Даже самые завистливые мальчишки полюбили Сашу. С каким восторгом они аплодировали ему на торжественном акте, состоявшемся после переходных экзаменов! Когда огласили отметки за успехи и поведение, директор приподнял Сашу и объявил на весь зал: «Вот Александр Спендиаров — первый ученик гимназии!»

Некоторые из Сашиных почитателей сделались его закадычными друзьями.

Все они были причастны к искусству: Сергей Брунс брал уроки игры на фортепьяно и сочинял стихи. Золотарев играл на скрипке и рисовал. Мурзаев, Аверкиев и Сватош пели в гимназическом хоре.

Собираясь у Саши, мальчики музицировали. К этому времени Спендиаровы переехали в дом с палисадником, на той же Долгоруковской улице. Там была прохладная зала, разделенная аркой на две половины. В первой половине, недалеко от входной двери, стоял рояль.

Репертуар мальчиков был довольно ограничен. Он и не мог быть иным в тогдашнем Симферополе с его убогой музыкальной жизнью. До 1884 года там даже не было кружка любителей. Музыкальные вкусы гимназистов развивались под влиянием занятий в гимназическом хоре и военной музыки.

— Я часто встречал Сашу на симферопольском бульваре, — рассказывал Иоаннес Романович Налбандян, ныне покойный профессор Ленинградской консерватории по классу скрипки. — Стоя около духового оркестра в большой гимназической фуражке, глубоко надвинутой на уши, он внимательно слушал музыку.

В Каховке, где мальчики проводили летние каникулы, музыкальная жизнь и совсем отсутствовала. Единственным развлечением, которое Афанасий Авксентьевич мог доставить сыновьям, были паяцы в ярмарочных балаганах, деревянные куклы и хор арфянок, пробавлявшийся весьма низкопробной музыкой.

Нередко катаясь в лодке по Днепру, Саша слышал песни крестьянок, работавших на приднепровских баштанах, да и заунывное пение слепых лириков привлекало его обращенное к музыке внимание, когда, лениво следуя за Афанасием Авксентьевичем, он пробирался сквозь сутолоку ярмарки.

В репертуар маленьких любителей музыки входили отдельные «нумера» из «Ивана Сусанина», разученные гимназическим хором ко дню коронации, и малоросские песни. Саша аранжировал эти песни для четырехголосного хора, в котором, кроме его друзей-одноклассников, участвовали Леня с товарищами и старшая сестра Лиза.

Бывало, гудит на улице норд-ост, ударяя в окна голыми ветками акаций, а в зале на Долгоруковской тепло и горят свечи. Их мерцающий свет падает на группу хористов у рояля и на маленького концертмейстера, устремившего в ноты близорукие глаза.

Вторая половина залы погружена в полумрак. Пристально вглядываясь в него, можно различить на диване мадемуазель Бюрнан в поблескивающих очках и белых рюшах и Наталью Карловну с малютками Женей и Валей у ног. В глубоком кресле полудремлет дедушка Карп Иванович. Его лицо с белыми усами и зачесанными по старой моде височками благодушно. Поодаль — Афанасий Авксентьевич. Он то барабанит пальцами по столу, то теребит концы темной раздвоенной бороды.

На одной из детских рукописей Спендиарова есть надпись:

Как вспоминает Сергей Федорович Брунс — свидетель гимназических лет композитора, — Добровольский был прозван Сашиным музыкальным восприемником потому, что оказался первым человеком, кто серьезно заговорил с ним о музыке.

Зайдя к Спендиаровым по делу, Добровольский заинтересовался музыкальными способностями подростка и стал в семье частым гостем. Юноша хорошо разбирался в теории: будучи студентом одного из российских университетов, он все свободное время посвящал композиции. Его восхищала Сашина любовь к музыке и бог знает откуда взявшаяся правильность в музыкальных записях.

Саша привязался к своему «крестному отцу». Все обитатели дома с палисадником полюбили юного студента. Что-то праздничное было в его синих глазах и мужественном голосе, когда, аккомпанируя себе на рояле, он пел свою песню о Ермаке:

Рассказами о композиторах, о симфонических концертах, оперных спектаклях он ввел мальчика в музыкальный мир и обратил его унаследованное от матери тяготение к музыке в сознательное стремление приобщиться к ней.

Саша решил овладеть скрипкой. Ему наняли старого учителя по фамилии Швоба.

«Швоба обучал Сашу игре на скрипке, а Леню — на виолончели, — рассказывал Сергей Брунс. — Это был маленького роста, неряшливо одетый старичок. У него были узловатые пальцы склеротика, и он так держал скрипку и так играл, как играют на ярмарке. Бедный старик был предметом постоянных шуток и насмешек…»

Научив мальчиков первым приемам игры, Швоба составил для них репертуар: произведения Глинки и итальянских композиторов чередовались здесь с маршами и танцами его собственного сочинения.

Саша занимался с усердием. Его не расхолаживал ни допотопный метод преподавания, ни бессмысленный подбор пьес. Вскоре он перерос своего учителя, и Афанасий Авксентьевич, уверовавший в музыкальные способности сына, пригласил к нему скрипача-профессионала, некоего Поля, который, — как писал Саша Лене, — «берет два рубля за урок, но зато уж Швобе не пара».

Бережно завернув скрипку в сукно и уложив в футляр, Саша возил ее с собой в Каховку, в Карасубазар и даже за границу, куда Спендиаровы нередко ездили всей семьей.

— Родители плохо знали языки, — рассказывала сестра Женя, — поэтому все хлопоты во время этих поездок были на Лене. Он заказывал обеды, брал билеты, заботился о багаже, а Саша шел себе впереди со своей скрипкой.

Саша со скрипкой… Его трудно было представить себе иначе в этот длившийся довольно долго период увлечения скрипкой.

«Встречая меня в передней со скрипкой под подбородком и смычком в руке, — рассказывала его карасубазарская кузина, — Саша нетерпеливо тащил меня в залу, умоляя сыграть с ним только что выученную им пьесу».

За два года обучения он стал лучшим скрипачом в гимназическом оркестре. На гимназических вечерах Саша исполнял соло на скрипке. Его воля, помыслы, интересы были направлены к одной цели: он решил стать скрипачом.

В то же время его всегда тянуло к творчеству. Саша был крайне впечатлителен. Все, что поражало его детское воображение, — будь то жаворонок, поющий в харчевне мазурку из «Ивана Сусанина», или обезьянка, пляшущая ойнаву, — оставалось в его памяти навсегда.

Он приходил в восторг от красоты природы. Столкновение с людской несправедливостью и чужим несчастьем погружало его в глубокую задумчивость. Уединившись в зале, он подолгу импровизировал, придавая своим музыкальным размышлениям форму лирической пьесы или салонного романса.

Он много читал. «Я предался самому яростному чтению», — писал он Лёне 13 декабря 1887 года. «За короткий срок я успел прочесть большую часть сочинений Байрона, Писемского… Диккенса… Я с жадностью набросился на лучшие сочинения Гюго и Кра-шевского…» Увлечение чтением тоже способствовало его творческим устремлениям. «Это было в классе шестом или седьмом, — вспоминал Брунс. — Мы страшно увлекались шиллеровскими «Разбойниками». Я сочинил «Разбойничью песнь», а Саша положил ее на музыку… Тогда же Саша написал песню «Два великана» на лермонтовское стихотворение. Она исполнялась гимназическим хором на каком-то вечере».

Шестнадцати лет, впервые испытав любовное увлечение, Саша написал романс «Очарован твоею красою». (Он был напечатан в Москве в 1891 году.) Саша посвятил этот романс Елизавете Андреевне Арендт — хорошенькой гимназистке с живыми глазами. Расшифровав впоследствии инициалы посвящения, Брунс воскликнул: «Лиза Арендт! Сашина первая любовь! Это не девица была, а ухарь какой-то! Любила студенческую фуражку носить. За нею постоянно волочились студенты».