Постепенно в спорах стало возникать имя их предшественника — Владимира Александровича Русанова, благо среди книг из академических запасников, от излишков которых освобождалась Большая земля (включая таких авторов, как Хемингуэй, Ремарк или Олдингтон), оказался солидный том его трудов. Каждая книга — это памятник своей эпохе, и упомянутый том лишь подтверждает эту мысль. Культ личности, совсем недавно пронизывавший всю жизнь советского общества сверху донизу, странным образом отразился на нашей полярной литературе. Издательство Главсевморпути предпочитало публиковать заслуженных иностранных полярников, начиная с Джона Франклина и Адольфуса Грили и кончая многотомными собраниями сочинений Нансена и Амундсена, поскольку они каких-либо проступков против ВКП(б), Советского государства и лично товарища Сталина заведомо совершить не могли. Со своими же российскими полярными корифеями, среди которых было немало достойнейших людей, дело обстояло сложнее. После ареста известного полярного геолога Урванцева или Самойловича их книги тут же изымались из всех библиотек. Издательствам проще было не рисковать и своих лучше не издавать — никто не мог поручиться за то, что автор не окажется по воле НКВД очередным «врагом народа», потянув за собой и всех причастных… Разумеется, об издании Б. А. Вилькицко-го (открывшего для нашей страны Северную Землю, первоначально получившую по традиции имя Николая II) из-за его эмиграции не могло быть и речи. Тем более это относилось к А. В. Колчаку, Верховному правителю Белого движения. Колчак в молодости разрабатывал планы изучения Антарктиды, а позднее по результатам собственных наблюдений в экспедиции Э. В. Толля в 1900–1903 годах предсказал еще одну систему дрейфа в Северном Ледовитом океане помимо открытой Нансеном. Он, таким образом, встал в глазах специалистов вровень с великим норвежцем, а его предвидение подтвердилось почти полвека спустя. В описываемые времена он иначе как «лютым врагом советской власти» и «наймитом иностранного капитала» не аттестовался. Хотя проблем с изданием книг чекистов-полярников И. Д. Папанина и А. И. Минеева не возникало, их уровень не соответствовал сохранявшимся традициям русской литературы.

Книги на полярные темы в предвоенные годы пользовались у нашей читающей публики значительным спросом, однако, перечитывая их сегодня, не перестаешь удивляться — нередко вместо конкретных имен и фамилий на страницах присутствуют безличные геолог или метеоролог, иногда человек обозначен лишь отчеством, порой каким-то своим специфическим признаком — самый длинный, рыжий… Причина подобных замен для читателя того времени не была секретом. Все полярники той поры знали, что предшественником Шмидта был Самойлович, который начал работать в Арктике вместе с Русановым, но его имя вдруг исчезло из арктических изданий. Это — атмосфера, в которой готовилось издание трудов Русанова.

Поскольку органы НКВД не предъявляли претензий к зарубежным полярникам, их продолжали издавать до той поры, пока однажды в журнале «Советская Арктика» (№ 6, 1939) не появилась статья под характерным заголовком «О плаваньях русских в Арктике и раболепстве перед Западом». За последующими военными событиями об этой показательной статье давно забыли, но именно она дала зеленый свет изданию трудов В. А. Русанова, которые из-за войны увидели свет лишь в 1945 году.

Том, общим объемом почти 30 печатных листов, имел характерное название «Статьи, лекции, письма. Литературное наследство выдающегося русского полярного исследователя начала XX века». Его составители С. П. Петросов и М. С. Державин проделали огромную работу, сведя воедино массу документов самого разнообразного содержания, что наглядно видно из оглавления, составленного по тематическому признаку: «О Северном морском пути в Сибирь», «Но-воземельские экспедиции», «Геологические статьи», «Шпицбергенская экспедиция», «Исследования Камо-Печорского края, переписка» и даже полицейское «Дело о политическом арестанте В. А. Русанове». Важны были и комментарии, для написания которых составители привлекли выдающихся специалистов того времени. Тем самым можно было судить не только о научном вкладе Русанова в изучение природы Арктики, но и о его деятельности по другим направлениям (в частности о планах освоения Северного морского пути), а также событиях личной жизни. Ни один из биографов исследователя с тех пор не может обойтись без этого издания.

Для начинающих полярников увесистый русановский том оказался, во-первых, в нужном месте, во-вторых, очень вовремя, да и сам автор — просто необходимым человеком, личностью, специалистом, на которого можно было равняться. Видимо, это свойство всех замечательных людей — оказаться там, где нужно и в нужное время. В такой встрече нам повезло, хотя восприятие личности одного из выдающихся наших предшественников начала XX столетия со всеми ее противоречиями и «нестыковками» оказалось для нас, с нашим еще ограниченным житейским багажом, непростым делом.

Сами труды Русанова подверглись такой редакторской обработке, что вызвали удивление у людей, еще не освоивших искусство чтения советских изданий между строк. Доморощенные экспедиционные «аналитики» отмечали два обстоятельства. Первое — даже после шести арестов юный Володя Русанов ни в какую революционную партию не вступил, в том числе и в большевистское крыло социал-де-мократов. Для издателей это было важно: с одной стороны — несомненный революционер, а с другой — колебаний от генеральной линии партии иметь не мог, поскольку в таковой не состоял. Второе обстоятельство заключалось в не-ком противоречии — мы считали В. А. Русанова в первую очередь геологом, в то время как издатели на первое место ставили его заслуги в разработке и изучении проблемы Северного морского пути, явно в противовес реальным заслугам О. Ю. Шмидта.

Последнее обстоятельство нам объяснил кто-то из «старичков» с полярной станции из числа ветеранов Главсев-морпути, хотя и по-своему:

— Шмидт для нас «и академик, и герой, и мореплаватель…». А Папанин кто? Естественно, — плотник… Книгу-то вашу издавали, когда он был начальником Главсевморпути, а кто из руководства любит предшественников?.. Вон как Хрущев Сталина-то попер…

Против последнего примера возразить было нечего, так что старый полярник, видимо, был прав. Позднее я убедился, насколько Папанин терпеть не мог «шмидтовцев», причем для него это определение было ругательным. С нашим жизненным опытом той поры мы не рисковали судить о взаимоотношениях высшего руководства (которое Уинстон Черчилль сравнил со «схваткой бульдогов под ковром»), но сам по себе такой экскурс в недавнюю историю Арктики показался нам достойным внимания.

Повезло не только нам — важнее, что с Русановым повезло России. Для нас русановская деятельность выглядела очень значительной по объему, причем многосторонней: геология, изучение ледников, ликвидация белых пятен, океанография, топографические съемки, рельеф — целый комплекс проблем, и все с использованием минимума технических средств. Соответственно, длинные пешие маршруты, чтобы добыть эту информацию. Ясно, что многое из его научного наследия мы могли и должны были использовать. Например, карты, снятые им, отчетливо демонстрировали изменения природной среды, в первую очередь ледников. Много было сделано им просто впервые — от пересечения Северного острова и до карты его внутренних районов. Он первым установил отступание ледников на Новой Земле, а это важный момент с точки зрения прогноза изменений среды в связи с ожидаемым потеплением или похолоданием, Действительно, многое из того, что он считал необходимым для мореплавания в Арктике, спустя четверть века воплотилось в деятельности Главного управления Северного морского пути. И наконец, таинственное исчезновение — «пойти, открыть и пропасть…».

Вовремя появился Русанов, потому что российская политика в Арктике в ту пору оказалась в тупике, что неудивительно. Надо же было такое брякнуть на самом высшем уровне: «Так как на Севере постоянные льды и хлебопашество невозможно, и никакие другие промыслы немыслимы… необходимо народ с Севера удалить!» (Визе, 1948, с. 144). Подобных примеров хватало и в дальнейшем, достаточно вспомнить историю золотопромышленника Михаила Константиновича Сидорова, истратившего деньги на изучение Севера и умершего в нищете. Это он был вынужден обратиться к английским морякам с обещанием премии за рейсы к устьям Оби и Енисея, получив отказ от самого Федора Петровича Литке, совмещавшего в ту пору должности президентов Академии наук и Географического общества, со следующей мотивировкой: «У нас, русских, нет такого моряка, который решился бы плыть морем в устье Енисея» (там же). Тем самым былая Российская Арктика открывалась всем желающим — хватай не хочу. Естественно, соседи не зевали… Потом власти спохватились сами и начали сверху спускать запоздалые, как в наше время говорили, ЦУ и РУ (руководящие и централизующие указания), а российское чиновное руководство на местах традиционно топило любое мало-мальски новое мероприятие, не сулившее ему непосредственной выгоды. Мы обсуждали со старыми полярниками и эту проблему, получив однажды совершенно неожиданный пример ее актуальности в наше время: американцы шастают по нашей Арктике где хотят, вплоть до территориальных вод. В Ялте товарищ Сталин мог, конечно, за нашу кровушку заставить союзников признать наши арктические моря советскими внутренними водами, да предпочел пол-Европы… И адмирал Кузнецов, хоть и голова, ему не подсказал… После войны хватились, сказали, что Севморпуть наша внутренняя магистраль, да что толку…