Верные памяти покинувшего нас, мы хотели скромного погребения в фамильном склепе на маленьком кладбище в Со. Не было ни официальной церемонии, ни речей, и лишь друзья провожали его до последнего жилища. Думая о том, кого не было уже больше в живых, его брат Жак сказал мне: «У него были все достоинства, не было подобного ему человека».

Чтобы обеспечить продолжение начатого дела, физико-математический факультет оказал мне большую честь, предложив занять кафедру мужа. Я взяла на себя это тяжелое наследство в надежде создать когда-либо в его память достойную его лабораторию, которой он сам никогда не имел, но которая помогла бы другим развить его идеи. Теперь эта надежда отчасти осуществилась, когда благодаря совместной инициативе университета и Пастеровского института учрежден Институт радия, состоящий из двух лабораторий — Кюри и Пастера, предназначенных для физико-химического и биологического изучения лучей радия.

Из трогательного уважения к покойному по имени Пьера Кюри названа новая улица, ведущая к институту.

Однако этот институт признан недостаточным ввиду значительного развития учения о радиоактивности и его терапевтических применений. В настоящее время наиболее авторитетными лицами признано необходимым для Франции иметь Институт радия, подобный основанным в Англии и Америке, для применения радиотерапии, ставшей сильным средством борьбы с раком. Можно надеяться, что благодаря великодушным пожертвованиям мы через несколько лет будем иметь достойный нашей страны расширенный и вполне оборудованный Институт радия[16].

Чтоб почтить память Пьера Кюри, Французское физическое общество решило напечатать полное собрание его трудов. Это собрание, изданное благодаря стараниям П. Ланжевена, состоит из одного тома (около 600 страниц), который появился в 1908 году и к которому я написала предисловие. Единственный том, содержащий столь важные и разнообразные работы, является верным отражением умственного склада автора. В нем можно найти большое богатство идей и экспериментальных данных, ведущих к ясным и хорошо установленным выводам, самое изложение отличается исключительной краткостью, сохраняя безупречную и, так сказать, классическую форму. Можно сожалеть, что Пьер Кюри не использовал своих качеств ученого и писателя для обширных статей или книг. У него не было недостатка в желании писать, и у него имелось несколько дорогих для него проектов этого рода. Он никогда не смог их осуществить вследствие затруднений, с которыми ему пришлось бороться всю свою трудовую жизнь.

В своем рассказе я пыталась воскресить перед вами образ человека, непоколебимо преданного служению идеалу, оказавшего человечеству честь своей трудовой жизнью и скромным величием своего гения и характера. У него была вера тех, кто открывает новые пути; он знал о высокой миссии, которую ему суждено было исполнить, и мистическая мечта юности непреклонно побуждала его идти, помимо обычной жизненной дороги, путем «противоестественным», как он его называл, так как он означал отказ от радостей жизни. Тем не менее он решительно подчинил этой мечте свои мысли и желания; он предался ей всецело и отожествил себя с ней. Веря лишь в мирное могущество науки и разума, он жил для искания истины. Без предрассудков и пристрастий он вносил ту же лояльность в изучение вещей, как и в понимание себя самого и других людей. Лишенный всякой пошлой страсти, не ища ни первенства, ни почестей, он не имел врагов, хотя усилия, сделанные им над самим собой, создали из него одно из тех избранных существ, которых мы встречаем во все эпохи цивилизации идущими впереди своего времени. И подобно им Пьер Кюри мог иметь глубокое влияние одним лишь светом своей внутренней мощи.

Полезно понять, сколько жертв представляет собой подобное существование. Жизнь великого ученого в лаборатории не спокойная идиллия, как думают многие; она чаще всего — упорная борьба с миром, с окружающим и с самим собой. Великое открытие не выходит готовым из мозга ученого, как Минерва в доспехах из головы Юпитера, оно есть плод предварительного сосредоточенного труда. Среди дней плодотворной работы попадаются дни сомнений, когда ничто как будто не выходит, когда сама материя кажется враждебной, и тогда надо бороться с отчаянием. И, никогда не теряя своего непреклонного терпения, Пьер Кюри говорил мне иногда: «Как тяжела, однако, жизнь, которую мы избрали».

За прекрасный дар, который они приносят в лице самих себя, и за громадные услуги, оказанные человечеству, какую же награду предлагает ученым наше общество? Располагают ли эти служители идеи необходимыми средствами для работы? Имеют ли они достаточно средств, чтоб бороться с нуждой? Пример Пьера Кюри и многих других показывает, что ничего этого нет, и, чтобы завоевать возможность работы, надо сначала потратить свою молодость и силы почти что на добывание насущного хлеба.

Наше общество, где царствует жажда роскоши и богатства, не понимает ценности науки. Оно не представляет себе, что наука — часть его самого драгоценного морального достояния; оно не отдает себе отчета, что наука — основание всякого прогресса, облегчающего человеческую жизнь и уменьшающего страдание. Ни общественные власти, ни великодушие частных лиц не дают в настоящее время науке и ученым той поддержки и субсидий, которые необходимы для работы.

В заключение сошлюсь на удивительную речь Пастера в защиту науки: «Если завоевания, полезные для человечества, трогают ваше сердце, если вы изумляетесь поразительным действиям телеграфии, фотографии, анестезии и многих других чудесных открытий; если вы дорожите тем участием, которое принимает ваша родина в расцвете этих чудес, — заинтересуйтесь, заклинаю вас, теми священными обителями, которые носят выразительное имя «лабораторий». Требуйте, чтобы их умножали и украшали; это храмы будущего богатства и благоденствия. Там человечество растет, укрепляется и становится лучше. Оно учится там читать творения природы, прогресса и гармонии вселенной, между тем как его собственные произведения — часто творения варварства, фанатизма и разрушения».

Пусть эта истина широко распространится и глубоко проникнет в общественное сознание, чтобы будущее не было так тяжело для пионеров, разрабатывающих новые области знания во имя общего блага человечества.

Кюри Ева

МАРИЯ КЮРИ

Сегодня воскресенье, в гимназии на Новолипской улице царят безмолвие и тишина. Под каменным фронтоном высечена надпись на русском языке: «Мужская гимназия». Парадный вход закрыт, и вестибюль с его колоннами походит на забытый храм. Жизнь ушла из светлых залов, опустели ряды черных парт, изрезанных перочинными ножами. Извне доносится лишь благовест к вечерне в соседней церкви богородицы да временами тарахтенье проехавшей по улице телеги. За чугунной оградой переднего двора растут четыре кустика сирени, чахлых, запыленных, но теперь они в цвету, и праздный прохожий удивленно оборачивается в сторону двора, откуда так неожиданно пахнуло сладким ароматом. Только конец мая, а уже душно. В Варшаве солнце так же деспотично, как и мороз.

Но что-то нарушает воскресное затишье. В правом крыле гимназии — там, где живет учитель физики и субинспектор Владислав Склодовский, — слышны глухие перекаты какой-то таинственной возни. Что-то похожее на удары молотком, но беспорядочные и неритмичные. За стуком следует треск разрушения неведомой постройки, приветствуемый детским визгом. Потом опять звуки ударов… И тут же короткие приказы на польском языке:

— Эля! Нет снарядов!

— В башню, Юзеф… Цель в башню!

— Маня, отойди!