Но у Вильямса был могучий союзник: хозяйственная отсталость и бедность страны. Силы народа, на пустом месте создававшего первоклассную индустрию, были до предела напряжены. Размещая скудные еще ресурсы, особенно валютные, приходилось семь раз примерять, чтобы выбрать наинужнейшее направление вложений, обещавшее самую скорую и нужную отдачу. Диво ли, что в сознании многих из числа тех, кто планировал государственные ассигнования на развитие химической индустрии, все более назойливо маячили щедрые посулы Вильямса. На что, на что, а уж на обещания Вильямс не скупился!

Ему ничего не стоило заявить с трибуны международного научного конгресса, что, совершив переход к травопольной системе земледелия, наше сельское хозяйство сможет достигнуть повышения урожайности почв Советского Союза на 1000 процентов. Да, это не опечатка — именно на тысячу, и не меньше!

«Если выразить эту величину в процентах повышения производительности труда, то получится величина порядка 10 000 процентов», — таким предсказанием закончил Вильямс свой доклад ошеломленным почвоведам.

И главное — все эти блага предлагались совершенно задаром. Не нужно никакой химической промышленности. Необходимые для этого крупные средства могут быть использованы для других целей. Вильямс прямо говорил, что здесь они будут бесплодно «омерщвлены».

Все это очень напоминало пресвятое чудо кормления тысячной толпы пятью хлебами. Ну, а вдруг это может сбыться?

Чудо!.. Разве тысячелетнее существование церкви не основывалось на том, что слабой душе подчас так хочется в него поверить…

У веры в чудеса был и есть еще один надежный пособник — невежество.

Делясь с научной общественностью недавними горестями, Дмитрий Николаевич Прянишников рассказывал, что в период с 1923 по 1926 год Народный комиссариат земледелия РСФСР требовал от опытных станций, чтобы они работали только в ответ на запросы окружающего крестьянства. А так как крестьянин не требовал ни сульфата аммония, ни цианамида, то опытным станциям нельзя было развивать работу с минеральными удобрениями: им не давали для этого денег.

— Непонимание этого вопроса, — жаловался Прянишников, — встречается еще и теперь. Иногда забывают, что опытным станциям и исследовательским институтам, конечно, надо смотреть дальше, чем позволяет существующий уровень хозяйства, и давать государству возможность учитывать перспективы.

Наркомзем основывался только на том, что у нас экономически невыгодно применять удобрения. Но это относилось к импортным удобрениям. А советские агрохимики ставили вопрос о создании собственной промышленности удобрений.

— Отсюда получилось следующее, — рассказывал Прянишников, — когда надо было создавать химическую промышленность и ВСНХ обращался к агрономам с вопросом о том, в каких районах что нужно давать — аммофос, цианамид или селитру, ответа не было, и опытные станции Наркомзема не могли его дать, ибо они не работали с удобрениями. Тогда получилось своеобразное явление в истории нашего земледелия — ВСНХ дал средства на эти опыты своему Научному институту по удобрениям. НИУ созвал совещание директоров опытных учреждений и провел эти опыты за счет ВСНХ на опытных станциях Наркомзема в разных почвенных зонах по общему плану с повышенными нормами удобрения. Я в то время был заведующим агрономическим отделом НИУ, полевыми опытами ведал Александр Никандрович Лебедянцев, и мы применили те самые нормы, которые установлены опытом Запада. Тогда оказалось, что размеры действия удобрений у нас не ниже, чем на Западе. Если бы этих опытов не было и прежнее мнение о малой эффективности удобрений у нас имело силу, нельзя было бы проводить планирование химической промышленности. Только когда был установлен этот факт, явилась возможность строить пятилетний план.

На истории знаменитых «географических опытов» Научного института по удобрениям, о злоключениях которых в недрах Наркомзема поведал академическому собранию Д. Н. Прянишников, нам необходимо несколько задержаться, ибо сам Дмитрий Николаевич, по свойственной ему скромности, не мог воздать хвалу этому предприятию даже в ничтожной степени по отношению к той, в какой оно этого заслуживало. Он говорил о нем вскользь и небрежно.

Земельные органы, по-прежнему почитавшие возню с удобрениями буржуазной, западноевропейской блажью, более чем прохладно относились к этой идее (так же как и к работам Гедройца). Инициативу и в том и в другом случае снова взяла на себя растущая социалистическая индустрия.

И вот в 1926 году агрохимический отдел Научного института по удобрениям приступил под руководством Д. Н. Прянишникова к постановке массового одновременного общесоюзного опыта с минеральными удобрениями.

Тут-то и пригодилась методика полевых испытаний, на детальнейшую разработку которой энтузиасты опытного поля Тимирязевской сельскохозяйственной академии во главе с Дояренко затратили столько усилий[9].

Читатель уже знаком со строгими требованиями, которые предъявлялись к подобным опытам. Поэтому мы их подробно описывать не будем, а для того, чтобы ощутить их размах и масштабность, достаточно сказать, что в проведении всеохватных, «географических» по размаху, агрохимических по содержанию опытов участвовали 317 различных сельскохозяйственных учреждений и опытных станций Союза.

В течение пяти лет — с 1926 по 1930 — по тщательно разработанному плану опытные учреждения заложили 3 803 полевых опыта с удобрениями.

Три тысячи восемьсот с лишком! Мир еще не видел исследовательских работ такого масштаба. Это был подлинно социалистический размах.

Для того чтобы связать эти опыты с особенностями почвенного покрова Союза, специально созданный подотдел почвоведения предварительно обследовал почвенный покров опытных станций, на которых проводились опыты с удобрениями. Это дало возможность составить отчетливое представление о разнообразных потребностях в удобрениях для почв разных типов и различного происхождения.

Географические опыты Научного института по удобрениям установили не только потребность различных почв в удобрениях, но и отзывчивость на них различных сельскохозяйственных растений. Не боясь впасть в переоценку, можно сказать, что в результате этих опытов был получен сравнительный материал по оценке потребности в удобрениях всех главнейших почвенных зон и всех форм удобрений, которые были известны к тому времени.

Эти опыты сослужили вместе с тем и службу массовой агрохимической школы. Работники сельскохозяйственных учреждений, которые приняли в них участие — а их было большинство — на деле убедились в том, какое громадное значение имеют удобрения для повышения урожайности. Это был эффективный удар по живучим предрассудкам агрономов, что удобрения якобы хорошо действуют только на Западе, а у нас плохо и что будто бы удобрения вредно действуют на структуру почвы и тем самым вызывают стремительное падение урожаев (этому учил Вильямс).

Выяснилось, впрочем, что живучесть этих предрассудков объяснялась не только влиянием вильямсовского воспитания, но и принципиальными ошибками многих опытов, предшествовавших впервые поставленным научно-массовым географическим опытам НИУ. Оказалось, что ранее обычно применялась чрезмерно низкая доза удобрений: около одного пуда питательных веществ на десятину. При такой ничтожной дозе на истощенных почвах значение минеральных удобрений никак не сказывается и потому не может быть выявлено. В опытах НИУ были приняты дозы в три и даже в девять раз большие. Опыты по определению эффективности удобрений на разных почвах Союза проводились при двух дозировках: при среднеевропейских дозах в 45–90 килограммов и при более высоких — до 120 килограммов вещества пищи растения на гектар.

В результате применения высоких доз удобрений удалось сделать ряд интересных новых выводов, в частности, вскрылись громадные возможности повышения урожайности подзолистых почв, считавшихся ранее безусловно неплодородными. Выяснилось также, что черноземные почвы нуждаются в азоте, между тем как прежде считалось, что в черноземе азот содержится в достаточном количестве.