Проснувшись, он обнаружил: от идеи похода в Вест-Индию Нельсон в конце концов отказался, устремившись на поиски основных сил британского флота, замеченных 13 февраля 1797 года в виду португальского мыса Сен-Винсен. Назавтра — в День святого Валентина — показались и испанские суда, направляющиеся в Кадис. Оказывается, это они палили ночью. Поначалу на горизонте, в тумане, виднелись лишь смутные силуэты. Затем картина прояснилась. «О Господи, — воскликнул вахтенный лейтенант, — ну и громадины! Не корабли, а целый береговой плацдарм».

Тем временем сэр Роберт Калдер, первый помощник адмирала Джервиса, находившийся вместе с ним на борту флагмана «Виктория», также напряженно вглядывался в даль, прижав к глазам подзорную трубу.

— Восемь парусников, сэр Джон.

— Отлично, сэр.

— Двадцать!

— Отлично.

— Двадцать пять… двадцать семь, сэр Джон.

— Довольно, сэр, ни слова больше! — взорвался Джервис, имевший в своем распоряжении лишь шестнадцать кораблей. — Жребий брошен, и даже если их будет пятьдесят, отступать некуда. Сейчас Англии нужна победа.

Услышав его слова, капитан-канадец Бен Хэллоуэлл, чей корабль сильно потрепало в шторме, пришел в такое возбуждение, что изо всех сил хлопнул адмирала по спине.

— Отлично сказано, сэр Джон, отлично сказано! И с Божьей помощью мы как следует надерем им задницу.

Испанские суда следовали двумя колоннами на расстоянии нескольких миль одна от другой. Джервис распорядился вклиниться между ними и завязать бой с каждым по отдельности. Семидесятичетырехпушечник «Каллоден» под командой Томаса Трубриджа, оказавшись первым, бросился на противника, по словам Катберта Коллингвуда с «Отличного», замыкавшего строй английских кораблей, как «ястреб на добычу». Поначалу маневр принес удачу, но в какой-то момент Нельсон, шедший третьим с конца, увидел, как значительная часть испанского флота может уйти из-под огня, и отклонился в сторону. Рассчитывая не помешать тем самым общему плану Джервиса, он, однако, действовал на свой страх и риск, тем более на него навалились разом семь испанских судов, в том числе «Сантиссима Тринидад», самый крупный в ту пору военный корабль в мире.

«Отличный» и «Каллоден» поспешили к нему на помощь, за ними — «Бленхейм». Все они в ближайшие часы сильно пострадали от огня бортовых орудий противника. А «Капитан» с разлетевшимися в щепки реями, сломанным рулем, порванными в клочья парусами и рухнувшей передней топ-мачтой вообще не мог более принимать участие в боевых действиях. В таких условиях Нельсон дал команду таранить ближайшее к «Капитану» испанское судно — «Святого Николая». В момент столкновения Нельсон поднял абордажную команду и, следом за рядовым 69-го полка, служившим на «Капитане» в качестве морского пехотинца, спрыгнул, обнажив саблю, на корму испанца. Другие солдаты и моряки, включая трех мичманов, последовали за командиром, пробираясь сквозь дым по бушпритам, цепляясь, сжимая в зубах кортики, за реи, перепрыгивая с одного фальшборта на другой. Один из них свалился за борт.

«Двери кают-компании оказались заперты, — докладывал начальству Нельсон, — и испанские офицеры стреляли по нас из иллюминаторов. Взломав двери, мои люди ответили им огнем». Добравшись до квартердека, Нельсон увидел: испанский вымпел уже сорван с мачты. Это сделал Эдвард Берри, в прошлом его первый лейтенант, недавно получивший повышение и теперь, в ожидании нового назначения, плавающий на «Капитане» в качестве вольнонаемного.

Из орудий нижней палубы «Святого Николая» еще велся огонь по британским судам, но несколько испанских офицеров уже вручили Нельсону свои шпаги. В тот самый момент с огромного трехпалубника «Сан-Хосе», безнадежно спутавшегося оснасткой со «Святым Николаем», прозвучал мощный залп мушкетного огня. Семь нельсоновских моряков были убиты, несколько ранены. Погибли и двадцать испанцев. Вне себя от ярости, Нельсон осуществил операцию, вошедшую впоследствии во флотские анналы как «Патентованный мост Нельсона для абордажа кораблей первого ранга». Затребовав на уже пылавший борт «Святого Николая» дополнительные силы, он использовал судно как ступеньку для абордажа «Сан-Хосе».

«Я велел своим ребятам атаковать их громадину», — продолжает свой отчет Нельсон. Вслед за ними с криком «Вестминстерское аббатство или славная победа!» на борт «Сан-Хосе» бросился и сам капитан.

«Все закончилось в считанные минуты. Поднявшись на квартердек, я увидел какого-то безоружного испанского офицера, сказавшего мне, что корабль сдается… Тут же появился капитан и, опустившись на колено, протянул мне шпагу. Он же заявил об умирающем внизу от полученных ран их адмирале. Я протянул ему руку и попросил объявить офицерам и команде о капитуляции корабля. Он так и поступил». Шпагу капитана вместе со шпагами других офицеров Нельсон передал одному из своих гребцов. Тот «с великолепным хладнокровием сунул почетные трофеи под мышку…» «Вокруг меня, — заключает Нельсон свой доклад, — собрались капитан Берри, лейтенант Чарлз Пирсон (из 69го полка), Джон Сайкс, Джон Томпсон, Фрэнсис Кук, — все ветераны с «Агамемнона», и еще несколько храбрецов — пехотинцев и моряков. Так пали корабли противника. Проходя мимо, нас приветствовала троекратным «ура!» «Виктория», а следом за ней все суда флота».

Вернувшись на «Капитан», желая выразить признательность своему ближайшему помощнику, капитану-американцу Миллеру, и вручить ему одну из испанских шпаг, Нельсон уже в сумерках проследовал на борт «Виктории». Выглядел он, как сам впоследствии рассказывал дома, ужасно: рубаха и сюртук разодраны в клочья, шляпы нет, лицо, покрытое следами гари — он даже не успел умыться, — все поцарапано. Его даже легко ранило осколком ядра. Джервис-то, конечно, успел переодеться. В ходе сражения моряку, стоявшему рядом с адмиралом на полуюте, оторвало голову, и все лицо и грудь Джервиса настолько залило кровью и забросало осколками костей и мозговой ткани, что окружающие решили, будто он тяжело ранен. Но нет, адмирала даже не задело. Он успокоил офицеров и, повернувшись к одному из мичманов, велел ему принести стакан апельсинового сока прополоскать рот.

«Адмирал встретил меня на квартердеке; — вспоминает Нельсон, — обнял и, выражая мне свою признательность, на похвалы не скупился, чем, без преувеличения, меня осчастливил».

Уж теперь-то, от души надеялся Нельсон, дома его заслуги будут должным образом признаны, как признаны они на флоте, где имя его, как он с удовлетворением отмечал, звучит повсюду, а подвиги начинают входить в легенду. Коллингвуд тоже считал Нельсона заслуживающим самых высоких почестей. «Дорогой друг, — писал он, отвечая на письмо, где Нельсон благодарил за столь своевременную поддержку в недавнем сражении, — ведь это Вам принадлежит план нападения, мы всего лишь поспособствовали в разгроме врага… Хотя не скрою, я был очень рад хоть в малой степени помочь Вам разделаться с Испанцем».

Самого Коллингвуда, как и всех иных командиров кораблей, участвовавших в сражении, наградили золотой медалью. Адмиралу Джервису назначили ежегодную пенсию в размере трех тысяч фунтов. Он удостоился звания почетного гражданина Лондона и стал графом Сен-Винсеном. Капитана Калдера, сына церемониймейстера при дворе королевы Шарлотты, посвятили в рыцари. «Ну а вас, коммодор, — заверил Нельсона помощник сэра Гилберта Элиота, полковник Дринкуотер, — вас сделают баронетом». От продолжения его удержала вскинутая рука собеседника: «Нет, нет, не надо! Если уж и отмечать мои заслуги, то иначе». «A-а, ясно, — отвечал Дринкуотер, — вы хотите стать кавалером ордена Бани». «Тогда я и помыслить не мог, — рассказывает Дринкуотер дальше, — что амбиции его простираются дальше, в сторону пэрства. Впрочем, предположение мое оказалось верным. Нельсон живо откликнулся: «Вот именно, если сделанное мною действительно имеет значение, пусть об этом узнают люди». Не уверен, помню ли я дословно, но смысл передаю верно: он жаждал некоего почетного ореола вокруг своего имени, он хотел быть известен… Последующие встречи с Нельсоном только подтвердили мое первое впечатление: он жаждал общественных почестей и признания со стороны сослуживцев. Именно этим неизменно определялось все его поведение».