Он запомнил ливреи кучера и лакеев посольского экипажа, в котором она уехала, и без труда выяснил, что ее сестра замужем за одним иностранным дипломатом и что мисс Фолкнер гостит у нее. Его поразило, что обе сестры считаются южанками-унионистками и что их высоко ценят в правительственных кругах за самоотверженную преданность союзному флагу. Чиновник государственного департамента, который дал ему эти сведения, добавил, что в начале войны мисс Матильда вела себя очень безрассудно, так как ее брат в армии конфедератов, но теперь совсем изменилась, особенно за последний месяц.

— На прошлой неделе, — сказал он, — она первый раз была в Белом доме, и говорят, что президент ни с одной женщиной не говорил так долго, как с ней.

Эти простые сведения взволновали Бранта до такой степени, что он даже сам удивился. В его душе сменялись надежда, радость, страх, недоверие и отчаяние. Он припоминал ее почти страдальческий, умоляющий взгляд в гостиной у Сюзи, и ему казалось, что этот взгляд, может быть, подтверждает то, что он сейчас слышал о ней, а может быть, говорит о чудовищном предательстве и обмане с ее стороны. Может быть, она и сейчас тайный эмиссар какого-нибудь шпиона в семье президента или состоит в сношениях с каким-нибудь предателем из клики Бумпойнтера, а ее умоляющий взгляд выражал только страх быть разоблаченной. Или, с другой стороны, она может искренне раскаивается после своих приключений в «Серебристых дубах» и теперь опасается, что он помнит, как она была посредницей шпионов. Но ни то, ни другое предположение никак не вязалось с ее поведением в оранжерее. Возможно ли, чтобы эта пылкая женщина, способная на такой поступок, какой она совершила в «Серебристых дубах», одинаково переживавшая и стыд и радость своих порывов, могла оказаться чопорной светской дамой, которая так холодно встретилась и рассталась с ним?

Эта полоса сомнений продолжалась недолго. На другой же день он получил пакет из военного министерства с приказом немедленно явиться по службе. С волнением поспешил он к министру. Но министр ограничился тем, что оставил у своего помощника письменное распоряжение генералу Бранту сопровождать партию новобранцев в прифронтовой лагерь — для подготовки. Брант был разочарован. Обязанности такого рода возлагались обычно на ненадежных ветеранов регулярной армии, на генералов, которых пришлось срочно сместить, на бездарных любимчиков. Но если это и не была реабилитация, все же бездействие его подходило к концу, и не надо было больше оставаться в Вашингтоне.

Очевидно, здесь не обошлось без чьего-то воздействия, но вряд ли со стороны Бумпойнтеров, так как Сюзи хотелось, чтобы он остался в столице. Кто же это хотел услать его из Вашингтона? Бранта охватили прежние сомнения. Они еще усилились, когда начальник отдела положил перед ним письмо и заметил, что его оставила дама с просьбой передать Бранту в собственные руки.

— Она не знала, в какой гостинице вы остановились, но ей сказали, что вы зайдете сюда. Она сказала, что письмо довольно важное. Тут нет ничего таинственного, генерал, — продолжал начальник отдела, лукаво глядя на красивое, растерянное лицо Кларенса, — хотя письмо от очень хорошенькой женщины… которую мы все знаем.

— От миссис Бумпойнтер? — с напускной небрежностью спросил Брант.

Это был неудачный вопрос. Чиновник нахмурился.

— Мы еще не стали почтовой конторой для Бумпойнтеров, генерал, — сказал он сухо, — как ни велико их влияние в других местах. Это письмо от женщины совсем другого типа — от мисс Фолкнер. Ваши бумаги я пришлю в гостиницу; выезжайте сегодня же.

Если бы злополучный вопрос Бранта не отвлек внимания начальника, он, конечно, заметил бы, как изменился в лице и как поспешно ушел его посетитель.

На улице Брант тотчас вскрыл конверт. Но под ним оказался другой, надписанный тонким, изящным почерком: «Пожалуйста, не открывайте, пока не доедете до места назначения».

Так ей известно, что он едет! Может быть, это результат ее влияния? Все его подозрения разом воскресли. Она знает, что он будет вблизи линии фронта, и его назначение, которое она устроила, может оказаться интригой в ее интересах и в интересах противника! Нет ли в конверте письма к ее друзьям-конфедератам, которое он, по ее расчетам, должен передать из благодарности за ее самопожертвование? Не рассчитывает ли она сыграть на его рыцарских чувствах, на чувстве благодарности и чести? Пот струился у него по лбу. Что это за злополучная особенность его характера, почему он становится легкой добычей всех этих интриганок? Ведь он не повинен даже в волокитстве, менее подвержен женскому обаянию, чем большинство мужчин, но считается сердцеедом. Он вспомнил, как холоден был к мисс Фолкнер в первые дни знакомства и какое впечатление она произвела на его офицеров. Почему же среди всех она избрала именно его, когда другие были бы в ее руках мягче воска? Почему? Но за этим вопросом мерещился возможный ответ, о котором он едва смел мечтать, но который в самой своей неясности наполнял его трепетом волнения и надежды. Он ускорил шаг. Да, он увезет письмо с собой, но, когда придет время его открыть, он будет полон самообладания.

Этот момент настал через три дня, в палатке у перекрестка Трех Сосен. Вскрыв конверт, он с чувством облегчения убедился, что в нем нет ничего, кроме письма, предназначенного лично ему.

Началось оно без предисловий:

«Прочитав это письмо, вы поймете, почему я не заговорила с вами вчера при встрече, почему даже страшилась, что вы обратитесь ко мне: ведь я знала, что должна буду тут же сообщить вам известие, которое вы можете услышать только от меня. Я не знала, что вы в Вашингтоне, хотя мне было известно, что вас отстранили от командования. У меня не было возможности увидеть вас или написать; я приехала на вечер к миссис Бумпойнтер лишь для того, чтобы узнать что-нибудь о вас.

Как вы знаете, мой брат вместе с другим офицером был взят в плен вашим патрулем. Он думает, что вы догадывались об истине — что они бродили вблизи расположения ваших частей, чтобы помочь скрыться шпионке. Но он говорит, что, хотя им и не удалось помочь ей, она скрылась или перешла линию фронта при вашем содействии. Он говорит, что вы, по-видимому, знали ее, что, судя по словам мулатки Розы, вы с ней старые друзья. Я бы не стала писать об этом и вмешиваться в ваши личные дела, но, я думаю, вы должны знать, что я об этом не подозревала; когда я жила в вашем доме, я думала, что она для вас совершенно чужая. Вы даже не намекнули, что знаете ее, а я верила, что вы со мной откровенны. Я бы не стала писать обо всем этом, тем более, что я в любом случае постаралась бы исправить тот вред, который, как мне казалось, я вам причинила, но так как обстоятельства вынуждают меня сообщить вам ужасную развязку всей истории, я хочу, чтобы вы знали все.

Брат сообщил мне, что вечером после вашего отъезда похоронная команда подобрала на склоне холма тело женщины, полагая, что это мулатка. Но это была не Роза, а та самая женщина, настоящая и единственная шпионка, которую вы провели через кордон. Она была случайно убита конфедератами во время их первой атаки на рассвете. Только брат и его товарищ опознали ее, несмотря на грим и чужую одежду.

Под предлогом, будто она была служанкой у их друзей, они получили у командира дивизии разрешение взять ее тело, и она похоронена друзьями, среди друзей, на маленьком кладбище у перекрестка Трех Сосен, недалеко от того места, где вы сейчас находитесь. Мой брат считает, что я должна сообщить вам об этом: как видно, и он и его друг поняли вас, узнав или догадавшись о ваших отношениях с этой женщиной. Я знаю, что брата тронуло ваше благородное и великодушное отношение к нему, которое он приписывает вашему знакомству со мной, его сестрой. Вряд ли он понял или когда-нибудь поймет, какое трудное поручение он возложил на меня.

Теперь вы знаете, почему я не заговорила с вами при встрече: мне казалось немыслимым говорить об этом в обстановке празднества, совершенно несовместимой с ужасным известием, которое я должна была вам передать. А когда я столкнулась с вами позже — может быть, я была к вам несправедлива, — но мне показалось, что вы до того захвачены и поглощены другим, что я только нагоню на вас скуку сообщением, которое вас не интересует или уже известно и быстро забыто.