Весь земной шар обошли в первые три десятилетия девятнадцатого века корабли Крузенштерна и Лисянского, Беллинсгаузена и Лазарева, Головнина, Литке, Станюковича. На карте мира, от Антарктиды до Аляски, появились русские названия, — названия вод и земель, открытых моряками России. За много тысяч километров от русских границ — во льдах Антарктики — есть остров Петра I. Из вод Тихого океана поднимаются острова Бородино, Смоленск, Малоярославец. Пролив Головнина между двумя островами Курильского архипелага, мыс Литке в Беринговом проливе, острова Прибылова и Баранова у берегов Америки и множество других имен на карте земного шара рассказывают нам славную историю русских открытий.

Однако географические исследования русских были направлены главным образом не за океаны, а на прилегающие к России области суши.

В девятнадцатом веке Россия овладевала обширными территориями в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Не только для правительства, но и для ученых новые русские владения и соседние с ними страны были неведомой областью. Изучение их природных богатств, путей сообщения, населения было важно и для науки и для русского государства.

Размах начавшихся географических исследований вскоре же потребовал создания всероссийской организации, которая располагала бы средствами для снаряжения многочисленных экспедиций и руководила бы деятельностью исследователей. В 1845 году по инициативе виднейших русских ученых было создано Русское географическое общество.

Руководителем этой замечательной организации стал выдающийся русский гидрограф и исследователь Арктики — адмирал Ф. П. Литке. Среди основателей общества мы видим и других известных русских мореплавателей-ученых — адмиралов И. Ф. Крузенштерна и Ф. П. Врангеля, а среди деятелей его — знаменитых путешественников-исследователей П. П. Семенова-Тян-Шанского, адмирала Г. И. Невельского, Н. А. Северцова и других представителей передовой русской науки.

Правительство было весьма заинтересовано в создании общества: ведь его исследовательская деятельность должна была способствовать освоению новых русских территорий и доставлять разнообразные сведения о соседних азиатских странах. К тому же правительство радо было «разделить» с русскими учеными славу их открытий. Поэтому официально оно взяло Географическое общество под свою «опеку», но средства на экспедиции отпускало ему крайне скаредно. Только дарованиям русских ученых, их самоотверженной преданности отечественной науке, их неутомимой энергии обязано Русское географическое общество своими исключительными успехами.

В истории исследований и открытий создание Русского географического общества сыграло важную роль. Общество объединило все силы русской географической науки и содействовало блистательному ее развитию. Один географ девятнадцатого века метко назвал Русское географическое общество «министерством географических исследований и открытий».

Создание «географического министерства» положило начало эпохе замечательных путешествий Семенова-Тян-Шанского, Северцова, Пржевальского, Миклухо-Маклая, Воейкова, Потанина, Козлова, Грум-Гржимайло, Обручева. Эта великая эпоха путешествий выдвинула русскую географическую науку на одно из первых мест в мировой науке о земле и на первое место в области исследования Центральной Азии.

Именно в первые годы этой эпохи воспитывался Пржевальский, определялись его интересы, складывалось его мировоззрение. Научные путешествия в те времена уже приковывали к себе внимание широких общественных кругов. В обществе уже выработалось понятие о «призвании путешественника», подобном призванию воина, ученого, поэта, художника, — столь же почетном и заслуживающем того, чтобы посвятить ему жизнь.

«Сильная, с детства взлелеянная страсть к путешествию» (этими словами Пржевальский начинает первую свою книгу) была посеяна и взращена в его душе современным ему русским обществом.

Предок Пржевальского по отцу был запорожский казак. Предания об отважном запорожце Корниле Анисимовиче с детства запечатлелись в душе Пржевальского, и в русском казаке он всегда видел воплощение драгоценных человеческих свойств — отваги, выносливости, предприимчивости. Именно казаков выбирал он себе в спутники во всех путешествиях. Многолетняя дружба связывала Пржевальского с казаками Иринчиновым и Телешовым.

В одном письме к другу, написанном перед выступлением в первое путешествие по Центральной Азии, Пржевальский сравнил себя с «самим Ермаком Тимофеевичем». Это сравнение не случайно: путешествия Пржевальского явились как бы историческим продолжением походов знаменитых казаков-«землепроходцев» — Ермака, Пояркова, Дежнева, Хабарова, Атласова, открывших громадные области Азии, неведомые до них ни одному европейцу.

Дед Николая Михайловича по матери был безземельным крепостным крестьянином — «дворовым человеком». Взятый на военную службу, Алексей Каретников, благодаря исключительным способностям, быстро сделал карьеру, небывалую для рекрута из крепостных, и выслугой чина приобрел не только вольность, но и дворянство. Поступив на гражданскую службу, Алексей Степанович составил себе небольшое состояние и, выходя в отставку, купил в Смоленской губернии имение Кимборово.

Здесь, 31 марта 1839 года[1], и родился его внук — Николай Пржевальский.

Отец Пржевальского, офицер-инвалид, имевший лишь скудную пенсию, умер, когда Коле было семь лет, а его брату Володе — шесть. Мать, получив по завещанию ничтожное наследство, отстроила неподалеку от Кимборова небольшую усадьбу — Отрадное. Средств, которые доставляло отрадненское хозяйство, едва хватало Елене Алексеевне для того, чтобы воспитывать двух детей.

Усадьбу окружала дикая глушь смоленских лесов. Медведи бродили в брусничниках и малинниках, а ночью забирались в отрадненские овсы. Кабаны по тростниковым заводям охотились за раками в тине. Рыси, притаившись в ветвях над кабаньими тропами, подстерегали добычу. Глухари, ощипав ягоду в чащах, летали на хлеба.

«Рос я в деревне дикарем, — рассказывает Пржевальский. — Воспитание было самое спартанское».

Коля и его меньшой брат Володя привыкли выходить из дому во всякую погоду, в одной рубашке выбегали под проливной дождь или на снег. Целые дни проводили они в лесу, пускали стрелы из самодельных луков, лазали по деревьям, отыскивая птичьи гнезда. «Розог немало досталось мне в ранней юности, — вспоминал впоследствии Пржевальский, — потому что я был препорядочный сорванец».

В годы раннего детства сказки няни Макарьевны заменяли Коле чтение. Книг в Отрадном почти не было. Только офени-коробейники вместе с «ситцами и парчой», вместе с «мылами пахучими — по две гривны за кусок» приносили в Отрадное и книги, — все больше лубочные издания вроде знаменитой «Битвы русских с кабардинцами» и «Страшного клада или татарской пленницы». Но иногда в коробах офеней попадались и разрозненные номера литературных журналов, чаще всего — многолетней давности: номера «Отечественных записок», где в сороковые годы сотрудничали Белинский и Т. Грановский, некрасовского «Современника», «Библиотеки для чтения» Сенковского.

Лет с восьми Коля Пржевальский жадно читал все, что попадалось в руки, и прочитанное врезывалось ему в память на всю жизнь. В журналах Коля находил описания путешествий. Рассказы о странствованиях в далеких странах производили на мальчика неизгладимое впечатление.

Когда Коле минуло десять лет, а его брату Володе девять, их отвезли в Смоленскую гимназию.

Это учебное заведение было совершенно в духе того времени. Здесь больше секли, чем обучали. Дворянские сынки по нескольку лет оставались в одном классе. Рядом с десятилетними мальчуганами, только что сменившими короткие штаны на длинные гимназические, сидели двадцатилетние ленивцы, у которых уже густо росла борода.

«Подбор учителей, — вспоминал впоследствии Пржевальский, — за немногими исключениями, был невозможный; они пьяные приходили в класс, бранились с учениками, позволяли себе таскать их за волосы. Из педагогов особенно выделялся в этом отношении один учитель. Во время его класса постоянно человек пятнадцать было на коленях». Инспектор, как рассказывает Пржевальский, каждую субботу сек воспитанников «для собственного удовольствия».