырнул ему на стол смятую сегодняшнюю газету и ткнул пальцем в статью.

— Что это значит? — спросил он, побелев от злости, голос его срывался.

Главный редактор нервно грыз ногти.

— К сожалению, я ничего не знал, — пробормотал он. — Я сам прочел это только что… Заметка была напечатана без моего ведома…

— Меня это мало волнует! — Эллемейт грохнул кулаком по столу. — Сплошные отговорки! Напечатано же в вашей газете!

Навострив уши, испуганный кот Ластик притаился на подоконнике.

— Поверьте, мне ужасно жаль, — сокрушенно вздохнул главный редактор. — Молодой человек, написавший эту заметку, всегда пользовался в редакции большим доверием. У него надежнейшие источники информации, он никогда не полагался на слухи и сплетни, писал только правду и…

— Значит, вы утверждаете, что это правда? — взорвался господин Эллемейт.

— О нет, нет, что вы!

«Наш главный редактор тоже трус», — подумал Ластик.

— Я хотел лишь сказать, что мне не требовалось читать заранее то, что он написал… всё всегда подтверждалось… Поэтому и эта заметка появилась в газете без моего ведома…

— Я требую! — грозно рыкнул господин Эллемейт, опять стукнув по столу кулаком. — Я требую, чтобы сегодня же этот ваш молодой человек написал другую заметку, где бы восстановил истину.

— Наилучшее решение вопроса! — Главный редактор вздохнул с облегчением. — Он, безусловно, это сделает.

Редакционный кот Ластик не стал слушать дальше. Он спрыгнул с подоконника и поспешил на крышу к Мурли.

Мурли молча выслушала сообщение Ластика, поблагодарила его и нырнула в чердачное окошко предупредить Тиббе.

— Так, — сказал Тиббе. — Я знал, на что шёл. Зазвонил телефон. Это был главный редактор.

— Меня вызывают в редакцию, — обреченно вздохнул Тиббе. — Шеф хочет поговорить со мной.

Девять пар кошачьих глаз смотрели ему вслед, пока он спускался по лестнице.

— То, о чём я тебя прошу, вполне разумно, — говорил главный редактор. — Ты совершил непростительный промах: написал заметку, оскорбительную для самого известного и уважаемого в городе лица. Оскорбительную и более того — лживую. Как тебе это только пришло в голову? Это ж надо придумать: господин Эллемейт совершил наезд на селёдочника!

— Это правда, — сказал Тиббе.

— Где твои доказательства? Где твои свидетели? Кто это видел?

— Кое-кто видел.

— Тогда назови их имена! Почему они молчат?

— Потому что эти люди боятся господина Эллемейта. Они у него в руках, поэтому и не говорят ни слова.

— Так, — нахмурился главный редактор. — Всё это кажется мне абсолютно неправдоподобным. Но у тебя есть шанс исправить положение. Тебе следует написать заметку, оправдывающую господина Эллемейта. Естественно, ты должен признать, что произошло недоразумение. И что ты очень сожалеешь. А ещё господин Эллемейт просит написать несколько хвалебных слов по поводу парфюмерной фабрики. О том, какое счастье работать на этой фабрике. О том, сколько там создано изумительных ароматов. Как было бы ужасно, если бы вдруг не стало дезодорантов. Люди пахли бы потом… ну, сам знаешь… И сколь необходимо расширение фабрики. Ты должен написать об этом немедленно, прямо сегодня, Тиббе. Договорились?

— Нет, — покачал головой Тиббе.

В кабинете повисла гнетущая тишина. Редакционный кот Ластик снова сидел на своем посту, на подоконнике, и ободрительно подмигивал Тиббе.

— Нет? Что ты имеешь в виду? Ты отказываешься писать?

— Именно так. — Тиббе согласно кивнул.

— Дело принимает серьёзный оборот, — проговорил главный редактор. — В последнее время у тебя всё так хорошо получалось. А теперь из-за твоего дурацкого упрямства ты лишишься работы.

Тиббе посмотрел в глаза Ластику.

— Мне очень жаль, — сказал он. — Но я не могу сделать то, о чём вы просите.

— Досадно, — вздохнул главный редактор. — В таком случае нам не о чём больше говорить. Ты свободен, Тиббе.

Тиббе закрыл за собой дверь.

На улице он встретил господина Смита.

— Что же ты творишь, Тиббе? — воскликнул тот. — Я только что вынул из ящика газету, и, Боже мой, что же я там прочитал! Сплетни! Грязную клевету! Господин Эллемейт, Председатель нашего Общества Друзей Животных… это он-то засовывает котят в мешок с мусором? Это он наезжает на селёдочника? Утаивает правду…

и как ни в чём не бывало разъезжает по городу? Тиббе, какая муха тебя укусила? Уму непостижимо! А я-то ещё собирался пригласить тебя ко мне на лекцию. Ведь на следующей неделе я буду читать лекцию «Кошка в истории человечества». И мне бы хотелось, чтобы ты написал об этом заметку. Но теперь я не уверен, что ты для этого подходишь.

— Да я и не смогу, — вздохнул Тиббе. — Я больше не работаю в газете.

И он понуро побрёл домой.

— В конце концов меня всё-таки уволили, юфрау Мурли, — сообщил он. — Благодаря кошкам я сохранил работу и благодаря тем же кошкам её лишился. Но я ни о чём не жалею.

Он опустился на диван, и кошки с озабоченным видом расселись вокруг него. Даже несмышленые котята, казалось, прониклись серьёзностью момента: они тихо играли шнурками его ботинок.

— Мы ещё не распространили эту новость, — сказала Мурли. — Сегодня ночью должно кое-что произойти. Как только стемнеет, на нашей крыше соберутся все окрестные кошки. Объявлен полный сбор — Большой Мяу.

В этот вечер Тиббе остался один с котятами — они были ещё слишком малы, чтобы участвовать в Большом Мяу. Вскоре до него донесся ужасающий вопль.

Если бы он не знал, что на крыше собрались кошки, ему бы и в голову не пришло, что у этих милых созданий может обнаружиться столь премерзкий голос. На крышу спешили всё новые кошки — их набралось там уже не менее сотни.

И все они истошно вопили. Они пели Большую Мяу-Мяу Песнь.

Часов в одиннадцать в дверь Тиббе позвонили.

Это была мефрау Фан Дам. Отдуваясь в своей шубе, она поднялась к нему на чердак и проскрипела злым голосом:

— Господин Тиббе, я только что обсудила всё со своим мужем. С этим пора кончать.

— Что вы имеете в виду? — спросил Тиббе.

— Этот дом перестал быть приличным, с тех пор как в нем поселились вы! Он превратился в рассадник всяких кошек! Вы только послушайте!

На крыше кошки снова затянули Большую Мяу-Мяу Песнь.

— Это невыносимо! — схватилась за голову мефрау Фан Дам. — А тут ешё… что я вижу? Ещё шестеро котят? Уж не те ли это паршивцы, которых я выкинула из своего фургона? Шесть котят, плюс две взрослые кошки, плюс ещё эта ваша странная дамочка, которая больше смахивает на кошку, чем на человека, — итого девять! Плюс сотня кошек на крыше. Это уже получается сто девять!

— Плюс двадцать мертвых кошек, — добавил Тиббе. — Получается сто двадцать девять.

— Каких ещё мертвых кошек?

— Я говорю о вашей шубе. Она сшита из двадцати мертвых кошек.

Мефрау Фан Дам прямо вскипела от ярости.

— Это уже верх наглости! Моя норковая шуба! Не хотите ли вы сказать, что это кошачий мех? Не хотите ли вы обвинить меня в том, в чём обвинили в газете достопочтенного господина Эллемейта? Читали мы ваши гадости! Ни стыда у вас, ни совести!

И поэтому мы с мужем решили, что вам не место в нашем доме. Прочь с моего чердака! Убирайтесь со всей вашей кошачьей сворой. Разрешаю вам остаться лишь до конца месяца. А потом я сдам чердак кому-нибудь другому! Спокойной ночи.

«Зря я сказал ей про шубу, — подумал Тиббе, когда она удалилась. — Впрочем, какая разница. Она бы всё равно меня выставила. Просто это было не очень вежливо с моей стороны. А теперь пора спать».

И Тиббе пошёл спать. Он так устал, что даже Большая Мяу-Мяу Песнь не помешала ему заснуть, и даже не чувствовал, как по нему ползали шестеро котят. Он не услышал, как вернулся Флюф. Не слышал, как Помоечница громким криком созвала всех своих детей. И не заметил, как Мурли улеглась в коробку.