На мусульманском отделении слушателей — а их без малого пятьсот — знакомят с творчеством опального татарского поэта Габдуллы Тукая. По общепринятому правилу лектор Нариман Нариманов начинает с рассказа о жизни поэта. Четырех лет в деревушке Кырлай Габдулла остался сиротой. Выращен на великодушных и добрых руках народа. Совсем юным обратился к своим сверстникам:

И как наша общая клятва, заключает лектор, звучит ответ Габдуллы Тукая черносотенцам, тем, кто с трибуны Государственной думы подло предложил мусульманам переселиться в Турцию: «Не уйдем! Здесь родились мы, здесь росли, вот здесь мы встретим смертный час, вот с этой русскою землей сама судьба связала нас».

Все делается для просвещения народных масс. Иначе университет не оправдывал бы своего назначения. Ведь в параграфе втором заблаговременно утвержденного устава народного университета сказано ясно: «Имея задачей оказывать возможно большее содействие просвещению народных масс».

В 1912 году для большего «просвещения народных масс» в стенах университета пишется, на гектографе множится Воззвание — доходчивое разъяснение обстановки в стране и совет, за кого подавать голоса на выборах в IV Государственную думу. На экземпляре, что почта доставит 27 октября в Петербург, в редакцию «Правды», мелкими, хорошо выписанными буквами — характерным почерком Степана Шаумяна — приписка: «Просьба передать Вл. Ил-чу (Ленину).».

В конверте и небольшая корреспонденция:

«Выборы в Думу доказали с несомненностью, что население значительно полевело… Среди рабочих сохраняется влияние социал-демократов… По второй городской общей курии прошел выборщиком… доктор Нариманов, несмотря на то, что кандидатура его была выставлена в самую последнюю минуту…»

С интервалом всего в несколько недель астраханское население получает еще одну возможность наглядно выказать свое отношение к доктору Нариманову, к большевику Нариманову. Тут уж свидетельство вполне официальное — послание городского головы, доставленное лично господином околоточным надзирателем. «Милостивый государь Нариман-бек! Избирательным собранием 5 участка г. Астрахани Вы избраны Гласным Городской Думы на 4-летний срок с сего января 1913 года. О чем с искренним удовольствием Вас уведомляю».

С особым смыслом или, наоборот, случайно Астраханская городская дума помещена под одну крышу с полицейским управлением…

То, что в апрельские вечера 1975 года рассказала в Баку племянница Наримана Нариманова — Ильтифат. Порою в комнату вкатывал на трехколесном велосипеде внучонок Ильтифат, тихонько заглядывала внучка. На столе лежали несколько снимков, бережно извлеченных из фамильной шкатулки с инкрустациями.

— Иногда мы с дядей Нариманом фотографировались у хозяйки нашего дома в Астрахани Климашевской. Дядя заменял нам отца и мать. Старался доставить как можно больше радостей. Зимой катал на санках, летом в лодке по Волге. Удил с нами рыбу. Приучал заботиться о птицах.

Потом заболел брат Исмаил, он был учеником гимназии. Дядя Нариман дежурил у его постели, сам ухаживал за ним. Скоротечную чахотку остановить тогда нельзя было. Исмаил в шестнадцатилетнем возрасте умер. Дядя хлопотал о перевозе тела покойного в Тифлис или в Баку, но на это разрешения не получил, и брата похоронили в Астрахани на татарском кладбище. Смерть, похороны, на которые вызвали всех наших родственников, сильно подействовали на дядю. Долгое время друзья не оставляли его одного…

После отбытия ссылки поехали мы опять на пароходе в Баку. Даже на реке было ужасно жарко. В Баку нечем было дышать. Несколько месяцев все жили у тети Сакины на Верхне-Нагорной улице, пока дядя не снял квартиру в доме Бабаева на втором этаже, напротив мужской гимназии. Теперь в этом доме 1-е почтовое отделение. На новую квартиру перебрались всей семьей: дядя Нариман, дядя Ризван, тетя Сакина и все дети. Старшая моя сестра Асья уже была учительницей русско-азербайджанской школы.

Мы с сестрой Ханум ходили в ту школу. Чтобы нам легче было учиться, дядя советовал между собой говорить по-русски, уроки учить вслух, тогда лучше усваивается. Поэтому, когда задали учить гимн, мы принялись распевать его в полный голос. Дядя вошел к нам в комнату, недовольный, велел прекратить пение. «Лучше читайте стихи нашего Сабира или прекрасные басни Крылова. Куда полезнее!»

Я удивилась, как можно пойти с неприготовленными уроками.

— Сказать в школе, что ты не велел учить? Против моего ожидания похвалы я не получила.

— Нет, девочка, тебе говорить ничего не надо… Раз задали — учи, но постарайся, чтобы я не слышал!

Когда мне исполнилось двенадцать лет, дядя Нариман подарил мне Собрание сочинений Гоголя, как сейчас помню, в голубом переплете. Вскоре спросил, читаю ли я. Призналась, что не очень нравится. Он огорчился. «Я Гоголя старался на наш язык перевести!.. Повзрослеешь — поймешь, какой это писатель!» Вторая подаренная им книга — стихи Лермонтова. До сих пор люблю их, перечитываю…

В Баку дядя почему-то долго не мог работать доктором. Лишь на следующее лето устроился в лечебницу Черного города[40], крупного рабочего района. Он часто велел готовить дома обед для больных, покупал для них фрукты — сам относил в больницу. Рано утром и вечером, почти ночью, принимал больных дома. Иногда с рецептом давал денег на лекарство, говоря, что наш народ на лекарство не потратится, скорее пойдет к молле. Дома он с больными вел беседы, чтобы не ходили к моллам, знахарям, объяснял, что чадра способствует заболеванию глаз трахомой.

Были и такие больные, которые засиживались долго, допоздна. Им в кабинет подавали чай. Позже я узнала, что это ближайшие дядины товарищи по «Гуммет» — Азизбеков, Эфендиев, Сардаров, Кадырли. После их ухода дядя возвращался к себе в кабинет и до глубокой ночи что-то писал.

Когда мы очень просили, дядя Нариман уступал, интересно рассказывал о своей жизни. Как он ходил по домам, агитировал, распространял бесплатные билеты в театр. Принимали обычно не очень хорошо, а иногда ругали и показывали на дверь. Был случай на спектакле у кого-то на квартире, где присутствовали наши родственники, знакомые. В напряженный момент объяснения героя в любви — его играл дядя Нариман — бабушка Халима-ханум подняла скандал. «Не хочу, чтобы мой Нариман женился на артистке! Я нашла ему невесту из порядочной семьи!..» Общими силами еле-еле убедили ее, что это всего только представление, игра… Нариман-бек очень любил театр, всегда с удовольствием выступал.

Я ни у кого не спрашивала, так не принято, бабушка Халима-ханум в самом деле присмотрела невесту или крикнула те слова в большом волнении за сына… Женился дядя Нариман много позже, после ссылки. Думаю, что это по нашей вине — племянниц и племянников. Все ждал, покуда мы подрастаем, станем на ноги. Он родился в 1870-м, женился на Гюльсум Алиевой в девятьсот тринадцатом году. Гюльсум имела домашнее образование, хорошо владела русским языком. Жили они с дядей очень дружно, он был мягким человеком. Когда Гюльсум пришла к нам в дом, он снял с нее чадру.

Помню, как мы отправились в Шемаху на летние каникулы. Дядя Нариман задержался в Баку, мы считал дни до его приезда. Наконец он приехал. Сельчане узнали. Со всех сторон в дом потянулись больные, доставляли парализованных, безнадежных. Гюльсум-ханум взмолилась: «Доктор, ты приехал отдыхать, я скажу, что ты не принимаешь». Он строго возразил: «Я рад, счастлив, что народ обращается ко мне — врачу, а не бредет по привычке к моллам-знахарям. Клятва врача — всегда и везде оказывать помощь. Запомни, пожалуйста!»