С первых же дней жизни в Париже Тхань, истосковавшийся по соотечественникам за долгие годы странствий, стал частым гостем в Латинском квартале. В этом районе жила большая часть из вьетнамцев, осевших в Париже. По вечерам он заходил в харчевни, содержателями которых были его соотечественники. Над уютными столиками и табуретками плавали специфические, родные для каждого вьетнамца запахи иссиня-черного, густого, как масло, вьетнамского кофе и рыбного соуса ныок мама. Во Вьетнаме говорят: тем, кто долго живет на чужбине, по ночам снится ныок мам.

В тот период вьетнамцы, жившие во Франции, не имели своей организации. Многие из них, хотя и оторванные от родины, были скорее довольны своей судьбой, так как здесь им жилось все-таки лучше, чем в колониальном Вьетнаме. Среди молодежи большинство составляли учащиеся и студенты, получавшие правительственные стипендии, или же сынки состоятельных вьетнамских мандаринов. Многим из них чужды были патриотические порывы, страдания за поруганную колонизаторами родную землю. Тхань часто беседовал с этими беспечными молодыми людьми, пытаясь разбудить у них чувство любви к родине, рассказывал им о страданиях вьетнамского народа, о его героическом прошлом.

Его авторитет среди эмигрантов быстро рос, он становился одним из главных запевал на их тогда еще редких коллективных встречах и сходках. Не случайно поэтому он оказался в числе инициаторов создания и самых активных участников первой организации вьетнамцев, живших во Франции, — Ассоциации вьетнамских патриотов.

По вечерам и в выходные дни он подолгу засиживался в библиотеке Сент-Женевьев на улице Пантеон. В Париже он впервые познакомился с произведениями Шекспира, Диккенса, Лу Синя, Виктора Гюго, Эмиля Золя.

Особенно поразил его воображение и навсегда покорил гений русской литературы Лев Толстой. Он запоем читал в переводе на французский язык «Войну и мир», «Анну Каренину», «Воскресение». Его восхитила философская глубина этих выдающихся произведений, ненависть автора к войне, к феодально-абсолютистскому строю, к религии, к несправедливым порядкам, которые обрекли народ на нищенское и бесправное существование. Тхань был очарован простым и ясным языком произведений Толстого. Прочитав с упоением описание сцены охоты в «Войне и мире», он пишет в своем дневнике: «Нужно писать только о том, что сам видел и прочувствовал».

Как-то на глаза Тханю попалась газета, в которой из номера в номер публиковался роман молодого французского писателя Анри Барбюса «Огонь». С волнением читал Тхань страстные, полные драматического пафоса строки: «…Бедные бесчисленные труженики битв, вы проделали всю эту войну. Вы — всемогущая сила, которая пока еще не служит добру. Вы — земная толпа, каждый ваш облик — целый мир скорби…»

В памяти Тханя вставали разрушенные городки и деревни, увиденные им на севере Франции, санитарные эшелоны, шедшие со стороны фронта в Париж, тысячи его соотечественников, изможденных, с выжженными нитратом на шеях и спинах номерами, которых против их воли послали умирать за чуждые им интересы «матери Франции», лицемерно величая их «защитниками справедливости и свободы».

Тхань не мог знать слов М. Горького, сказавшего об А. Барбюсе, что он «глубже, чем кто-либо из писателей до него, заглянул в сущность войны и показал людям бездну их заблуждения». Но именно этими словами можно было выразить то глубокое воздействие, которое оказала на него антивоепная книга Барбюса. Он часто повторял про себя заключительные слова романа: «Эти люди из народа увидят еще неведомую им Революцию, превосходящую все прежние; они сами являются ее источником: слово уже поднимается, поднимается к их горлу, и они повторяют: «Равенство!»

В первые недели пребывания во Франции Тхань узнал о грандиозных событиях. В конце октября 1917 года из Петрограда пришло сообщение о новой революции в России. Парижские газеты называли ее «большевистским переворотом», и Тханю, как, впрочем, и многим его французским друзьям, трудно было сразу осознать эпохальное, всемирно-историческое значение этой действительно величайшей революции. Но чутье и чтение социалистических газет помогли ему сделать главный вывод — в России впервые в мировой истории к власти пришли трудящиеся, и он всем своим пылким сердцем патриота приветствовал их победу. Через четыре десятилетия, будучи уже председателем партии вьетнамских коммунистов и президентом свободного Вьетнама, он скажет яркие слова о том, что для него, для всех вьетнамских революционеров живительное влияние Великой Октябрьской социалистической революции «было подобно долгожданной воде для жаждущего путника, подобно рису, который насыщает и придает новые силы».

Горький опыт долгих лет «жизни в людях», увиденное в скитаниях по разным странам и континентам, благотворное влияние идей Великого Октября — все это обозначило важный перелом в формировании идейно-политических взглядов молодого патриота. Нет, он еще не нашел своего «волшебного меча». По уже совершенно по-иному глядел на мир. Абстрактные категории «империализм», «капитализм», «колониализм» приобрели для него конкретные, осязаемые черты. Не только во Вьетнаме — повсюду на огромных пространствах земного шара трудящиеся массы, целые нации и страны подвергаются гнету и эксплуатации, живут в нищете и бесправии. Встречаясь с людьми разного цвета кожи и социального положения, Тхань убедился, что и в Европе есть несчастные и забитые бедняки, непохожие на колонизаторов у него на родине, что люди с черной кожей в Африке так же обездолены и унижены, как люди с желтой кожей на Азиатском континенте. Он с горечью констатирует: колонизаторы ценят жизнь угнетенного человека — безразлично, негра или азиата — не дороже одного су.

Правильно говорит народная мудрость: «ворон всюду черный». США, Англия, Германия, Япония, пришел к выводу Тхань, — все это такие же, как и Франция, империалистические державы, имеющие свои колониальные владения, большие или малые. Угнетенным народам бесполезно ждать от них помощи.

Однако его ненависть к колонизаторам в отличие от многих вьетнамских патриотов — его предшественников не имела ни малейшего расового оттенка. Это-то и помогло ему постепенно прийти к последовательному интернационалистическому мировоззрению, к осознанию общности интересов трудящихся капиталистических стран и колониальных народов, угнетенных господствующими классами этих стран. Каждый день жизни в Париже убеждал его в том, что у французских трудящихся тот же, что и у вьетнамского народа, враг. Открытие этой истины постепенно привело его в ряды наиболее революционной части французского рабочего класса.

Тхань регулярно читает газету социалистов «Юманите». Он стремится бывать на всех митингах, собраниях и дискуссиях, организуемых социалистической партией, которая одна из всех политических партий Франции выступала в защиту народов колоний. Он с упоением слушает, хотя и немногие, выступления ораторов, осуждающих колониализм. На одном из митингов он знакомится с Полем Вайян-Кутюрье, который принадлежал к левому крылу социалистической партии, был одним из самых молодых депутатов Национального собрания Франции. Тот представил Тханя Марселю Кашену, Анри Барбюсу. Постепенно вьетнамский патриот познакомился со многими деятелями социалистической партии и профсоюзов.

В конце 1918 года в жизни Тханя происходит важная перемена — он вступает в социалистическую партию Франции. До него еще ни один вьетнамец не был членом какой-либо политической партии метрополии. В тот момент социалистическая партия насчитывала всего 11970 человек, хотя до первой мировой войны их было около 100 тысяч. В числе 2 миллионов французов сложили свои головы на полях сражений и немало социалистов. Ответственность за их гибель несли социалистические лидеры, проголосовавшие за войну. Тхань вступил в партию вместе с теми, кого потом назвали «огненным поколением», кто вырос в атмосфере сильных антивоенных, антиимпериалистических настроений и был свободен от многих иллюзий своих старших товарищей.

Вступление в партию стало для Тханя началом профессиональной революционной деятельности. Тогда-то он и взял себе новый псевдоним, или скорее партийное имя — Нгуен Ай Куок, что значит Нгуен-Патриот. Возможно, под этим именем он стал выступать сразу же по приезде во Францию, что вполне в духе вьетнамской традиции. Однако первое документальное свидетельство появления нового псевдонима относится к началу 1919 года.