Остальные уже скрылись в лесу, растворившись среди деревьев, подобно клубам утреннего тумана. Амелия не знала, что и думать. Ей казалось, что она погружается в чужой мир и в жизнь, которую совершенно не понимала.

Они достигли долины Элчайг на закате солнца, когда над горизонтом начала подниматься луна. Вскоре в небе замерцали звезды, а издалека донесся волчий вой.

Трое других горцев добрались до места стоянки раньше их и уже разожгли костер. Амелия глубоко вдохнула аппетитный запах жареного мяса, готовая едва ли не на полном ходу соскочить с лошади в предвкушении горячего ужина.

— Неужели это кролик? — спросила она, изголодавшись так, что до всего остального ей уже не было дела.

Впрочем, это было не совсем так. Ничто не могло стереть из ее памяти то, что произошло между нею и Дунканом, и она еще не вполне оправилась после неожиданного поцелуя.

— Да. В том, что касается быстрого обеда. Гавину нет равных. Он способен мгновенно поймать добычу. На то, чтобы убить и освежевать ее, у него уходит минута. Никто и глазом не успевает моргнуть, как мясо уже жарится на вертеле.

Дункан послал лошадь в галоп, и Амелия ощутила, как животное отрывается от земли, будто отправляясь в полет. Они въехали в лагерь и спешились. Первое, что ощутила Амелия, — это была боль в занемевших ногах. После многих часов, проведенных в седле, она едва могла ступать по земле.

Дункан занялся лошадью, а она подошла к ярко пылающему костру. Дрова трещали, выбрасывая в быстро темнеющее небо тучи искр. Жир с поджаривающегося мяса капал на поленья и шипел. Она протянула руки к огню, чтобы согреть их.

— Леди Амелия, вы голодны? — поинтересовался Гавин.

Это был тот же вопрос, который он задавал ранее, и тон был таким же вежливым.

— Умираю с голоду. Пахнет очень аппетитно.

Гавин принялся вращать мясо и обнюхивать его, подобно собаке, нюхающей воздух. Амелия подумала, что обоняние Гавина по искушенности может сравниться с обонянием любого знаменитого парижского или лондонского повара.

Вскоре они все уже толпились вокруг костра, с жадностью лакомясь вкусным мясом и запивая его крепким вином. Амелия радовалась тому, что у нее есть миска, кружка и даже камень, на который она с облегчением присела. Вопреки опасениям, ей не пришлось сидеть на корточках. Более того, ей было вполне Удобно, несмотря на скованность в мышцах. Она не могла отрицать того, что такого вкусного и нежного кролика ей еще никогда не приходилось пробовать. Все свои страхи она отбросила в сторону.

Дункан завершил ужин первым. Он встал и бросил свою миску и кружку в котел с горячей водой над костром.

— Я буду нести вахту первым.

Он выхватил меч из ножен, описав им широкий полукруг, и скрылся в темноте.

Амелия перестала жевать и проводила его взглядом. Она все еще пыталась понять, что между ними произошло и почему он ее поцеловал. Ей казалось, он презирает ее и считает полной дурой, потому что она согласилась выйти замуж за Ричарда Беннетта.

Но что изумило ее больше всего, так это, наверное, его нежность в тот момент, которая шла вразрез с тем, что она знала и думала об этом человеке. Она не сомневалась в том, что в его взгляде было сострадание, и была ему за это благодарна.

Переключив внимание на других горцев, девушка внезапно ощутила холод, которым ее обдало от взгляда Ангуса. Он тоже уже поел и откинулся назад, опершись на локоть и чистя зубы маленькой косточкой.

— Мне очень жаль твою сестру, — произнесла она, собрав все свое мужество только для того, чтобы выдавить из себя эти слова.

Он нахмурился, а затем медленно встал.

— Я не нуждаюсь в твоем сочувствии, женщина, поэтому посоветовал бы тебе держать свои мысли при себе.

Подобно Дункану, он вытащил меч, громко зашуршав железным лезвием по жесткой коже ножен, и зашагал в направлении, противоположном тому, в котором скрылся его товарищ. Холодная ночь нагорий липким ледяным туманом окутала Амелию.

— Не обращайте на него внимания, миледи, — произнес Гавин. — Он просто еще с этим не справился.

— Вы имеете в виду его сестру? — уточнила она.

— Да.

Она закончила ужин и отставила миску.

— Я и представить себе не могу, как с этим можно справиться. Как, вы говорите, ее звали?

— Муира.

Амелия обернулась туда, куда ушел Дункан. Он наблюдал за ними с вершины небольшого каменистого холма.

— Он вернется до наступления ночи?

— Трудно сказать, — отозвался Гавин. — Он сейчас все время старается уединиться.

— Почему?

— Потому что он тоже еще не справился со смертью Муиры.

Что-то оборвалось в душе Амелии, когда она услышала этот явный намек на то, что у Дункана были с Муирой какие-то отношения. Возможно, он даже был в нее влюблен.

«Это объяснило бы многое», — подумала она, пытаясь подавить тревогу, зародившуюся в ее сердце при мысли о том, как глубоко и преданно он должен был любить эту женщину, если стремится смертью отомстить погубившему ее человеку.

И этим человеком был не кто иной, как жених Амелии.

Она сделала глубокий вдох и заставила себя сосредоточиться на таком простом действии, как облизывание губ после еды. Одновременно она не спускала глаз с фигуры Дункана на холме.

Девушка пыталась напомнить себе, что он ее похититель и враг и тот факт, что он ее поцеловал и с пониманием отнесся к ее чувствам, ничего не меняет. Этот единственный момент не мог загладить всех его прегрешений. Она не имела права ему сопереживать и интересоваться его прошлыми романтическими привязанностями или трагическими обстоятельствами его жизни.

Она не могла позволить себе увлечься им и утратить бдительность. Какими бы противоречивыми ни были ее чувства, ее должно интересовать только собственное выживание и возможность побега.

Она сделала еще один глоток вина, не позволив себе больше ни единого взгляда в его сторону.

— Прошу прощения, леди Амелия, — снова заговорил Гавин, — но Дункан сказал, что на ночь я должен связать вам руки.

— Вы меня снова свяжете? — спросила она. — Это так необходимо?

Ссадины на ее запястьях едва успели затянуться.

— Он говорит, что это ради вашего собственного блага, потому что если вы попытаетесь сбежать, то заблудитесь и можете попасть в беду.

— Я обещаю, что не стану сбегать, — настаивала она, глядя, как Гавин извлекает из седельной сумки моток прочной бечевки. Вспомнив о том, как она была связана утром, девушка невольно поморщилась. — Куда я пойду? Мы долгие мили не видели ни единой живой души. Гавин, я не так глупа.

— Да, но вы можете запаниковать, — вмешался Фергус, — или попытаетесь перерезать нам горло, воспользовавшись тем, что мы будем спать.

— Не смешите меня. Я не дикарка и не убийца.

Фергус криво улыбнулся и перешел на «ты».

— Но ты попала в компанию дикарей, девушка. Разве ты не понимаешь, что это заразно?

Она смотрела на его обветренное лицо, пока он обматывал бечевкой ее запястья с не зажившими после утреннего испытания ранами.

— Я не могу понять, Фергус, ты это говоришь всерьез или шутишь.

Он снова ухмыльнулся.

— Вот у тебя и есть о чем подумать, девушка, пока ты будешь уплывать в страну снов.

Лучи утреннего солнца пробудили Амелию от беспокойного сна. Она села на меховой подстилке и увидела, что костер уже потрескивает, а на большой сковороде жарится яичница.

— Гавин, ты возишь в своих сумках кур? — спросила она и, опустив взгляд на свои руки, заметила, что они уже не связаны.

Кто-то перерезал веревки, пока она спала, и она этого даже не заметила.

Гавин откинул голову назад и расхохотался:

— Кур в сумках! Ах, леди Амелия, какая же вы глупышка.

Она удивленно заморгала, но внезапно перед ней вырос Дункан с оловянной кружкой в руках. Она сидела, и ей пришлось запрокинуть голову и прищуриться, чтобы вместо его мускулистых ног и складок зеленого пледа увидеть освещенное утренним солнцем лицо.