Уже начинало смеркаться, когда из больничных ворот показались два человека. Один из них легонько прихрамывал, а это, по данным полиции, была одна из главных примет Арсения. Не теряя ни секунды, Перлов выскочил на улицу.

У спутника Фрунзе, ткача Павла Гусева, был зоркий глаз. Он ткнул Арсения в бок:

— Перлов! Нас выследили. Облава!

Фрунзе на миг представил себя в лапах у палача. Вот он — мастер пыток, скулодробитель Перлов. Надо прорываться! Фрунзе припал на колено, прицелился. Грянули выстрелы.

— Павел, стреляй ты, заело в подаче…

Гусев тоже нажал курок.

Перлов присел на корточки за кузов своих саней и тоже принялся стрелять. Из домов начали выскакивать люди. Донесся топот лошадей. На выстрелы мчалась конная полиция.

Сбежав с высокой железнодорожной насыпи, которая пролегала возле самой больницы, Фрунзе и Гусев нырнули в одну из улочек поселка…

Перлов был взбешен и обескуражен.

— Сейчас бунтовщик Арсений напал на меня и пытался убить, стрелял несколько раз, — доложил он начальству.

Теперь Арсению, если бы его поймали, угрожала смертная казнь.

Но Арсений был Арсением только в Шуе. В Петербурге, в Политехническом институте, на каждую зачетную сессию аккуратно являлся способный и старательный студент Михаил Фрунзе. Именно таким помнили его академик А. А. Байков и заслуженный профессор М. А. Павлов, тогдашние его педагоги по Политехническому институту. Профессора с удовольствием ставили высшие отметки в зачетную книжку этого студента. Он даже обогнал своих однокурсников и по ряду наук числился уже на четвертом курсе.

— Замечательные способности! — говорили о нем профессора.

Труднейшие предметы успешно сдавал Михаил Фрунзе. И никому из почтенных профессоров в голову не приходило, что этот русый, с веселыми глазами студент держит в трепете и страхе полицию и фабрикантов огромного района, выполняя ответственные поручения партии.

После стычки с Перловым у земской больницы Михаил Фрунзе уехал на несколько недель в Петербург сдавать зачеты.

Шуйские сыщики уже начали впадать в уныние. Им неизменно приходилось рапортовать:

— Никак нет-с, не видать, не слыхать Арсения…

В Шую Фрунзе вернулся в середине марта того же 1907 года. С крыш уже капало по-весеннему. Серо-грязные пятна лежали на подтаивающих сугробах.

Поколесив по улицам, прилегавшим к вокзалу, Фрунзе добрался до соколовского домика и, как обычно, вошел не во двор, а в мелочную лавчонку.

В полутемной небольшой лавчонке был всего только один покупатель. Бросив на вошедшего искоса короткий взгляд, он продолжал рассматривать образцы вяленой воблы, которые висели над прилавком, пропахшим селедками и керосином.

Когда Фрунзе скрылся в низкую дверь, ведшую во внутренние помещения, покупатель в упор спросил Соколова:

— Кто это такой?

— Кто это? — нисколько не смутившись, вскинулся Семен Иванович. — Да жилец наш. Студент, практикант, инженером скоро будет…

— Смотри, Соколов, — постучал пальцем по стелу покупатель, понизив голос. — Будут ужо тебе практиканты…

— Да я при чем-с?.. Я ни при чем-с… — засуетился Семен Иванович. — Пачпорт представил. Денежки плотит… В нутро нешто влезешь?.. А что?

— Ладно, ладно, поговорим еще, — таинственно и многозначительно буркнул шпик-покупатель и вышел из лавочки, хлопнув дверью.

Несколько дней прошло, как обычно. «Практикант» рано уходил, поздно возвращался. 23 марта, как всегда поздно вернувшись с подпольного заседания, Арсений был встречен в дверях ткачом Василием Малышевым, который жил с ним вместе на квартире.

Малышеву партия доверила оберегать Арсения и предупреждать об опасности.

— Не сплю, дорогой, — тихонько сказал Малышев. — Тебя дожидаюсь. Кто-то шныряет по переулку. Не переночевать ли тебе сегодня где-нибудь в другом месте?

Фрунзе помолчал.

— Умаялся я за день, Вася. Отдохнуть хочется, — ответил он. И добавил успокоительно: — Почудилось тебе, вероятно.

А сам подумал:

«Кое-что предусмотрено на случай обыска… Окно не замазано, налево за забором — пустырь, в заборе направо — незакрепленные доски…»

Он прошел в свою каморку, зажег лампу и, преодолевая усталость, уселся к столу. Нужно было написать несколько писем. Назавтра предстояло ехать в Иваново, а оттуда опять за границу, на V съезд партии, на сей раз в Копенгаген [13]. Фрунзе только что был избран партийной конференцией Иваново-Вознесенска и Шуи делегатом на этот съезд.

Все было тихо. Когда часы показали половину четвертого, Фрунзе поднялся со стула. «Надо, пожалуй, ложиться спать. Конечно, нечего уж и думать о налете полиции».

Но едва погасил Фрунзе свою лампу, как раздался тяжелый стук в наружные двери. Знаком уже был этот стук Арсению. Стук был угрожающий, властный, настойчивый.

В соседней комнате заскрипели половицы. Это вскочил, проснувшись, сосед и друг Василий Малышев. Через секунду его взволнованное лицо просунулось в дверь:

— Полиция, Арсений!

Фрунзе молниеносно вынул из окна раму, распахнул вторую. Еще через секунду с двумя револьверами в руках он хотел прыгнуть во двор и скрыться.

«Разрядить револьвер в дверь, в полицейских, и уйти…» Но из-за тонкой перегородки уже умоляюще бормотала хозяйка:

— Деток пожалей малых… Убьют, аль поранят, аль напугают, до смерти…

Не стреляя, Фрунзе прыгнул во двор, и в тот же миг на него обрушились удары — по голове наганом, в бок винтовкой, потом ногой в живот и в лицо. Только случайно избежал Фрунзе смертельной раны. Однако от зверских ударов потерял сознание, а когда пришел в себя, увидел обыскивающих его полицейских.

Никита Перлов прохрипел:

— Очнулся! Вы арестованы, агитатор Арсений!

Через час после обыска и допроса Михаила Фрунзе под усиленным конвоем повели в шуйское полицейское управление. В ту же ночь был арестован и рабочий Павел Гусев.

Владимирский губернатор был в восторге от поимки большевика Арсения. Он поспешил порадовать министра внутренних дел телеграммой об аресте Арсения.

«Министру внутренних дел: в Шуе арестован Арсений. Назвался Борисом Тачапским. Большевик, вооружен браунингом и маузером. Найдены два винчестера, переписка. Выслан во Владимир.

Губернатор Сазонов».

Губернатор несколько предупреждал события. В это время в Шуе в полицейском управлении, в кабинете исправника, шел допрос Фрунзе.

Лицо Фрунзе было в кровоподтеках от ночного избиения.

— Имя, фамилия? — допрашивал исправник Лавров.

— Борис Тачапский. Больше я вам ничего не скажу и на ваши вопросы отвечать не буду, — сказал Фрунзе.

Он был тверд. Больше ни слова не добились от него полицейские.

Наступило утро. На фабрики Шуи шли тысячи рабочих и работниц. Они громко обсуждали уже разнесшуюся по рабочим кварталам весть. Были слышны отдельные фразы:

— Освободить надо Арсения! Все пойдем к полицейскому управлению!

Члены шуйской партийной организации и шуйской боевой дружины еще ночью были осведомлены об аресте Фрунзе. Они решили организовать забастовку протеста и освободить своего руководителя. Тотчас же ими была послана телеграмма члену Государственной думы Жиделеву с просьбой настоять перед владимирским губернатором на освобождении Арсения.

В 10 часов утра 24 марта тревожно загудел сначала один гудок, затем к нему присоединился другой, и через несколько минут гудки всех фабрик Шуи сигнализировали рабочим о начале забастовки.

— Кончай работу, товарищи! Выходи за ворота! Сейчас идем освобождать Арсения! — говорили уполномоченные комитета партии и члены боевой дружины в цехах.

Одна за другой все фабрики остановились.

Тысячи рабочих и работниц, бросив работу, выходили из ворот.

Соединившись в общую колонну, они всей пятнадцатитысячной массой двинулись к шуйскому полицейскому управлению.

— Свободу Арсению! Выпустить Арсения!

У полицейского управления их ожидали выстроенные в шеренгу полицейские и жандармы, вооруженные винтовками. Лица полицейских были тревожны. Грозная масса пятнадцати тысяч рабочих двигалась, готовая разнести в щепы полицейское управление.