Важнейшим из результатов второго путешествия было определение положения и описание Лоб-нора. Со времени опубликования отчета об экспедиции возникла знаменитая «лобнорская проблема». С тех пор вплоть до наших дней она занимала внимание географов всех национальностей. Русские, французские, английские, шведские путешественники предпринимали экспедиции на Лоб-нор. В русской, немецкой, английской географической литературе появлялись статьи и исследования, пытавшиеся разрешить «загадку Лоб-нора».

Местные жители не знают «озера Лоб-нор», оно носит здесь название: Чон-куль. «Лоб-нором» же местные жители называют всю окружающую область суши.

Было ли озеро, найденное Пржевальским, действительно Лоб-нором — тем самым Лоб-нором, который описывали китайские географы?

Сам Пржевальский в этом не сомневался. Однако на старых китайских картах положение озера значительно севернее, чем у Пржевальского. Кроме того, по описаниям китайских географов озеро — соленое, найденное же Пржевальским — пресное.

Чем объясняется это расхождение? Многочисленные исследователи Центральной Азии дают разные ответы на этот вопрос.

Немецкий географ Рихтгофен, основываясь на древних китайских источниках, пытался доказать, что открытое Пржевальским пресноводное озеро — не «настоящий» Лоб-нор. «Настоящий» должен находиться на 1 градус севернее.

Выступив устно и в печати с возражениями Рихтгофену, Пржевальский высказал собственный взгляд на причину расхождения между его картой и древнекитайскими.

Это расхождение Пржевальский объяснил, прежде всего, обычной для древнекитайских карт неточностью. Вместе с тем Пржевальский допускал, что когда-то озеро имело несколько иные географические координаты. Но воды его, как предполагал путешественник, в течение долгого времени перемещались[41] и высыхали, обмелевшее озеро поростало тростником и, в конце концов, координаты Лоб-нора изменились.

Пржевальский объяснил также, почему найденное им озеро отличается от Лоб-нора китайских географов своей пресноводностью. По мнению Пржевальского, Лоб-нор не озеро в точном смысле этого слова, а «не что иное, как широкий разлив Тарима». Естественно, поэтому, что в бóльшей части Лоб-нора вода пресная, но у солончаковых берегов она засолоняется. В настоящее время вода соленая только у самых берегов. Но в древности, когда озеро затопляло солончаки, вода в нем была соленая.

Ответ Пржевальского был переведен на все европейские языки. Рихтгофен замолчал, не найдя новых возражений.

В 1896 и 1899–1900 годах бассейн Лоб-нора и Тарима посетил шведский путешественник Свен Гедин — ярый германофил, заклятый враг России и всего русского (впоследствии пропагандист германского фашизма, возглавлявший антисоветскую кампанию в Швеции).

Главной задачей Свена Гедина на Лоб-норе было «подобрать факты», которые помогли бы решить спор между немецким (Рихтгофен) и русскими географами в пользу первого.

Как пишет Гедин, он «сам убедился на основании геологических и гидрографических данных» в том, что на месте, указанном древними китайскими географами и Рихтгофеном, можно обнаружить следы древнего Лоб-нора. Между тем «Лоб-нор Пржевальского» ко времени путешествий Гедина сильно высох, зарос тростником и превратился в ряд болот. «Лоб-нор Пржевальского» Гедин считал молодым и кратковременным геологическим образованием.

После смерти Пржевальского его ученик Козлов продолжал дело учителя. Козлов дважды исследовал Лоб-нор: в 1890 и в 1893–1895 годах. Он опроверг доводы Гедина.

Со времени путешествий Пржевальского, пишет Козлов, сократились размеры открытых вод Лоб-нора, расширились камышовые и тростниковые заросли, но общий характер озера остался таким же, как его описал Пржевальский. Озеро окружают обширные солончаки. Там, где через Лоб-нор проходит струя Тарима, озеро содержит пресную воду, но всюду, где вода застаивается, она солоноватая. В соответствии и с данными истории и с требованиями теории Козлов приходит к единственно возможному, по его мнению, выводу: открытый Пржевальским Лоб-нор «нет препятствий считать историческим Лоб-нором», он «есть не только Лоб-нор H. M. Пржевальского, но и древний, исторический, настоящий Лоб-нор китайских географов; таковым за последнее тысячелетие он был и таковым пребудет».

После Козлова Лоб-нор исследовал путешественник, тоже продолжавший исследовательские традиции Пржевальского — Грум-Гржимайло. Он привел новые доводы в пользу мнения Пржевальского.

Известно, что камыш растет только у пресноводья. Известно также, что китайцы с древних времен называли Лоб-нор «тростниковым озером». Это дает основание предполагать, что еще в отдаленные времена Лоб-нор густо порос тростником и в нем было много пресной воды. Следовательно «древний, исторический Лоб-нор» мало чем отличается от «Лоб-нора Пржевальского».

Подводя итог полувековому спору географов о местоположении «исторического, настоящего» Лоб-нора, крупнейший знаток Центральной Азии академик Обручев пишет: «Позднейшие иccлeдoвaтeли выяснили, что Лоб-нор представляет кочующее озеро. Река Тарим засоряет наносами свое русло и поэтому периодически меняется место озера, в которое впадает река».

Таким образом, Пржевальский был совершенно прав, когда утверждал, что он открыл и описал «настоящий» Лоб-нор. Он первым высказал также и правильную догадку о том, что местоположение озера изменилось вследствие постоянного перемещения вод.

Конечная цель второго путешествия не была достигнута. Сперва болезнь, а потом кульджинский конфликт помешали Пржевальскому дойти до Тибета. Исследование Тибета осталось неразрешенной задачей.

Прошло несколько месяцев. Николай Михайлович выздоровел. Между тем, с богдоханским правительством, как пишет Пржевальский, «недоразумения не только не улаживались, но еще более осложнялись. Казалось, им не предвиделось конца». Ожидание «благоприятного» времени для экспедиции, говорит он, могло отдалить ее на целые годы.

«Успех путешествия в таких диких странах, какова Центральная Азия, много, даже очень много зависит, — считал Пржевальский, — от таких условий, которые невозможно определить заранее. Необходимо рисковать, и в этом самом риске кроется значительный, пожалуй, даже наибольший шанс успеха».

Пржевальский решил отправиться в путешествие, несмотря на неблагоприятную политическую обстановку, сулившую в пути серьезные опасности. Русское правительство и Географическое общество, доверяя большому опыту Пржевальского, его находчивости в самых трудных обстоятельствах и умению повсюду внушать уважение к себе, одобрили смелый замысел новой экспедиции в Тибет и на верховья Желтой реки. Однако предприятие было настолько рискованным, что поверенный в делах русского посольства в Пекине А. И. Кояндер в специальном письме просил Пржевальского во время путешествия «быть всегда настороже».

Правительство отпустило на новую экспедицию 20000 рублей. Кроме того; от предыдущего путешествия остались неизрасходованные 9000 рублей и обильное снаряжение, хранившееся в Зайсанском посту.

Здесь, в конце февраля 1879 года, собрались все участники экспедиции. Были здесь и «ветераны»: казак Иринчинов — неизменный спутник всех путешествий Пржевальского в Центральной Азии, помощник Пржевальского Эклон и переводчик Юсупов, ходившие с ним на Лоб-нор, проводник Алдиаров, который водил его из Кульджи в Гучен, опытный препаратор Коломейцев, сопровождавший путешественника Потанина в экспедиции по северо-западной Монголии и зоолога Северцова в экспедиции на Памир. Были здесь и неопытные новички: казак Пантелей Телешов, пять других казаков и солдат и, наконец, один офицер, товарищ Эклона по гимназии — Всеволод Иванович Роборовский.

При первом же знакомстве Николай Михайлович нашел, что Роборовский — вполне подходящий для него спутник: «Человек весьма толковый, порядочно рисует и знает съемку, характера хорошего, здоровья отличного». Пржевальский назначил Роборовского вторым своим помощником. «Эклону поручено было препарирование млекопитающих, птиц, словом, заведывание зоологической коллекцией; Роборовский же рисовал и собирал гербарий».