Ценные научные сведения об этих районах и могла доставить экспедиция Пржевальского.

5 марта 1876 года русское правительство дало согласие отпустить 24 тысячи рублей на двухлетнюю экспедицию Пржевальского.

Располагая теперь бóльшими средствами, чем в первое свое путешествие, Николай Михайлович мог взять с собою двух помощников вместо одного. Но ни один из прежних его помощников, которых он так ценил, не мог сопровождать его на этот раз.

Пыльцов, сопутствовавший Николаю Михайловичу в предыдущей экспедиции, женился и решил выйти в отставку. Женой Пыльцова стала сводная сестра Пржевальского. «Это чисто как в романе, — говорил Николай Михайлович. — Ездили вместе в далекие страны, а затем, по возвращении, один из путешественников женился на сестре товарища». Породнившись с Пылъцовым, Пржевальский вместе с тем, к своему огорчению, лишился в его лице отважного и опытного спутника.

Ягунова, сопровождавшего Николая Михайловича в путешествии по Уссури, не было в живых: он утонул, купаясь в реке.

«Меня постигло великое горе», — говорил Николай Михайлович.

Многие выражали желание сопровождать Пржевальского. Николай Михайлович долго колебался в выборе. Наконец он выбрал восемнадцатилетнего юношу Эклона — сына одного из служащих Музея Академии наук и молодого прапорщика Повало-Швыйковского.

В состав казачьего конвоя экспедиции Пржевальский просил включить Чебаева и Иринчинова, сопровождавших его в первом путешествии.

Искать помощников и готовиться к экспедиции Николай Михайлович начал еще задолго до официального решения правительства. Он заготавливал походные сумки, патронташи, одежду для себя и для всего отряда, искал хороших собак.

В начале марта 1876 года он писал Пыльцову из Петербурга: «Теперь я одной ногой уже в Тибете, и если эта экспедиция будет идти так же счастливо, как первая, то мне будет принадлежать честь исследования всех самых неведомых стран Центральной Азии. Поприще завидное, хотя и трудное».

Распоряжением правительства от 15 марта подполковник Пржевальский, прапорщик Повало-Швыйковский, вольноопределяющийся Эклон и семь казаков командировались на два года в Центральную Азию.

Перед отъездом в экспедицию Пржевальский вместе с двумя своими помощниками провел две недели в «Отрадном». Здесь он охотился и обучал будущих спутников стрельбе из штуцеров и револьверов.

23 мая Николай Михайлович простился с матерью и няней Макарьевной. 6 июня он и его спутники прибыли в Пермь. 13 июня со всем снаряжением экспедиции они выехали из Перми на 13 почтовых лошадях. Хлопотно и накладно было везти громадный багаж по скверной уральской дороге, — повозки часто ломались и приходилось платить за их починку.

За Уралом раскинулись необозримые степи. Чем ближе к Семипалатинску, тем степь становилась все более суровой и пустынной и все более напоминала Гоби.

3 июля в Семипалатинске произошла радостная встреча Пржевальского со старыми товарищами — казаками Чебаевым и Иринчиновым.

Отсюда экспедиция выехала на пяти тройках. В Верном (ныне Алма-Ата) Николай Михайлович взял еще трех казаков, а в Кульдже нанял переводчика — Абдула Юсупова, знавшего тюркский и китайский языки.

Экспедиция приобрела 24 верблюда и 4 лошади. Снаряжение в далекий путь, переписка с правительствами Китая и Джеты-шаара задержали Пржевальского в Кульдже на несколько недель.

7 августа Пржевальский получил от генерал-губернатора русского Туркестана К. П. Кауфмана перевод письма джетышаарского эмира Якуб-бека. Эмир писал, что примет участников экспедиции как гостей и окажет им в своих владениях всяческое содействие. 9 августа русский посланник в Пекине Е. Бюцов прислал экспедиции пропуск в китайский Туркестан. Этот пропуск с большим трудом удалось выхлопотать у богдоханcкого правительства. Как и в 1871 году, богдоханские министры, чтобы отговорить русских от путешествия, старались запугать их всевозможными опасностями. На этот раз министры заявили даже, что не могут взять на себя охрану жизни путешественников.

Это заявление не только не встревожило Николая Михайловича, но, напротив, очень его обрадовало.

«Паспорт из Пекина я получил на проход от Хами в Тибет, — писал он в тот же день Пыльцову. — Только китайцы отказались охранять экспедицию. Это-то и нужно».

Раз богдоханские власти отказались охранять экспедицию, то у них не будет предлога для того, чтобы приставить к ней конвой. А конвой мешал бы упорядоченной работе путешественников.

12 августа 1876 года Пржевальский и девять его спутников выступили из Кульджи и направились вверх по берегу реки Или.

У озера Лоб-нор, открытого Пржевальским. Фото Роборовского.

Пржевальский после охоты во время Лобнорской экспедиции. С акварели Бильдерлинга.

Путешествие от Кульджи через Тянь-Шань на Лоб-нор и по Джунгарии до Гучена в 1876–1878 гг.

Во время предыдущей экспедиции путь Пржевальского в Тибет лежал с северо-востока (из Пекина) на юго-запад. Новая экспедиция держала путь с северо-запада на юго-восток. Ближайшей ее целью были берега реки Тарим и озера Лоб-нор. Путешественникам предстояло пересечь владения джеты-шаарского эмира Якуб-бека.

Переправившись через реки Или, Текес и Кунгес, перевалив через хребет Нарат, Пржевальский и его спутники вступили на плоскогорье Юлдус.

Первые же недели путешествия показали, что Николай Михайлович, несмотря на всю свою опытность и проницательность, ошибся при выборе одного из спутников.

«Вступление наше на Юлдус ознаменовалось крайне неприятным событием. Мой помощник, прапорщик Повало-Швыйковский, почти с самого начала экспедиции не мог выносить трудностей пути», — рассказывает Пржевальский. — «Я вынужден был отправить его обратно к месту прежнего служения. К счастью, другой мой спутник, вольноопределяющийся Эклон, оказался весьма усердным и энергичным юношей. При некоторой практике он вскоре сделается для меня прекрасным помощником».

Перевалив через южные отроги Тянь-шаня, путешественники прибыли в джетышаарский город Курля. Здесь, по распоряжению Якуб-бека, они были помещены в отведенном для них доме, и к ним был приставлен караул, — «под предлогом охранения, — как рассказывает Пржевальский, — в сущности же для того, чтобы не допускать сюда никого из местных жителей, вообще крайне недовольных правлением Якуб-бека».

Пржевальского и его спутников не отпускали в город. Им говорили: «Вы наши гости дорогие, вам не следует беспокоиться, все, что нужно, будет доставлено».

Эти сладкие речи были только притворством. Правда, путешественникам каждый день доставляли баранину, хлеб и фрукты, но этим и ограничивалось гостеприимство, обещанное Якуб-беком. Все, что интересовало Пржевальского, было для него закрыто. «Мы не знали ни о чем далее ворот своего двора», — рассказывает он. На все вопросы относительно города Курля, числа здешних жителей, их торговли, характера окрестной страны — он слышал самые уклончивые ответы или явную ложь.

На следующий день по прибытии Пржевальского в Курля к нему явился приближенный эмира — Заман-бек (или Заман-хан-эфенди). Каково было удивление Николая Михайловича, когда советник джетышаарского правителя заговорил на отличном русском языке!

Пржевальский описывает Заман-бека так: «По наружности отличается тучностью, среднего роста, брюнет, с огромным носом; возраст около 40 лет».

Отвечая на вопросы Пржевальского, Заман-бек рассказал, что он уроженец города Нухи в Закавказье и состоял на русской службе. Из России Заман-бек переселился в Турцию. Турецкий султан послал его к Якуб-беку вместе с другими лицами, знающими военное дело.