Многие кинулись к товарищам на заводы Нарвской заставы и Выборгской стороны. Их поддержали все, кто уже собирался идти на стачку из-за нехватки продуктов и дороговизны. Работницы, ожесточившиеся в очередях, бросились громить хлебные лавки.

Утром 23 февраля, в Международный женский день (8 марта по новому стилю), грянул первый гром революции.

Под лозунгами большевиков в дело активно включились работницы — против голода, войны, самодержавия.

Сто тридцать тысяч человек заполонили улицы Питера. «Правда» писала об этом дне: «Женщины были настроены очень воинственно. Не только работницы, но и масса женщин, стоящих в хвостах за хлебом, за керосином. Они устраивали митинги, они преобладали на улицах… они останавливали трамваи. «Товарищи, выходите!» — раздавались энергичные возгласы. Они являлись на фабрики и заводы и снимали с работ».

Начались стычки с полицией, кое-какое брожение стало заметно и среди солдат столичного гарнизона.

Выборгский район шел во главе: именно там прозвучал призыв ко всеобщей стачке. Впервые на митингах люди говорили открыто: «Да здравствует революция!»

Из рабочих районов начали теснить фараонов к центру города, где был еще оплот царизма. Охваченный революционным порывом, огромный город кипел весь день.

Меньшевики пытались удержать народ от выступления.

Смородин в тот день кричал до хрипоты на четырех митингах:

— К чертовой матери этих успокоителей, братцы! Только на улицы! Там наша сила, там наша правда!

Перед ночью большевики собрались в квартире Ивана Александрова на Выборгской стороне. Решили поднимать рабочих неустанно, всех звать на митинги к Казанскому собору под лозунгами: «Конец войне, долой самодержавие!»

Меньшевики оказались в обозе. 24 февраля по улицам прошло двести тысяч человек, и на главном проспекте столицы митинговали они до ночи. Конные городовые двинулись против демонстрантов на Знаменской площади, но отступили под градом камней, поленьев, осколков льда. Наметился перелом в войсках: казаки видели, как теснят городовых, но оружия не применили.

25 февраля, с утра, у демонстрантов была в руках листовка ПК большевиков: «Все на борьбу! На улицу! Лучше погибнуть славной смертью, борясь за рабочее дело, чем сложить головы за барыши капитала на фронте или зачахнуть от голода и непосильной работы. Отдельное выступление может разрастись во всероссийскую революцию, которая даст толчок революции и в других странах… Все под красное знамя революции! Долой царскую монархию! Долой войну!»

Переполошился царь в своей могилевской ставке и приказал генералу Хабалову «прекратить в столице беспорядки». Генерал велел стрелять в народ на улицах. Но время уже было не то, и каждый выстрел лишь приближал конец самодержавия.

Триста тысяч человек теснились на улицах и площадях. Кое у кого было и оружие. И развернулось настоящее сражение на перекрестках, мостах через Неву и даже на льду реки. Перед натиском Хабалова рабочие отступили. Но поражение понесли генерал и его зверствующие офицеры. Восстала против них четвертая рота Павловского полка, как только узнала, что их учебная команда расстреливает безоружных рабочих. И двинулась к Невскому защищать бастующих. А по дороге обстреляла и рассеяла крупный отряд городовых.

Ночь не принесла отдыха: Хабалов подтягивал войска, рабочие добывали оружие. Две силы снова столкнулись 26 февраля. На Петроградской стороне, как и по всему городу, бои не затихали. Злобствовала охранка. И по доносу провокатора на Большом Сампсониевском проспекте, в квартире Александра Куклина, захватила во время заседания Скороходова и почти всех членов ПК.

Выборгский райком партии взял на себя функции ПК и Русского бюро ЦК большевиков и выдвинул лозунг вооруженного восстания. И это был тот решающий час, когда революция властно вступала в свои права. Пути-ловцы уже захватили завод и создали Временный революционных! комитет, в который вошел и Вася Алексеев.

Смородин митинговал на фабрике Керстена, когда прибежал Ваня Кулешов и шепнул, что Александра Касторовича только что увезли на Мытнинскую набережную, в камеру охранного отделения.

— К оружию! — загремели на митинге. — Навалимся двумя сотнями на Кронверкский арсенал, возьмем винтовки, освободим Скороходова!

Уговаривать никого не пришлось. И молодые и старые штурмом пошли на Арсенал. И сверх ожидания операция прошла бескровно. На соседней, Троицкой площади, возле цирка «Модерн», построились с винтовками в две шеренги. Петр сказал:

— Первая сотня — против фараонов! Вторая — к Скороходову! Но чтоб винтовки были целы: сумейте укрыть их на ночь надежно! И завтра будет бой!

Троих недосчитался Петр к вечеру — их ранило, когда на Мытнинской набережной шел разгром охранного отделения.

Александр Касторович стоял на заснеженной улице в возбужденной толпе товарищей и щурился от яркого света: охранка, где он только что сидел, полыхала факелом.

— Эх, жечь бы не надо! — посокрушался он. — Там ведь документы, тайные списки провокаторов.

К вечеру 26 февраля не осталось на Петроградской стороне крупных узлов сопротивления…

Но целехонько стояли еще в Литейной части и на Выборгской стороне две главных столичных тюрьмы и казармы Московского полка.

Как только 27 февраля дошел слух, что Волынский полк перешел на сторону народа, увлек за собой полки Литовский и Преображенский и вся эта лавина солдат двинулась к Выборгской стороне, не остались в своем районе и молодые рабочие Петроградской стороны. Смородина с отрядом видели и у Петропавловской крепости, и у главного Арсенала, где восставшие захватили сорок тысяч винтовок и тридцать тысяч револьверов, и у Финляндского вокзала.

Там Петр впервые встретился с Михаилом Ивановичем Калининым, который направлял восставших громить «Кресты»:

— Если хотите иметь вождей, то вон рядом «Кресты». Вождей надо сначала освободить.

В тот же день вечером в руках у Петра был манифест ЦК РСДРП «Ко всем гражданам России», написанный Василием Каюровым. Пять дней ожесточенных уличных боев не пропали даром. И партия в первых же строках манифеста имела право сказать всему миру: «Твердыни русского царизма пали. Благоденствие царской шайки, построенное на костях народа, рухнуло. Столица в руках восставшего народа…»

И хоть не было в манифесте ни слова о Советах, еще 24 и 25 февраля Иван Чугурин и Александр Скороходов с другими товарищами в районах Питера начали выдвигать представителей в Совет рабочих депутатов, чтобы взять это дело в свои руки. И Владимир Ильич Ленин позднее отмечал: «…в феврале 1917 года массы создали Советы, раньше даже, чем какая бы то ни было партия успела провозгласить этот лозунг. Само глубокое народное творчество, прошедшее через горький опыт 1905 года, умудренное им, — вот кто создал эту форму пролетарской власти».[1]

Да, меньшевики были в обозе. Но пока революция сметала старую власть, эти краснобаи осмелели и появились в Таврическом дворце, чтобы помочь буржуазии создать новую власть.

Все пошло не так, как прикидывали еще недавно Скороходов и Смородин. Не было дня, чтоб не шли милые разговоры о свободе, равенстве и. братстве по французскому образцу, как говорил об этом Максим Горький. И мильераны прямо на глазах вызревали в каждой меньшевистской теплице, готовые распоряжаться властью, за которую не они умирали на улицах.

Молодежь Петроградской стороны просто опьянела от свободы, хотя ничто не изменило ее труда и быта: работала она на заводах часов по тринадцати, голодала и мерзла, дров и угля не подавали в достатке.

Кружковцы разбежались из «очага» в Геслеровском переулке, и возле Петра и Доливо-Добровольского Держалось человек семь самых стойких. Остальным была ближе удивительная и странная позиция меньшевиков, которую они развивали в своих газетах: «Нужно молодые, еще неокрепшие умы, еще не привыкшие разбираться во всех сложных вопросах политики и тактики, Держать в стороне от разногласий, раздирающих… социалистические фракции».