Потом он увидел, как с колоссальной быстротой, почти параллельно линии охотников, в его сторону мчится антилопа желтовато-коричневой масти из породы иитлан-гу, и, прячась за кустами, кинулся ей наперерез. Интлан-гу рванулась из последних сил в сторону, подставив бок под летящее копье. Антилопы этой породы отличаются особой живучестью, и Чака почти не рассчитывал на то, что добыча достанется ему целиком, но все же бросился вслед за нею. Животное, сделав несколько по-прежнему легких прыжков, вдруг пошатнулось и замерло на месте. Чака метнул второе копье, но оно лишь скользнуло по шерсти и вонзилось в землю. Антилопа снова рванулась вперед, но прыжки ее утратили уже былую резвость. Боковым зрением Чака заметил, что от рядов охотников отделилась собака и с лаем мчится им наперерез, и метнул в животное палицу. Удар пришелся по бедру, и интлан-гу, заковыляв на трех ногах, остановилась. С победным криком он подбежал к животному, чуть опередив собаку, которую тут же отогнал, чтобы не возникло спора о принадлежности добычи.

Теперь Чака окончательно уверовал в свою удачу. Он уже менее ревниво следил за чужими успехами и тщательно прислушивался к доносящимся со всех сторон крикам, пытаясь определить, где может идти схватка с крупным хищником. Однако ничего особенного он так и не мог уловить. Солнце уже стало клониться к горизонту, и Чака совсем было утратил надежду, как тут издалека до него донесся неистовый собачий лай, тут же перешедший в предсмертный визг. Он насторожился. Снова собачий визг и возбужденные крики охотников. Да, там, на дальнем конце линии охотников, происходило какое-то сражение. Лев или леопард — противники опасные, и Чака решил, что его никто не осудит, если ради схватки с ними он покинет свое место. Чака бросился на крик, и хотя он бежал изо всех сил, ему удалось застать лишь развязку драмы. У одиноко высящегося среди вельда дерева ничком лежал один из охотников с зияющей раной па затылке. Этот был уже мертв. Рядом, прислонясь спиной к стволу, сидел пожилой охотник, которому двое его товарищей лубяными нитками сшивали широкую рану на плече. Шагах в тридцати от них, окруженная возбужденно лающими собаками, лежала туша леопарда, из которой во все стороны торчали вонзившиеся копья. Досада Чаки была так велика, что он ощутил вдруг острую зависть ко всем, кто здесь был, далее к старику, который с невозмутимым видом принимал помощь товарищей, даже к тому, лежащему ничком.

Он сразу же и полностью утратил всякий интерес к охоте и только теперь почувствовал мучительную усталость. Схватка с леопардом как бы послужила сигналом к окончанию охоты, и охотничьи партии, подбирая по пути добычу, направились па место сбора к краалю Нгомаана. Там группы в полном составе торжественно прошагали каждая со своей песней перед вожаками партий, сидящими рядом с Нгомааном и распорядителем охоты. После этого начался дележ. Распорядитель ударял палкой по туше и вызывал того, кто предъявлял на нее свои права. Если такового не находилось, а такие случаи тоже бывали, он забирал тушу себе. В случае возникновения спора претензии адресовались распорядителю охоты, но, если спорщики не приходили к соглашению, добыча также доставалась ему.

Чака дважды выходил из радов охотников, и никто не оспаривал его прав. Правда, по поводу первой убитой им антилопы кто-то довольно громко съязвил, что юноша, судя по ране, спутал ее с буйволом, но удрученный Чака даже не глянул на пего.

Когда они в сумерках подходили, наконец к воротам крааля, их встретили сбившиеся тесной группой женщины, которые кричали: «Не вносите ее в крааль!» Относилось это к туше интлангу. Охотники ответили, как и полагалось: «Мы внесем со», поело чего крик прекратился. Формальность была соблюдена — интлангу попала в крааль помимо воли женщин, и духам, следовательно, не за что было па лих гневаться.

Туту риндбока разделили между обитателями крааля в точности так, как делят забитую корову. Разрубленное на куски мясо перенесли на плетеных лотках и сложили в большую корзину для зерна. Голова с шеей и загорбком, передняя нога и мелкие внутренности принадлежали мужчинам. Часть филея была послана Нгомаану, часть принесена в жертву духам предков, а остатки и вымя отдали дочерям. Вторая жена Мбийи получила ребра одного бока, ребра второго вместе с грудинкой, печенью, почками и одной задней ногой отдали всем женам вместе. Из второй задней и одной передней ноги приготовили убубенди — специальное блюдо, в котором рубленое мясо приправляют высушенными и растертыми на камне сгустками крови, сваренными в бульоне. Сердце и легкие были отданы мальчикам-пастухам, селезенка досталась тому из них, кто ухаживал за телятами.

Поскольку в доме мужчин, помимо Мбийи и Чаки, не было, а мясо интлангу женщины есть отказывались, вторую тушу нарезали тонкими ломтями и развесили для провяливания с тем, чтобы подкоптить впоследствии над костром.

Пиршество длилось до поздней ночи, и Чака выслушал немало похвальных слов, но это не исправило его настроения. Участие в охоте обрадовало его прежде всего тем, что теперь наконец ему представлялся случай по-настоящему отличиться, то есть выказать себя смелым и ловким мужчиной, каким он и осознавал себя, а для этого ему необходимо было совершить нечто свидетельствующее о подлинной отваге, например сразиться с леопардом, львом или буйволом. Лучше всего с леопардом — нападает он внезапно и бьется до последнего в отличие от льва, который нередко спасается бегством, а раненый старается затаиться в кустарнике или траве. Буйвол тоже опасен, но па пего охотятся все же ради мяса, тогда как на леопарда — только по необходимости или из молодечества — ведь даже шкура его не достается охотнику — ее отсылают вождю, ибо только вожди имеют право щеголять в его мехе.

Убить леопарда стало навязчивой идеей Чаки. Когда он сказал как-то, что собирается это сделать без посторонней помощи, над ним только посмеялись, что еще больше раззадорило юношу. Как это ни странно, но всерьез отнесся к его затее лишь Мбийя. Он много рассказывал юноше о повадках этого зверя, о том, где следует чаще всего ожидать встречи с ним, и он же потребовал, чтобы, разгуливая по вельду, Чака обязательно брал с собой двух-трех собак. Старик утверждал, а на его слова можно было полностью полагаться, что убивать леопарда придется, конечно, Чаке, но зверь, нападая, всегда предпочтет собаку человеку, а это даст охотнику выигрыш во времени.

И Чака, последовав разумному совету, раздобыл себе двух собак. Это были обычные низкорослые животные, преданность которых он купил легко. После истории с И-Мини он никогда больше не заводил себе собак породы исика, но вовсе не потому, что И-Мини явился причиной обрушившихся на них бед. И-Мини был его другом, который по незнанию совершил оплошность, и вины на нем не было. Просто Чака боялся, что на этот раз попытка завоевать доверие животного не приведет к тому же результату, что собака эта не станет ему столь же верным другом или, что хуже того, он сам, Чака, не поверит в ее дружбу так, как поверил в нее тогда, малышом в краале Сензангаконы. И сейчас, отправляясь в вельд в расчете на встречу с леопардом, Чака знал почти наверняка, что собакам его предстоит заплатить жизнью за эту встречу, но относился к этому спокойно, без жалости, ибо таково их назначение. И-Мини тоже мог бы погибнуть на охоте, но это было бы совсем иное дело.

Чака без устали обшаривал окрестности, тщательно осматривая скальные расселины и пещеры, где, как он знал, могли обитать леопарды, забредал в заросшие непроходимым лесом ущелья, чего, как известно, не любят делать обитатели вельда. И тем не менее встреча произошла неожиданно и именно в вельде.

Подходя однажды к одиноко стоящему огромному дереву, он, прежде чем расположиться в его тени на отдых, внимательно осмотрел крупные ветки кроны, чтобы удостовериться, не притаилась ли там змея. Этой мере предосторожности его также научил Мбийя. Скользнув взглядом по мощному стволу и нижним толстым ветвям, он уже решил было усесться, как тут же разглядел змею. Она, видимо, собиралась спуститься с ветки и свесилась с нее локтя на два, да так и застыла в неподвижности. Чака инстинктивно отпрянул от дерева — сказалось отвращение нгуни к мамбам, — и у него тут же пропала охота отдыхать в таком соседстве. Но что за странная мамба… Переход из освещенного безжалостным полуденным солнцем вельда в густую сень древесной кроны был настолько резок, что Чака не сразу разглядел темные пятна па теле змеи. Да и свисает она как-то непонятно… И вдруг сердце Чаки яростно заколотилось где-то в гор-ле — да ведь это хвост, хвост притаившегося там, наверху, леопарда! Тела зверя совсем не было видно из-за толстой ветви, па которой он, очевидно, спал. Как выманить его оттуда? Чака оглянулся на собак, но те, как назло, куда-то запропастились. Ничего, они сейчас прибегут, но не пошлешь же их на дерево. Собаки все-таки пригодились. Весело потявкивая, подбежали они к хозяину, но тут их беззаботность сразу же улетучилась. Взъерошив шерсть, они застыли, настороженно нюхая воздух. В какое-то мгновенье Чака даже решил, что они просто сбегут, бросив его на произвол судьбы, но, видимо, привычка подчиняться хозяину и вера в его могущество взяли верх, и они испуганно прижались к его ногам. Вдруг Чака увидел, что пятнистый хвост дрогнул и скрылся в листве. Леопард уже знал о его присутствии. Чака отскочил от дерева, понимая, что позиция зверя сейчас значительно выгоднее его собственной. Собаки с лаем последовали за ним. Теперь нужно было заставить зверя атаковать и встретить его здесь, на открытом месте, благо что трава под деревом была и ниже и реже, чем в открытом вельде. Чака принялся науськивать собак, и те, постепенно осмелев, облаивали хищника все отчаянней, не решаясь, однако, приблизиться к дереву. Чака же с изготовленным для броска копьем и прикрываясь маленьким, почти игрушечным щитом, который носят не возведенные в ранг воинов юноши, ждал появления зверя. Второе, более прочное копье он предусмотрительно держал вместе с палицей в левой руке. Чака внимательно вглядывался в крону, стараясь среди мелькающих солнечных бликов разглядеть противника. Это удалось не сразу — зверь, сжавшись в комок, застыл на ветке, изготовившись для прыжка. Мбийя был прав — леопард смотрел не на Чаку, а на собак. Тщательно примерившись, Чака метнул копье и сразу же переложил палицу в правую руку, перехватив левой второе копье поближе к наконечнику, чтобы при необходимости действовать им как ножом. И тут же последовала ответная атака. Пятнистой дугой мелькнуло гибкое тело, и одна из собак, выбежавшая шагов на восемь вперед, с визгом взлетела в воздух и шлепнулась на землю с перебитым хребтом. Вторая заметалась в панике, что на какое-то мгновение приостановило зверя, но и этого мгновения оказалось достаточно юноше, чтобы правильно выбрать позицию, — когда леопард, волоча впившееся ему в бок копье, бросился на него, Чака встретил его сокрушительным ударом тяжелой палицы по черепу, одновременно вонзив копье в бок на уровне сердца. И все же толчок был настолько сильным, что юноша опрокинулся навзничь, прикрываясь остатками разнесенного в клочья щита. Он тут же вскочил, судорожно сжимая палицу, однако леопард был мертв. Чака попытался вытащить копья и тут только обнаружил, что левая рука у него в крови. Щит, значит, тоже сыграл свою роль, несколько ослабив удар когтей. Кровь из четырех глубоких ран на предплечье текла теперь все быстрее, и Чака понял, что ему следует торопиться, пока он не ослабеет от боли и потери крови. Он извлек копья. У второго от удара переломилось древко, но это дело поправимое. Собака с перешибленным хребтом околевала, а вторая, жалобно повизгивая, зализывала раны на боку. Чака так и не заметил, что леопард успел дотянуться и до нее. Сорвав набедренную повязку, юноша туго перетянул руку повыше раны. Теперь можно было бы кликнуть и пастухов. Правда, раз они не услышали собачьего лая, то едва ли услышат его зов. А возможно, это к лучшему. Ему ни с кем не хотелось делиться своей радостью.