Иными словами, Савва Тимофеевич был одним из первых, кто поднял эти самые «вопросы общего порядка». Причем поднял в весьма умеренной форме. Заговорил вслух о переменах в рабочем законодательстве, об изменении правового положения российской буржуазии, о том, по какому пути следует идти русскому народу, и т. п. В публичных выступлениях с опорой на факты доказывал, что для развития экономической мощи страны необходимо поднимать тяжелую промышленность, совершенствовать техническое и коммерческое образование, оказывать мощный отпор фритредереким стремлениям и многое другое… Иными словами, Морозов сформулировал стратегию развития русской экономики на долгие годы вперед. Для того времени это были смелые высказывания. Тем более что С. Т. Морозов принимал все возможные усилия, чтобы подтвердить свои слова делами.

Уже в начале 1890-х морозовская «программа» стала претворяться в жизнь. Одним из важнейших ее пунктов являлось осуществление протекционистской политики. Купцы-промышленники хорошо осознавали, что для нормального функционирования экономики необходимо создание мощной национальной промышленности. А оно возможно только в том случае, если государство — хотя бы на первых порах — будет оберегать эту промышленность от иностранной конкуренции при помощи таможенных барьеров, выделения целевых субсидий и т. п. В связи с этим летом 1892 года произошло важное событие. Фактически оно знаменовало новый этап в деятельности купечества, когда к его голосу начали прислушиваться при решении внешнеполитических вопросов. И случилось это благодаря активной позиции председателя Нижегородского ярмарочного комитета.

По словам исследователя И. В. Поткиной, «летом 1892 г…начинала разгораться таможенная война с Германией», то есть резкое повышение таможенных пошлин с обеих сторон (Германия, как и Россия, проводила протекционистскую политику). Ярмарочное купечество готовило новый таможенный договор с Германией, который должен был вступить в силу в 1893 году. По этому случаю министр финансов С. Ю. Витте лично отправился в Москву и на Нижегородскую ярмарку «для собеседований с промышленниками». Председатель Московского биржевого комитета Н. А. Найденов от лица московских коммерсантов «говорил о тревоге, охватившей промышленные круги, в связи с новой политикой и о недостаточности защиты русской индустрии, и заявил себя протекционистом».

На Нижегородской ярмарке министр финансов выслушал речь Морозова. По свидетельству П. А. Бурышкина, «его выступление носило боевой характер и вызвало большой шум. Морозов говорил, что «богато наделенной русской земле и щедро одаренному русскому народу не пристало быть данниками чужой казны и чужого народа»; что «Россия, благодаря своим естественным богатствам, благодаря исключительной сметливости своего населения, благодаря редкой выносливости своего рабочего, может и должна быть одной из первых по промышленности стран Европы». В правительственных кругах обе эти речи не понравились, и Суворин в «Новом времени» сурово критиковал Морозова. Эта же газета устроила анкету, которая показала, что видные представители торговли и промышленности в общем солидарны с говорившими, отмечая, что оба говорили за всю Россию. Одним это нравилось, другим нет, но во «всероссийском» характере выступлений никто почти не сомневался».[253]

В обращении к правительству С. Т. Морозов высказал те же мысли в более осторожной форме: «Заключение торговых договоров с Германией является вопросом, возникновение которого по справедливости может внушать опасение о будущности русской промышленности», так как «состояние торговых балансов страны определяется разницей между суммой вывоза и ввоза, а этот последний при заключении торгового договора значительно увеличится». Иными словами, коммерсанты напоминали правительству о том, что русскую экономику в ее же интересах следует оградить от иностранной конкуренции. Следует отметить, что Витте придерживался схожих взглядов на эту проблему.[254]

Двадцать девятого августа 1892 года общее собрание уполномоченных под руководством Морозова приняло следующее постановление: «Ходатайствовать перед его императорским величеством о том, чтобы при обсуждении торговых договоров с Германией были вызваны сведущие люди из торгового сословия».[255] В итоге правительству пришлось поступиться внешнеполитическими интересами в пользу экономических. Это была уже крупная победа С. Т. Морозова. Объединив усилия ярмарочного купечества, он отстоял интересы русского предпринимательского сословия. С одной стороны, удалось добиться «…исправления ставок таможенных пошлин во внешней торговле России» в его интересах. С другой стороны, государство прислушалось к голосу торгово-промышленной элиты и позволило ей непосредственно участвовать в решении важных экономических вопросов. П. А. Бурышкин отмечал: «Новый договор внес большие изменения в русско-германские отношения… и в народно-хозяйственные, и в политические, и сыграл важную роль в переменах, имевших место в конце прошлого столетия во всей европейской внешней политике».

Помимо решения судьбоносных для страны вопросов, помимо формирования купеческого самосознания Морозов как председатель Нижегородского комитета занимался и сугубо ярмарочными делами: решал проблему бюджета и упорядочения налоговых сборов с ярмарочного купечества (1892) и т. п. Это имело не менее важное значение, чем эффектные выступления по другим насущным вопросам. Действия, предпринятые С. Т. Морозовым за шесть с половиной лет пребывания на посту председателя ярмарочного комитета, позволили активизировать работу этого органа. С этого времени комитет стал претендовать на действительное представительство общероссийских интересов. За смелость в отстаивании важнейших для купечества проектов Савву Тимофеевича уважали даже те, кто лично к нему относился неприязненно. П. А. Бурышкин говорил: в Нижегородском ярмарочном комитете Морозова «…очень ценили и любили. Мне пришлось вступить в состав этого комитета лет через пятнадцать после его ухода, но о нем всегда говорили и вспоминали». А купец Я. Е. Башкиров, отмечая заслуги Морозова, подчеркивал: «Он поднял авторитет ярмарочного управления, придал ему характер общественного самоуправления, между тем как до него оно носило характер казенного учреждения».

Однако до сих пор не предпринималось попыток понять, какие качества позволили Морозову в столь краткий срок объединить разрозненное купечество. Между тем это довольно интересно. Морозов проявлял себя не только как стратег, деятель с ясным политическим мышлением, и не только как прекрасный оратор, но и как превосходный тактик. Хорошо разбираясь в людях, то проявляя определенную гибкость, то играя на слабостях, он лавировал между представителями разных точек зрения и в итоге добивался своего. В этом смысле характерен следующий фрагмент из беседы Морозова с Амфитеатровым: «Я — вроде Пиквика-с:[256] пластырь ко всеобщему умиротворению-с… Не потому-с, впрочем, чтобы по природе своей был уж очень благодушен, а потому-с, что они там все настолько меня терпеть не могут-с, что, когда я говорю «да», они даже между собою грызться перестают — лишь бы иметь удовольствие, в большинстве, преподнести мне «нет»… А я и рад, что довел их до согласия-с, потому что-с мое «да» нисколько мне не было нужно-с, а весь мой интерес помещался именно в том-с, чтобы было «нет-с».[257]

Но далеко не всегда приходилось идти «от противного». Когда речь шла о сборе пожертвований, соглашение нередко достигалось добром. В. И. Немирович-Данченко отмечал «замечательную купеческую черту» — когда при сборе средств на какое-либо дело «надо, чтобы дело было компанейское, пусть по тысяче внесут, а он — двести, но надо, чтоб чувствовалось тут какое-то единодушие»[258]». Этот принцип действовал в самых разных сферах — как чисто экономических, так и связанных с вопросами высокой культуры. «Когда на обеде мануфактурщиков Лодзь не то мирилась, не то соперничала в вежливости с Москвою, тот же Савва Морозов поднял в застольной речи вопрос о недостатке в России ученых прядильщиков и о необходимости обзавестись бумагопрядильными школами. Сказал, а в ответ встает лодзинский фабрикант: